В общей сложности в войсковом учении на тему "Прорыв подготовленной тактической обороны противника с применением атомного оружия" приняли участие около 45 тысяч человек личного состава, 600 танков и самоходно-артиллерийских установок, 500 орудий и минометов, 600 бронетранспортеров, 320 самолетов, 6 тысяч тягачей и автомобилей. За ходом учений наблюдали руководители всех родов войск и сил флота, командование всех групп войск, военных округов, округов противовоздушной обороны, флотов и флотилий. Также были приглашены все министры обороны стран соцлагеря.

Местом проведения учения был выбран Тоцкий полигон сухопутных войск, расположенный в Оренбургской области в малонаселенной местности, характерной по рельефу и растительности не только для Южного Урала, а и для ряда районов Европейской части СССР и других стран Европы.

На учениях применялась атомная бомба мощностью 40 кт, испытанная на Семипалатинском испытательном полигоне в 1951 году. Документы учения подтверждают, что запланированные меры безопасности исключали воздействие поражающих факторов атомного взрыва на личный состав свыше установленных допустимых норм. В них были учтены элементы повышенных требований к безопасности мирного времени. В частности, нормы допустимой зараженности личного состава и боевой техники были уменьшены в несколько раз по сравнению с нормами, определенными Наставлением по противоатомной защите войск. Участки местности с уровнем радиации свыше 25 рад/час. на период учения объявлялись запретными зонами, обозначались запрещающими знаками, и войска обязаны были их обходить. Строгое выполнение всех предусмотренных правил и инструкций не допускало какой-либо возможности поражения личного состава.

Анализ официальных документов свидетельствует, что принятые на учении меры безопасности позволили провести его без грубых нарушений и не допустить длительного нахождения личного состава на зараженной радиоактивными веществами местности.

Такой была официальная версия учений на Тоцком полигоне. Но непосредственному участнику тех событий, одесситу Петру Иосифовичу Лейбелю, с которым автор этих строк беседовал полвека спустя, запомнилось иное: развороченная обугленная земля, сотни сожженных домов, искореженная техника, агонизирующие умирающие животные...

- Есть такая поговорка: "Лес рубят - щепки летят", - с горечью вспоминал о событиях того времени Петр Иосифович. - Подумаешь, что такое сорок четыре тысячи человеческих жизней для государства, где живут 250 миллионов жителей!

Советским руководителям да и ученым мужам, наверное, не хватало чужого опыта - Хиросимы и Нагасаки, и они решили превзойти американцев - испытать еще более мощную атомную бомбу. Вот только американцы не щадили жизней противника, а в СССР решили провести испытания на своих. Вот и были брошены тысячи людей в атомный котел наравне со скотом...

Впрочем, это варварство объясняется не только бесчеловечностью советской империи, хотя вплоть до Чернобыльской трагедии она имело отчетливый ядерный привкус. Учения, подобные тем, что проходили на Тоцком полигоне, проводили и американцы в Неваде, и там ветераны потом выдвигали претензии правительству. Просто в ту пору, как пишет современный исследователь, "опасность грядущей ядерной войны казалась вполне реальной и куда более серьезной, чем "издержки" подготовки к ней, а серьезность этих самых "издержек" не была осмыслена".

Но вернемся к рассказу нашего героя...

Отбор частей и подразделений для участия в учениях начался еще в 1953 году. Отдельный танковый батальон, в котором служил сержант Петр Лейбель, находился в белорусском городе Ново-Борисов и в составе механизированного полка вошел в число частей, которым предстояло испытать на себе, что такое атомный взрыв.

- С этого момента, - вспоминал Петр Иосифович полвека спустя, - мы как бы потеряли связь с миром. Весь офицерский состав перешел на казарменное положение, увольнения были отменены, даже писем писать мы не имели права. Начались усиленные военные будни. Очень много времени с нами проводили политработники, пропагандисты, чаще обычного проходили партийные и комсомольские собрания, но никто даже не намекнул, к чему нас готовят. Мои родные, как и родственники других бойцов, получили открытки от командира части: мол, ваш сын жив-здоров, выполняет боевое задание...

