Номер 33 (1278), 4.09.2015

(Окончание. Начало в № 31.)

В первой части беседы с одним из ведущих украинских музыковедов, профессором Юлием Малышевым шла речь о начале его работы консультантом отдела науки и культуры ЦК КП Украины (1953-57 гг.). На административном посту музыковеду приходилось "претворять в жизнь решения партии и правительства"...

"Порядочность заставляла
выступать против несправедливости"

- Работая консультантом ЦК КПУ, я старался поддерживать то, что считал талантливым.

Однажды без согласований позвонил в филармонию и сказал, что "есть мнение" исполнить Третью симфонию Лятошинского. А она была запрещена и объявлена формалистической. Потом позвонил композитору: "Борис Николаевич, это Малышев из ЦК. Нам бы очень хотелось, чтобы прозвучала ваша симфония, говорят, вы сделали вторую редакцию".

Он подтвердил это, но добавил, что первое исполнение доверил Мравинскому в Ленинграде...

Вот эта линия моей "борьбы с формализмом" совпадает с последующей ситуацией, когда я стал ну просто оголтелым, невоздержанным защитником наших "авангардистов" - Сильвестрова, Грабовского и других, за что у меня были всякие неприятности.

При мне, когда я руководил издательством "Музична Украïна", впервые были напечатаны сочинения Сильвестрова. Удалось издать симфонические произведения Веберна, причем, оформленные в изящнейшей партитурке. Тут немного повезло. Машинистка сделала опечатку и получилось - Вебер. А в комитете по печати композитора Вебера от Веберна не различали. А вот книгу Шенберга из плана издательства вычеркнули; "продал" меня музыковед Михайлов, который в "Вечернем Киеве" написал заметку "Чем занимается наше музыкальное издательство?"

- А как произошла ваша внутренняя переоценка ценностей? Ведь вы сперва боролись с "формалистами", а потом вдруг стали их защитником...

- Никакой переоценки не было. Чувство порядочности заставляло меня выступать против несправедливости. Мне не нравились первые произведения Грабовского, те, где нужно было петь с зажатым носом или ударяя себя в грудь кулаком. Я отрицаю это и сейчас. Но я не мог согласиться с тем, что его травят и выступал в его защиту.

Сильвестрову я написал положительный отзыв с просьбой принять его в члены Союза композиторов. Я оговаривался, что не всё понимаю в его музыке, но считаю талантливым человеком. И его приняли. Правда, потом исключили. Я был единственным, кто голосовал против исключения. Но друзья Сильвестрова, которых я тоже поддерживал, повели себе не очень правильно. Они демонстративно вышли из зала, сорвав выступление Григория Ширмы, гостя из Белоруссии. Ширма плёл страшную околесицу о чехах, которые писали ноты "головками в Западную Европу" (а это происходило в начале 1970-х, когда свежа была еще реакция на события в Чехословакии). Услышав это, ребята закричали: "Хватит, довольно!", встали и ушли. Я пытался их защитить, убеждал на заседании партгруппы Союза композиторов: "Поймите, их всего несколько человек. Они же против вас как Моськи, а вы же слоны, зубры. Смешно, когда Моська лает на слона, но ещё смешнее, когда стадо слонов собирается, чтобы обсудить, как расправиться с Моськой". Но партгруппа проголосовала за исключение, и Малышев обязан был подчиниться решению большинства. Я подчинился...

"Я считал, что человек
живёт для общества"

- Чтобы правильно оценить моё положение в ЦК, вы должны понять две вещи.

Во-первых, меня взяли на работу, не спрашивая моего мнения. Во-вторых, мне дали квартиру. А потом, работа новая и необычная, и она сперва увлекала. Но уже через года два-три я подал заявление с просьбой освободить меня от этой должности, мотивируя тем, что работа в партаппарате не совпадает с моим стремлением быть профессиональным музыковедом. Это заявление не приняли. Более того, меня вызвал к себе знаменитый Поликарпов, завотделом ЦК КПСС. В Москве я узнал, что меня хотят взять в аппарат ЦК КПСС. Я вернулся в Киев и рассказал об этом Червоненко.

- Ну и что ты решил? - спросил он.

- Наверное, поеду. Здесь и квартиры у меня приличной нет. В коммуналке - постоянные споры, мордобои, вот недавно собака соседа покусала. Ну что же это за жизнь для партийного работника? Там хоть жить приличнее буду. К тому же я москвич.

- Нет, ты подумай. Ты нам нужен. Мы тебя не отпустим. А квартиру получишь.

Через два дня меня вызвали в квартирное управление. И вскоре я получил квартиру на площади Толстого, в доме ЦК. Пришлось ее отрабатывать...

