Номер 10 (806), 17.03.2006

(Продолжение. Начало в №№ 8-9.)

— Итак, 1970-й год, турнир в Буэнос-Айресе.

— Турнир был очень сильным по составу. Естественно, хотелось сыграть с Фишером, который в том году успешно вернулся к активным шахматным выступлениям.

(В 1967 году Роберт Фишер, лидируя в межзональном турнире на первенство мира с результатом 8,5 из 10, вышел из турнира.

К соревновательной практике он вернулся лишь весной 1970 года в Югославии. В матче "СССР – остальной мир" американец неожиданно согласился в преддверии надвигавшегося скандала отдать датчанину Бенту Ларсену право играть на первой доске против чемпиона мира Бориса Спасского и обыграл Тиграна Петросяна со счетом 3:1.

Затем последовала феноменальная победа в неофициальном первенстве мира по блицу. С 19 очками из 22-х Фишера на четыре с половиной очка опередил занявшего второе место Михаила Таля!

Завершил Фишер "югославскую серию" первым местом в загребском турнире: 13 из 17-ти и два очка отрыва от преследователей. – Б.Ш.)

По жеребьевке я должен был играть с Фишером в первом туре. Но... он появился только перед третьим туром, потребовал от организаторов переделать освещение. Это было традиционное требование Фишера, возможно, связанное с особенностями его зрения. И вместе с тем, Фишер требовал не только экстра- гонораров за участие, но и нормальных условий для творческой работы.

(Когда Фишер начинал свою международную карьеру, то шахматисты в то время еще могли курить во время партии, что нередко видно на фотографиях того времени. То же позволялось и зрителям, которые разве что на голове у участников не сидели; в меньшей степени это касалось советских турниров. – Б.Ш.)

— Но болезненная боязнь начинать соревнование у Фишера действительно была?

— Бесспорно. Совершенно очевидно, что перед началом соревнования у него была жуткая неуверенность в себе. Фишер своими требованиями – справедливыми, но иногда и заведомо вздорными – укреплял уверенность в себе, приводил себя в состояние турнирной готовности.

Мы сыграли с Фишером в выходной, и я проиграл черными в двадцать шесть ходов.

— Не оказал ли отрицательного влияния на вас первый ход b3, который Фишер применил против не самого опытного соперника, по-видимому, чтобы сбить вас с дебютной подготовки?

— Дело не в первом ходе. Фишер переиграл меня.

(Из интервью В. Тукмакова 1970 года: "Конечно, проиграть Фишеру не зазорно, но очень жаль, что не удалось поиграть по- настоящему. Фишер корректный, приятный партнер. После партии он поинтересовался, почему я не использовал возможность осложнить игру. Вернее, его интересовала истина: к чему приводили возникавшие осложнения. Как выяснилось, это был лишь практический шанс".)

Профессиональное отношение Фишера к своим обязанностям во время партии резко отличало его от других шахматистов. Это было совершенно иное отношение: полнейшая концентрация на своей партии в течение пяти часов, неустанная работа за доской помогали ему добиваться выдающихся спортивных результатов. Это было поразительно. Отсюда – и необъяснимые, казалось бы, ошибки соперников, когда худшее за доской вроде бы было уже позади.

За все это время он раз-другой мог быстро пройтись по турнирному залу и сразу же углублялся в свою партию. И, естественно, – никакой болтовни с другими участниками ни на какие темы, чем грешат многие шахматисты.

В Буэнос-Айресе Фишер играл как бы "вне конкурса". Он набрал пятнадцать очков из семнадцати и опередил меня, занявшего второе место, на три с половиной очка!

И все же в том турнире я играл очень хорошо. Поражение от Фишера было единственным, семь партий я выиграл.

Выполнил норму международного гроссмейстера, но поскольку я не был на тот момент международным мастером, мне присвоили только мастерское звание.(С присвоением звания международного гроссмейстера Тукмакову вообще не сильно везло, но об этом – чуть позже. – Б.Ш.)

— Владимир Борисович, поскольку со времени аргентинского турнира 1970 года деньги в шахматах крутились разные, наверное, можете рассказать о сумме, полученной тогда от организаторов за второе место?

— 1200 долларов.

— И сколько вам наше государство из них оставило?

— Все.

— Вы хотите сказать, что у вас все деньги забрали?!

— Я сказал только то, что сказал: весь приз остался у меня.

— Невероятно! А как же все разговоры об огромных налогах, сдираемых государством с призовых, которые советские спортсмены, шахматисты в частности, выигрывали за рубежом?

— Это было, но позднее. А в 70-м эти 1200 долларов, заработанные мной, были очень большими деньгами, особенно для меня, выросшего, мягко говоря, не в самой богатой семье. За эти деньги можно было новую "Волгу" купить.

— Таким образом, аргентинские призовые стали фундаментом для вашей дальнейшей шахматной карьеры?

— Для жизни. В следующем году я женился.

— Сильный спортсмен, шахматист, у нас не бедствовал, хотя и огромные деньги мог получить, скажем, только играя с Фишером, как Спасский.

— Мы завидовали западным шахматистам: они могли свободно передвигаться с турнира на турнир, не завися ни от наших спорткомитетов, ни от спортивных и партийных чиновников.

Но и наши западные коллеги завидовали нам: у нас были спортивные стипендии или зарплаты, дававшие возможность спокойно заниматься любимым делом, престижным в обществе. Я, например, служил по армейскому ведомству и уволился из армии только в 90-м году в звании майора, когда открылись границы, и принадлежность к армии стала мешать свободно играть гроссмейстеру, решившему перейти на вольные хлеба.

У нас были сборы – понятие, неведомое зарубежным шахматистам.

Люди квартиры получали. Была забота государства.

(В период "всеобщего любительства" ошеломляюще прозвучал в 1971 году ответ чемпиона мира Бориса Спасского одесским поклонникам шахмат: "Где я работаю? ЧИСЛЮСЬ тренером в "Локомотиве", получаю триста рублей". – Б.Ш.)

— В конце 70-го года вы отлично выступили в чемпионате Советского Союза, заняли второе место после Виктора Корчного, стали гроссмейстером СССР.

— Результаты к тому времени были уже стабильно высокими, я почувствовал свою силу, понял, что могу играть на равных с сильными гроссмейстерами.

Моим секундантом в этом очень длинном чемпионате был одесский мастер Роман Пельц.

— Все эти доигрывания отложенных партий с использованием посторонней помощи выглядят сейчас так странно с точки зрения спортивной борьбы один на один.

— Сегодня с точки зрения спортивной борьбы тоже есть немало странного. А тогда существовала традиция откладывания, это было одним из базовых понятий. Сколько ни изучай эндшпиль "просто так", только тогда дойдешь до истинных глубин, если тебе в конкретной партии нужно выиграть или спастись.

На старте чемпионата я обыграл Корчного, лидировал две трети дистанции. Но Корчной набрал ход, выигрывал любые позиции. Я же под конец проиграл Подгайцу (одесситу! – Б.Ш.) и занял второе место, что тоже, конечно же, было большим успехом.

В 1971 году на очень сильном Мемориале Алехина в Москве я разделили 4-5 места и перевыполнил норму международного гроссмейстера. Но... ввели положение о двухразовом выполнении нормы, и поэтому международным гроссмейстером я стал позднее, в 72-м.

(Окончание следует.)

Беседовал Борис ШТЕЙНБЕРГ.

Роберт Фишер. Дружеский шарж начала 70-х.