Но вот подошел срок, солдат с танками и другими видами техники погрузили на платформы и повезли на восток. Когда часть прибыла на место учений, воины увидели серебристый ковыль бескрайней оренбургской степи, услышали громкие трели жаворонков в небе да свист сурков по ночам. Все мирно и тихо. И уже на месте им рассказали, для какой цели они находятся здесь.

- Страха особого мы не испытывали, - признался Петр Иосифович, - потому что об атомном оружии, тем более о последствиях его применения тогда знали очень мало, и не только рядовой, но и офицерский состав. Да и думать нам не давали: необходимо было окапываться, то есть рыть окопы для танков.

Однажды приехал в часть академик Игорь Курчатов, руководивший работами по "атомному проекту", посмотрел на приготовления и посоветовал солдатам все деревянные покрытия замазать глиной, чтобы лес не сгорел во время взрыва. Взрыва ждали каждый день, но его все не было. Ходили слухи, что метеоусловия не позволяют, поскольку ветер дул в направлении густонаселенных районов. Однако не стоит считать, что у руководителей учений вдруг случился "приступ гуманизма". Просто больше всего они боялись, чтобы выброс не ушел "за кордон": ведь в 1949 году американцы именно по характерным загрязнениям в атмосфере определили, что Советский Союз испытал первую атомную бомбу. Зато в пределах страны "туча" могла гулять сколько ей вздумается. О чем говорить, если перед учениями в Тоцких лагерях не то что солдаты, даже жители ближайших деревень не были эвакуированы!

Забегая вперед, скажем, что осознание опасности ядерных "игр" пришло спустя несколько лет, после кыштымской катастрофы.

"В 1949-1951 годах, - читаем мы в статье Леонида Рузова "Глубина резкости", - при производстве оружейного плутония на Урале жидкие отходы сливали "открытой канавою" в реку Теча, и до сих пор деревня Муслюмово - самое "грязное" место в Европе. Потом отходы накапливали в огороженном дамбой озере Карачай, а со второй половины 1950-х стали хранить в огромных цистернах... Отходы в цистернах надо охлаждать - настолько они были активны. Эти упрятанные в бетонные каньоны "банки" омывались проточной водой, а датчики следили за температурой. В одной из цистерн случилась течь, и ее охлаждение прекратили. 29 сентября 1957 года вся "грязь" взлетела на воздух, поднялась на пару километров, облако пошло на северо-восток, мимо крупных городов. Осадки образовали восточно-уральский радиоактивный след - до сих пор часть его остается в зоне отчуждения".

Оказалось, что "защищая мир" любой ценой, под лозунгом "война все спишет", можно лишиться самого предмета защиты. Осознание опасности ядерных испытаний пришло даже к одному из "отцов термоядерного щита" - Андрею Сахарову, который безуспешно пытался предотвратить испытание своего стомегатонного "детища" на Новой Земле. А затем - после рассказанного неким маршалом анекдота: "Дед молится у иконы: "Укрепи и направь!" Бабка с печки: "Молись, чтоб укрепил, а направлю я сама!" - стала очевидной безответственность тех, кому этот "щит" был доверен.

Но вернемся в 1954-й...

- Пока ждали начала учений, - вспоминал Петр Иосифович, - на месте предполагаемой воронки поджигали нефтяные бочки и наблюдали грибообразное облако - как будто после настоящего взрыва. В свободное время политработники, как водится, проводили партийные и комсомольские собрания. Меня именно на атомном полигоне приняли кандидатом в члены КПСС. Всем солдатам и офицерам выдали новое обмундирование - от нательного белья до сапог и шинелей. Солдаты шутили: мол, известно, что покойников всегда одевают во все новое, вот начальство о нас и беспокоится.

Со всех, кто участвовал в учениях, взяли подписку о неразглашении военной и государственной тайны сроком на 25 лет. Строго при этом предупредили, что никому нельзя и словом обмолвиться о том, что здесь произойдет...