А вообще, я отказывался от переезда в Москву раз пять-шесть. Мне предлагали должности инструктора ЦК КПСС, редактора Всесоюзного радио или главного редактора Всесоюзного телевидения, главного редактора журнала "Советская музыка", "Музыкальной жизни"...

- Что же заставляло вас отказываться от таких заманчивых предложений?

- Во-первых - семья, так как жене не всегда предлагали работу, а это тормозило.

Хотя не это главное.

Я всегда трезво взвешивал обстановку: что я смогу сделать? Я был очень честным, работящим человеком, который считал (и считает), что человек живёт для общества и о себе не должен заботиться. Я никогда ничего не наживал, у меня никогда ничего не было. Я до 80 процентов работы делал бесплатно. Мне важен был результат.

Вот, например, как было, когда приглашали на телевидение, в Останкино. Я беседовал там со многими людьми, и оказалось, что среди них нет ни одного музыканта и, более того, ни одного более или менее интеллигентного человека. Зато там был секретарь парткомитета, который первым делом попросил показать партбилет:

- Лучшая биография - это членские взносы, - считал он. - Посмотришь, сколько платил человек, и ясно, как он жил, как работал.

Меня это оттолкнуло. Я понял, что сломаю себе шею, чувствовал, что не впишусь в эти московские интриги.

Здесь же, в Украине, многие меня любили и поддерживали.

Правда, были и другие, такие, например, как Платон Майборода, который кричал, замахиваясь на меня графином: "Всё равно мы тебя уберём с Украины! Не жить тебе здесь!". Но и они хотя бы меня уважали.

А вот его брат, Георгий Илларионович Майборода, очень любил приходить и сидеть у меня дома. Хотя мы с ним постоянно спорили. Я уже был на гораздо более прогрессивных позициях и в музыке исповедовал современный стиль, хотя и не авангардистский. А он же не шёл дальше Рахманинова, Глазунова...

Еще был такой момент, как взаимоотношения с Москвой. Я был промосковски настроенным и всё, что делал в Союзе композиторов, всегда делал в тесном общении с московскими коллегами. Они, кстати, помогали организовать первое музыкальное издательство в Украине. Первоначально была идея, что это будет филиал научного издательства "Советский композитор". Провели в Союзе композиторов Украины общее собрание, приняли такое решение. Даже начальство сперва не возражало. Но Георгий Майборода вместо того, чтобы прийти на собрание, помчался в Совет Министров и быстро согласовал там решение о создании республиканского издательства - чтобы не зависеть от Москвы. Из-за чего мы потеряли ставки, категорию, безграничные фонды бумаги. А сейчас, между прочим, это издательство было бы собственностью Союза композиторов Украины...

"Была у меня раздвоенность..."

- Как вы восприняли ХХ съезд КПСС и знаменитую речь Хрущева, разоблачавшую Сталина?

- У нас "десталинизация" стала ощутимой только в 1956 году. В московском журнале "Советская музыка" появилась статья Шостаковича и Виноградова о симфонической музыке в братских республиках. Там был огромный раздел, посвящённый украинской симфонической музыке. Они разделали её под орех: за иждивенческое отношение к народной песне, отсутствие подлинного профессионализма. Делался вывод: украинская музыка топчется на месте, академические догмы не дают ей развиваться. Наши композиторы, конечно, обиделись. Хотя все было подмечено правильно. Глеб Павлович Таранов (доктор искусствоведения, профессор, композитор, заместитель председателя правления Союза композиторов по инструментальной музыке) на одном из пленумов выступил с докладом, где резко ставил вопрос как раз об этом - иждивенческом отношении к народной песне, отсутствии творческого начала. Началось брожение, и уже где-то в 1957 году даже Николай Максимович Гордейчук, апостол национального консерватизма, написал статью "За творческую индивидуальность композитора" и резко изменил своё отношение к Лятошинскому, о котором раньше вообще не упоминал. А тут вдруг стал апологетом Лятошинского и везде пропагандировал его творчество.

ХХ съезд непосредственно сказался на содержании украинской музыки. Началось ее обновление с творческой, композиторской молодёжи. Причём это вовсе не была группка киевских "авангардистов". Умеренно, по-своему, но уже что-то делал в Одессе Александр Красотов. Во Львове - Мирослав Скорик. В Харькове - Виталий Губаренко. По-новому начали писать и некоторые "старые" композиторы. Я выступал в Москве, объяснял ситуацию, говорил, что обновление - это общее движение, а вовсе не молодёжное. Но меня почему-то обвинили в том, что я якобы вбиваю клин между стариками и молодёжью. А я, наоборот, их объединить хотел.

- В ЦК вы проработали всего четыре года. Что заставило вас уйти с такого престижного места?

