Номер 39 (1284), 16.10.2015

(Продолжение. Начало в №№ 37-38.)

Когда таинственная незнакомка приблизилась, Пушкина как будто пронзила молния. Он почувствовал необыкновенное волнение, жар и дрожь, как при лихорадке. Где он мог видеть эти поразительно красивые глаза, средиземноморский овал лица, тонкий, словно молодая березка, стан?

Когда дама заговорила, он узнал чарующий голос, не очень правильную, с примесью румынского языка, французскую речь. Конечно, перед ним - Калипсо.

Это совсем еще молодая гречанка, бежавшая с матерью из Константинополя, направлялась в Одессу, однако при весьма загадочных обстоятельствах остановилась в Кишиневе.

Происшествие сие волновало все тамошнее общество. Что привлекало беглянок в столице Бессарабии? Нам еще предстоит узнать, а пока послушаем, о чем судачат в светских салонах.

...Большая комната в доме гражданского губернатора Бессарабии была полна гостей. Слышалась греческая, французская и русская речь. Слуги обносили присутствующих напитками.

"Что за прелестное создание сидит там, в дальнем углу?" - прошептал на ухо своему соседу Майглер. Тучков с удивлением посмотрел на несведущего аптекаря. "Это - Калипсо Полихрони, а рядом сидит ее мать, которую за глаза зовут "вдова логофета". В Кишинев они прибыли, имея какое-то важное поручение для инсургентов. Как говорят, эта молодая особа держит связь с бессарабскими и одесскими заговорщиками. Но и это еще не все: юная гречанка была страстно любима английским сочинителем Байроном, и здесь она сумела охмурить Пушкина, в высшей степени неравнодушного к шотландскому лорду. Узнав, что Калипсо целовалась с его кумиром, Александр Сергеевич, как видно, решил влюбиться в сию заморскую куртизанку.

Он часто бывает в доме, где живет Полихрони, слушает песни в ее исполнении, учит писать и правильно говорить на языке Вольтера, а потом, запершись..."

"Не продолжайте, и так все ясно", - замахал руками провизор. "Нет, господин Майглер, Вы не то имеете в виду. Калипсо колдует. Да, она занимается черной магией. Не верите?!."

Трудно сказать, чем бы закончился этот разговор, если бы не восторженные возгласы присутствующих: "Господа, Пушкин появился!" Все сразу обратили внимание на входную дверь. Поэт, наспех одетый, стоял у тяжелой портьеры и смотрел только на красавицу гречанку.

Маленького роста, худощавый, с черными, на редкость подвижными глазами, кучерявыми и жесткими волосами, Александр Сергеевич как будто явился из потустороннего мира. Его смуглое лицо, с крупным, горбинкой носом, толстыми губами, сейчас напоминало Мефистофеля в молодые годы. Он не просто смотрел на женщину, его взгляд обжигал, заставлял присутствующих съежиться, потупить глаза, склонить голову.

Калипсо сидела рядом с матерью, едва освещаемая тусклым светом. Молодая гречанка заметно выделялась среди многочисленных гостей Катакази своим экстравагантным нарядом. Роскошное белое платье хотя и прикрывало ноги, но откровенно облегало божественную фигуру. Лебединую шею закрывал широкий кружевной воротник, а длинные черные волосы были тщательно подобраны и спрятаны под тюрбан.

Настойчивый взгляд поэта был замечен. Калипсо повернула голову и милостиво кивнула.

Александр Сергеевич быстро подошел к юной Полихрони и, не обращая ни на кого внимания, стал ей что-то говорить. Семнадцатилетняя Калипсо, познавшая страстные чувства знаменитого английского барда, кокетливо улыбалась. Ей явно импонировало открытое ухаживание русского поэта, а еще через несколько минут они покинули гостиную, провожаемые завистливыми взглядами девиц на выданье, холостых кавалеров и уже безразличных к любовным утехам стариков...