14 сентября было обычное холодное утро. День начался как всегда - физзарядка, туалет, завтрак, и вдруг прозвучал сигнал тревоги. Экипаж занял свои места в танке, рацию включили на внешнюю связь, затаились и стали ждать приказа командира батальона. В девять утра поступила команда о тридцатиминутной готовности...

- Эти минуты тянулись очень долго, - признавался Петр Иосифович. - По спине бегали мурашки, боялись мы за свою жизнь; ведь мне было всего 23 года. В половине десятого мы увидели яркий свет в закупоренном танке, затем раздался сильный взрыв, и наш танк швырнуло о стенку окопа. Радио молчало, и мы сидели молча. Спустя некоторое время артиллерия начала артподготовку, сколько она длилась, не помню, а затем по рации была дана команда атаковать...

Сейчас уже известно, что над полигоном Южноуральского военного округа была сброшена атомная бомба с зарядом, эквивалентным 60 тоннам тротила, что в несколько раз превышает мощность той бомбы, которую американцы в 1945 году сбросили на Хиросиму. Танки двигались вблизи эпицентра взрыва, турбины двигателей засасывали перегоревший песок вовнутрь машины, дышать практически стало нечем, и пришлось надеть противогазы. Температура внутри машины превышала 50 градусов, даже вода в флягах стала горячей. Тогда в армии служило еще немало офицеров, прошедших Великую Отечественную, но даже бывалые командиры, участвовавшие в штурме Берлина, признавались потом, что ничего подобного на войне не видели.

- Вокруг эпицентра взрыва, в радиусе пяти километров были расставлены все виды военной техники, в траншеях и танках находились подопытные животные, - рассказывал Петр Иосифович. - После сигнала "отбой" нас повезли посмотреть, что делается. То, что мы увидели, потрясло. Техника была раздавлена или сожжена. Но страшнее всего было наблюдать, как мучились животные, которые не погибли сразу. Покалеченные, обгоревшие, лежали они и стонали, словно люди. А дома местных жителей были попросту снесены с лица земли.

Нас от раздумья разбудил шум моторов. Прибыла вереница автомашин, и мы увидели, как оттуда вышел заместитель министра обороны Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков с группой генералов и ученых. Они знакомили с результатами учений министров обороны стран - участниц Варшавского договора. С нами они не общались. А уже по прибытии в расположение своей части нам зачитали приказ министра обороны Н. А. Булганина, что по результатам учений нам объявлена благодарность, но в наших документах нет никаких записей об этом...

После учений танковый батальон вернулся на исходные позиции, чтобы произвести дезактивацию и готовиться в обратный путь - в Белоруссию, в расположение своей части. Но уже на третьи сутки сержант Лейбель почувствовал, как стал слабеть - дико болела голова, кололо сердце... Обратился в санчасть, откуда его срочно направили в медсанбат и тут же положили на койку. Лишь потом Петр Иосифович понял, что был на краю смерти, потому что вскоре его отправили в минский военный госпиталь, где трижды меняли кровь напрямую от донора. Это спасло ему жизнь, но все равно по всему телу образовались язвы, стали резко выпадать волосы. Тем не менее его отправили в часть и демобилизовали в конце декабря. Вернувшись в Одессу, Петр сразу же обратился к врачу, но, поскольку давал подписку о неразглашении государственной тайны, не мог прямо объяснить медикам, почему у 23-летнего парня язвы на всем теле, дикие головные боли и периодически останавливается сердце. А врач, не понимая, что происходит с пациентом, направила его к психиатру в психоневрологический диспансер. Там он пролежал в стационаре с перерывами два года, затем много лет лечился в городских и республиканских больницах, вплоть до Киевского чернобыльского центра.

Только в 1994 году открыто заговорили о трагедии на Тоцком полигоне. Тогда по телевидению показали кадры сорокалетней давности, установили памятник воинам, ставшим безвинными жертвами безумного стремления создать "всемирный Советский Союз"...

Александр ГАЛЯС.