Номер 24 (1170), 5.07.2013

(Продолжение. Начало в № 7-23.)

- Тебя как "дразнят" (зовут), за что "заехал", братуха? - поинтересовался молодой.

Я представился и задал такие же вопросы.

Молодого звали Игорь, цыгана - Степан.

Игорь попал второй раз за кражу. Степан в шестой раз - за употребление и сбыт наркотиков. Цыган Степа за себя не переживал; улыбаясь, он поведал:

- Мусора на бабки разводят. Расчехлюсь - отпустят, - и как-то по-лошадиному заржал.

Предупрежденный знакомыми, имеющими богатый тюремный опыт, я сразу предположил, что в камере есть "наседка", "сука", "сексот", говоря проще - провокатор, в задачу которого входит "раскрутить" меня на информацию. Возможно, именно поэтому к новым знакомым я отнесся подозрительно. Я всё равно ошибся: стукачами были оба...

РЕТРОСПЕКТИВА

...Вместо часа мы с Натеем проболтали часа три. Искали и находили общих знакомых. Я рассказал, как за год изменилась Одесса. В ответ Натей поделился опытом своей армейской службы. Сказал, что в части есть еще несколько земляков. Все "земели" держатся одной группой, несмотря на разницу в призывах. Перед прощанием пообещал уговорить Штабца вместе отпустить в увольнение.

За пятнадцать минут до отбоя я был в казарме. Рота как раз возвращалась с вечерней прогулки. Эта самая прогулка больше напоминает строевую подготовку. Подразделение строем выходит на плац и марширует, помогая себе песнями, то есть "поддерживает морально-боевой дух". Пройдя три-четыре круга и проорав соответствующее количество песен, все так же строем возвращаются в казарму. В спальном помещении выстраиваются по ранжиру в шеренги - проводится вечерняя поверка и перекличка, наконец звучит желанная команда "Отбой".

Старики, деды, дембеля в описанной процедуре не участвуют, а вот салаги и молодые должны присутствовать обязательно.

Мое отсутствие было замечено и встречено с неудовольствием. Тот же дембель, что интересовался, кто мы и откуда, сразу после отбоя позвал меня в Ленкомнату и в присутствии почти всех старослужащих прочитал нудную нотацию.

Ситуация была комичной, я стоял в белых спадающих кальсонах и черных кирзовых сапогах посреди комнаты среди одетых людей и слушал нудные, но совершенно справедливые поучения. Всему приходит конец: сержант устал - я был отпущен спать, но приключения только начинались...

Показалось, я еще не успел коснуться головой подушки, как прозвучала команда: "Подъем! Не одеваться! Перекличка!"

Все выстроились возле своих коек. На пороге спального помещения, крутя маленькой головой на длинной шее, стоял Жираф, наш ротный командир. Рядом по стойке "смирно" - дежурный по роте сержант со списком личного состава в руках.

Процедура стандартная. Дежурный выкрикивает звание и фамилию, названный кратко отвечает: "Я!" В конце переклички выяснилось, что не хватает четырех человек.

Жираф разразился тирадой, из которой мы узнали о себе много "нового и интересного". Словесные изыски были необычно выразительны и заставляли по-новому взглянуть на лингвистику. Одним из самых невинных выражений было "непуганое стадо мудических долбоебов" с добавлением "в друга, горе, царя и отечество". Честно скажу, никогда ранее я не слышал такой изысканной, почти поэтической брани.

В конце монолога, из которого цензурным было, пожалуй, слово "поняли", Жираф добавил, что мы будем стоять "смирно" возле своих коек, пока не найдутся все отсутствующие.

Переваривая услышанное, рота замерла. Через полчаса я понял, что словарный запас ротного ничто по сравнению с вышестоящим руководством.

В коридоре выстрелила входная дверь, потянуло свежим морозным воздухом и раздались "тяжелые шаги Командора" - Бати, комбата, подполковника Полковникова. Этой ночью я увидел его впервые. Рядом с ротным появилась двухметровая фигура - Батя. Одной рукой он буквально нес за шиворот низкорослого ефрейтора. Легкое движением руки - и маленькая фигура, преодолев по воздуху половину спального помещения, оказалась на полу.

- Вот, одного принес, - прогудел подполковник. - Принимайте...

СЛЕДСТВИЕ, НАШИ ДНИ

...Игорь сказал, что его привезли на следствие из СИЗО, где он парится уже второй месяц по мусорскому беспределу, сегодня оставили на ИВС. Затем с места в карьер начал пугать меня ужастиками из жизни тюрьмы. Тут были и избиения со стороны ментов, внутрикамерные разборки и драки, голодуха и непонимание со стороны окружающих. В общем, он по полной программе нагонял жути на лоховитого первохода, которым в принципе я и был.

На воле от окружающих меня "сиженых" я знал о тюрьме немало. Впитывая, как губка, получаемую информацию, я складывал мозаику и, как казалось, знал тюрьму достаточно хорошо. Мне даже приходилось завозить на тюрьмы и лагеря "общаки", общаться по телефону и воочию с сидельцами, присутствовать при "развале рамсов" (решении спорных и конфликтных вопросов). Но одно дело заходить в тюрьму, зная, что можешь из неё выйти, другое - попасть в ее жернова, в чистилище.

Мысль о свободе входа-выхода когда-то мне подсказал один из тюремных руководителей. Он сказал: "В тюрьму хорошо заходить тогда, когда имеешь возможность свободно выйти". Только сейчас я понял, что при всей незамысловатости фразы она имеет очень глубокий, глубинный смысл.

В первую камерную ночь я реально почувствовал силу, возникающую в отношении субъекта и определяющую характер поведения одних в зависимости от воли других. Сила эта называется "власть" или, если хотите, "власти". Основная ее сущность - безмысленное подчинение. Методы достижения поставленной задачи для власти значения не имеют, особенно в тюрьме. Здесь допускается всё: от прямого насилия до скрытого принуждения, от построения жесткой организационной вертикали до контролируемого беспредела. Главное - убедить, сломать, заставить поверить. Одна из действенных форм убеждения - внутрикамерные "наседки" с их рассказами и ужастиками, с их подспудным, но ощущаемым давлением.

(Продолжение следует.)

Петр ГАЛКИН.