Теперь вновь вернемся к документам из архива графини Паниной. Бумаги, которые нас интересуют, представляют собой небольшие листики, исписанные по-французски мелким, но четким почерком. Даже беглое знакомство с записями говорит о том, что это - отрывки из дневника Калипсо Полихрони. Стиль письма, несовершенный французский язык, вставки в текст на румынском и греческом языках, которыми она свободно владела, позволяет отбросить сомнения в авторстве, а их содержание дает возможность представить бурную жизнь сей юной девы.

Вряд ли создатель документов желала, чтобы спустя многие годы ее личная жизнь, чувства и переживания стали предметом изучения и были представлены на суд читателей. Хотя, как знать, может быть, заполняя тетрадь каждодневными происшествиями, Калипсо рассчитывала, что когда-нибудь потомки узнают о страданиях или радостях автора и станут судить о его поступках более объективно, а возможно, даже снисходительно.

Во времена Пушкина молодые люди охотно вели дневник, записывая в него самое сокровенное, иногда больше доверяя безмолвной бумаге свои душевные тайны, нежели близким родственникам.

В архиве Паниной немало документов, так или иначе связанных с Пушкиным, однако обратимся лишь к тем записям, которые касаются его отношений с Полихрони.

Калипсо писала (цитируются только отрывки из документов):

...26 октября 1821 г. На базаре невероятный шум, толчея, ругань... В нескольких сот метров поэт, одетый в одежде еврея, проучил пьяного офицера...

30 октября 1821 г. В биллиардной Антонио я вновь повстречала его. Это, наверное, судьба...

4 ноября 1821 г. В доме Катакази он читал стихи... А. смотрел на меня, и я знаю: он жаждет моей любви...

6 декабря 1821 г. ...слухи о дуэли все сильнее. Многие злорадствуют; другие - огорчены... Я молюсь за него, и я точно знаю: дуэль не состоится...

10 декабря 1821 г. ...Я встретила А. в доме доктора Шулера. Мои песни его тронули. Он плакал, говорил, что сочувствует подневольным христианам... Мы отправились в номера Антонио...

12 декабря 1821 г. ...Сегодня знаменательный день: я познакомила его с Учением... Рассказала о поэте и о том, что ему предсказана ужасная судьба... А. сильно расстроил мой рассказ... Потом он вдруг с грустью заметил: и меня ждет нечто подобное...

13 декабря 1821 г. Неожиданно ко мне приехал А. Он просил более подробно рассказать о Джордже... Я сидела на софе и вспоминала... А. не мог сдержать слез, когда я описывала ему страдания англичанина... А. целовал мои руки, гладил мои ноги. Потом мы предались нашим чувствам...

30 декабря 1821 г. Я пела песни, аккомпанируя себе на гитаре. А. слушал, затем сказал: "Какая грустная мелодия у греков". Но я возразила, так как исполняла турецкие песни..."

Хочу обратить внимание своих читателей на одну немаловажную деталь в записях Полихрони от 12 декабря. Читаем: "...Я познакомила его (А. С. Пушкина. - И. М.) с Учением..." Каким именно? И не это ли обстоятельство привело "гречанку младую" сперва в Кишинев, а затем и в черноморскую Пальмиру? Не подлежит сомнению тот факт, что Полихрони оказалась приверженкой некой религиозной секты.

В самом деле: не учить же Пушкина французскому языку или латыни стремилась эта женщина.

Разобраться в таком непростом вопросе поможет, пусть это не покажется странным, предсказание Баал-Шем-Това.

Прорицатель возвещал: "...Та женщина будет радовать своей неуемной страстью талантливых мужчин. Один из них будет изучать Каббалу и наши Священные книги. Он познакомит ее с Учением и попросит привлечь к нему других своих поклонников..."

Однако самым странным и даже зловещим звучат следующие слова из его пророчества: "...И к каким бы мужчинам эта женщина не обратится с предложением познать "Зугар", они непременно погибнут. В этого человека Всевышний вселит демоническую страсть, которая и ее погубит в молодые годы".