- Когда Хрущёв объявил о сокращении советских вооружённых сил, начали сокращать всё, что возможно. В Одессе одним росчерком пера сократили школу музыкантских воспитанников, которая находилась в прекрасном здании с общежитием на 200 мест, классами, с шикарной библиотекой, инструментами, вывезенными из Германии. Воспитанников отправили по музвзводам; куда педагоги разбрелись, я не знаю. Кто забрал инструменты - тоже мне неизвестно.

И вот консультант ЦК КПУ Малышев, в это время страшно увлечённый Лейпцигским хором, логично рассудил: для того, чтобы процветала хоровая украинская культура, нужно училище с хором мальчиков, как в Ленинграде. И где его создавать, как не в Одессе, где трудятся такие мастера-хормейстеры, как Константин Пигров и Дмитрий Загрецкий? Началась работа. На личном обаянии я уговорил Колосову, завотделом школ ЦК КПУ, она дала согласие, позвонила министру, было подготовлено решение, расчёты - всё, что требуется. Я пробился к Гречухе, заместителю председателя Совета Министров, попал к нему на приём. Гречуха не возражал. И вот проходит несколько дней. Червоненко идет на Секретариат ЦК, где должны были принять решение о создании в Одессе хорового училища с интернатом. А ему говорят: в этом помещении уже находится средняя школа.

Как? Что? Оказывается, после того, что я был у Гречухи, ему позвонил зампред Одесского облисполкома, у которого жена была директором школы, и попросил это помещение под ее школу. Я так разволновался после этого, что вынужден был обратиться в поликлинику ЦК. Попал к консультанту, доктору наук, психологу Панченко. Он задал мне несколько вопросов, а у меня - истерика. В числе прочих был вопрос: "Как вы относитесь к руководству ЦК?"

Я сказал: "Нужно брать автомат и стрелять".

Он выдал диагноз: "С вами все ясно. Работать вам больше здесь нельзя. Идите в отпуск - и немедленно".

Я поехал в Сочи, через неделю сбежал оттуда и потом год писал заявления с просьбой освободить меня от работы. Но меня не отпускали.

Да, забыл сказать. Когда я узнал, что училища в Одессе не будет, то написал заявление в секретариат ЦК с требованием привлечь к партийной ответственности тов. Гречуху за антигосударственную деятельность. И опустил это письмо в почтовый ящик. Из особого сектора, где разбираются письма, звонит Вася Успенский: "Что у вас там за идиот появился, Мальшев? Заберите это письмо, я не дам ему ходу".

А когда меня освободили от работы в ЦК по состоянию здоровья, он вынул письмо из сейфа:

- Ну что, дать тебе, дураку, на память?

- Дай!

- Не получишь! Это письмо никто никогда не увидит!

Такая была у меня раздвоенность: искренняя преданность идее, искреннее стремление что-то делать и страшная неудовлетворенность все нарастающим кугутством...

Вместо послесловия.

После ухода из ЦК КПУ Ю. В. Малышев был ответственным секретарем правления Союза композиторов Украины, научным сотрудником Института искусствоведения, фольклора и этнографии АН УССР, главным редактором издательства "Музична Украïна". Преподавал в Киевской консерватории, а 1978 году перешел на работу в Одесскую консерваторию (ныне Национальную музыкальную академию). Защитил кандидатскую диссертацию, стал профессором. В его творческом багаже - несколько монографий, сотни статей и рецензий, десятки телепрограмм, не говоря уже об огромном количестве лекций, прочитанных в разных странах. Ю. Малышев первым из музыковедов Украины признал значимость т. н. "легкой музыки" - джаза и эстрады. "Партийное прошлое" не помешало ему быть человеком передовых взглядов.

Для справки.

Мравинский Евгений - знаменитый советский дирижер.

Лятошинский Борис, Майборода Платон и Георгий, Сильвестров Валентин, Грабовский Леонид, Скорик Мирослав, Красотов Александр, Губаренко Виталий - украинские композиторы.

Вебер Карл, Веберн Антон, Шенберг Арнольд - классики западноевропейской музыки.

Ширма Григорий - советский белорусский хоровой дирижёр, композитор, музыкально-общественный деятель.

Гордейчук Николай - украинский музыковед.

Пигров Константин, Загрецкий Дмитрий - дирижёры-хормейстеры и педагоги, работали в Одесской консерватории.

Гречуха Михаил - в 1954-1959 гг. первый заместитель Председателя Совета Министров УССР.

Червоненко Степан - в 1956-1959 гг. - секретарь ЦК КПУ.

Беседу вел Александр ГАЛЯС.

Фоторепродукции Яны САМКО и Оксаны СИТИНСКОЙ.

Благодарим профессора Одесской национальной музыкальной академии В. С. Мирошниченко за помощь в подготовке материала.