Как ни странно, но смысл пророчества Бешта достаточно ясен. Хотя, как известно, большинство прорицателей любило вещать так туманно и загадочно, что порой проходили многие десятилетия, прежде чем остальному человечеству становились понятными эти высказывания.

Итак, если предположить, что той самой "женщиной", о которой идет речь в предсказании, была Калипсо Полихрони, то "подозрение" падает на великого английского барда.

Читатель еще узнает историю отношений Байрона с Калипсо, сейчас важно принять во внимание другое: Джордж действительно интересовался иудейскими священными преданиями, любил читать и цитировать Ветхий Завет. Более того, в его поэтическом творчестве, например в "Еврейских мелодиях", прослеживается не только преклонение Певца Свободы перед древней и самобытной историей, культурой гонимого народа, но и вера в торжество идей, завещанных Человечеству великими Пророками древности.

А начиналось все так... 1812 год для Англии оказался тяжелым и тревожным. На континенте бушевала война с "корсиканским чудовищем". Все взоры напуганных несостоявшимся вторжением британцев обращены к России.

В Москве - Наполеон, а русские и не помышляют о перемирии с противником. Напротив, война только разгорается. Народ взялся за дубины и вилы; изнеженный француз, как огня, боится трескучих морозов и к тому же не привык жрать дохлых кошек и собак.

Многоязыковой армии Бонапарта, кажется, приходит конец, а с ним - головокружительная карьера некогда генерала Революции...

Да, но положение на Британских островах все еще ужасное: экспорт почти прекратился, бедность большинства населения - удручающая, недовольство народа росло с каждым днем, а правительство Его Величества вроде бы объявило войну собственным подданным...

В начале того злополучного года Байрон вернулся в Лондон. Теперь он - пэр Англии и автор новой поэмы "Чайльд Гарольд", которая вот-вот выйдет в свет и принесет ее сочинителю шумный успех.

Забот у молодого аристократа хватало: предстояло первое и очень ответственное выступление в палате лордов. О чем говорить? Конечно, об эмансипации католиков, жестком отношении правительства к рабочим. А еще?..

Карета поэта медленно двигалась по темным и узким улочкам британской столицы. "Боже мой, - думал Байрон, глядя на грязные тротуары, по которым рекой текли нечистоты и всякие отбросы, - какая вонь, безвыходность и мерзость..."

Он прикрыл окно, дабы вопиющие язвы лондонского бытия окончательно не отравили бы и без того невеселое настроение. Но полуодетые женщины, приподняв юбки и демонстрируя свои прелести редким прохожим, стояли перед его глазами, а их проклятия он слышал так отчетливо, как будто они относились лично к нему.

"Может быть, сказать этим разжиревшим баранам, что значит для цивилизованной нации их билль о ткачах, которым в качестве наказания за поломку станка определялась смертная казнь?" - размышлял Байрон, хотя понимал, что его начнут травить и как политика, и как поэта.

"Итак, высшее общество забавляло себя тем, что злобно обсуждало его личную жизнь. Ему вспомнили все: и мальчишеские забавы в школьные годы, и страсть к сестре, и порочные связи с поклонниками... Тогда бежать из этой страны и заняться изучением Востока..."

Проехав еще несколько кварталов, Байрон услыхал доносившееся с улицы пение на непонятном языке и прихлопывание в ладоши. Он раздвинул оконную занавеску, и пред его взором предстала любопытная картина: странно одетые люди что-то громко говорили нараспев, пританцовывая; при этом они энергично жестикулировали, держа в руках горящие свечи.

Сэр Джордж вышел из кареты и, подойдя поближе, понял: это были евреи - сторонники иудейской секты хасидов. Он вспомнил, что его друг, музыкант и композитор Айзек Натан рассказывал ему об этих людях.

(Продолжение следует.)

И. Михайлов.