Номер 12 (1306), 1.04.2016

ПИСАТЕЛЬ С ДУШОЙ ОДЕССИТА

"Сам не знаю, откуда взялась эта боль..."

(Сергей Есенин)

Сначала я хотел назвать свой очерк "Забытое имя", и, возможно, это было бы справедливо. Но обстоятельства сложились таким образом, что мне показалось: сегодня такой заголовок для данной работы не совсем соответствует действительности. Теперь - все по порядку...

Однажды я спросил своего знакомого филолога: каких писателей-одесситов он знает? Молодой специалист, кстати, выпускник Одесского национального университета им. И. И. Мечникова, бойко принялся перечислять: Бабель, Катаев, Олеша, Ильф, Петров, Славин...

Вот только среди этих замечательных имен не оказалось имени писателя, которому посвящен этот труд. Впрочем, я и сам о нем ничего не знал. Помог случай. В 2007 г. в Москве вышла объемная книга-справочник Иосифа Маляра "Знаменитые евреи. 450 биографий в зеркале календаря". Надо заметить: к тому времени это было не первое издание такого рода.

Работа Маляра оказалась более полной по количеству упомянутых в ней личностей. К тому же об отдельных знаменитостях рассказано достаточно подробно. Вместе с тем в упомянутом справочнике обнаружились фактические неточности. Наконец, в нем отсутствуют имена ученых, деятелей культуры и техники, которых следовало упомянуть в перечне "знаменитые евреи".

Например, среди государственных деятелей мы не находим М. М. Литвинова (настоящее имя и фамилия - Валлах Макс), блестящего дипломата, министра (наркома) иностранных дел СССР (1930-1939 гг.); или среди известных ученых отсутствует Норберт Винер, которого по праву называют "отцом кибернетики"; или среди великих кинодеятелей не ищите Романа Поланского, выдающегося кинорежиссера современности. Даже Аркадий Райкин не удостоился краткого очерка...

Немногие будут отрицать, что еврейский народ дал миру непропорционально большое число гениальных личностей в различных областях науки, искусства и техники. Вот почему нереально в рамках однотомного, пусть даже объемного, справочника обо всех людях что-то сказать.

Тем не менее писатель Гехт Семен Григорьевич удостоился такой чести. Я кинулся искать о нем более подробную информацию в различных печатных энциклопедиях, монографиях или статьях и не нашел. Советские издания, прежде всего энциклопедические, как сговорились. И только современная российская энциклопедия в 62 томах (Большая энциклопедия "Терра") нашла место для краткой информации об этом талантливом одессите.


История знает немало случаев, когда вполне достойные люди по разным причинам напрочь забывались. Но проходят годы, десятилетия, и о некоторых вспоминают, стараясь понять и объективно оценить их творчество, если, например, забвению подвергся писатель или поэт.

Так, по-видимому, случилось и с Гехтом. В 2010 году в Одессе усилиями подлинных энтузиастов вышло скромное издание: "Семен Гехт. Избранное (Стихотворения. Проза. Воспоминания)".

Меня искренне порадовала вступительная статья Алены Яворской, главным образом, биографического характера. Однако следует заметить: в ее содержательной работе имеется ряд недостатков, и не вина в этом автора.

К сожалению, многие факты из биографии Гехта искажены либо неизвестны. О творчестве писателя, особенно в 30-х годах, сказано неполно, хотя это был важный этап в его деятельности. Именно в этот период времени начинающий прозаик становится мастером.

К тому же "Избранное" Гехта издано небольшим тиражом, так что библиотекам соседних областей, по-видимому, эта книжка неизвестна.

Действительно, биография Семена Гехта изобилует белыми пятнами. Многие его произведения отсутствуют в библиотеках Украины, в том числе в одесских. Литературоведы, как правило, его творчеству не уделили внимания.

А между тем, чтобы понять взгляды писателя и, по возможности, выяснить реальную причину его преследования и затем почти полного забвения, необходимо познакомиться с содержанием ряда произведений и прежде всего с романом "Пароход идет в Яффу и обратно".

В библиотеке АН Украины этой книги нет, следовательно, решил автор этих строк, роман Гехта надо искать в Москве. Для этого существует межбиблиотечный абонемент.

Однако официально обратиться в одну из крупнейших библиотек мира, бывшую "Ленинку" (Москва), стало невозможно. Мне также отказали направить заказ в Научную библиотеку еврейского университета (Иерусалим, Израиль). Для этого у наших областных библиотек нет денег. Тогда остается один путь: просить своих знакомых, друзей или родственников о помощи.

В 1992 г. я читал лекции в Бар-Иланском университете (Рамат-Ган, Израиль), где познакомился с преподавателем-биологом, уроженцем г. Черновцы.

Саул Ильич охотно согласился оказать мне услугу, тем более, что какое-то время он еще работал в столичном университете, где "опекал" превосходный ботанический сад с уникальными растениями.

Но, казалось, произошло невероятное: книга С. Гехта "Пароход идет..." оказалась в научной библиотеке Харьковского университета. Ее единственный в Украине экземпляр был мне любезно предоставлен...

Писатель, как мне представляется, - неотъемлемая часть своих произведений. В них мысли, идеи, убеждения, настроения и, если угодно, душа автора. Внимательно их читая, начинаешь по-настоящему понимать создателя, даже если он пытается оставаться как бы вне описываемых событий или нейтральным по отношению к своим героям; спрятаться за грудой фактов.

И еще не будем забывать, в какие годы писались эти повести. Рассказы, очерки и романы. Как социальная среда, общественно-политическая ситуация оказывала влияние на творческую личность. Порой даже эзоповский язык не помогал: все равно (кому надо) понимали. Автору не уйти ни от суда потомков, ни от критики современников. Советский писатель в сталинскую эпоху нередко становился, образно выражаясь, "голым среди волков". Каким же надо быть мужественным и честным, чтобы написать произведения, грозившие автору страшной статьей УК СССР...

* * *

Вспомните повесть А. Свирского "Рыжик". Когда-то ею зачитывалась детвора моего поколения, а теперь, видимо, и этого автора тоже давно позабыли.

Так вот, герой повести - босяк, беспризорник, ребенок, выброшенный лихой судьбой на обочину дороги жизни, - после бродяжничества по городам и весям необъятной России попадает в Одессу. Это произошло где-то в начале ХХ столетия.

Одесса буквально потрясает Рыжика. Он оказался в центре Южной Пальмиры и от души восклицает: "Одесса - город богачей!"

Действительно, Дерибасовская, Ришельевская, Пушкинская и даже Еврейская поражали богатством магазинов, кафе и ресторанов. По этим улицам прогуливались роскошно разодетые горожане, стремившиеся продемонстрировать друг другу свою состоятельность, блеснуть модным прикидом, удобным экипажем, знанием с десяток французских слов...

Рыжик стоял, ошеломленный увиденной роскошью, пока на него не взглянул городовой, скорчивший такую рожу, которая понятна любому босяку: "Беги, сукин сын, пока не поздно".

Уже через несколько улиц - другая Одесса: грязная, зловонная, с потемневшими от времени и убогости домами, с нищими, постоянно голодными обитателями; крикливыми, суетливыми, всегда недовольными... Это - Молдаванка, куда даже днем ни один приличный одессит не рискнет появиться без особой надобности.

Жители этого примечательного района говорили на удивительной смеси нелитературного идиша, испорченного русского и ряда фраз из украинского языков. К этому следует добавить некоторые в основном жаргонные слова и выражения из молдаванского, итальянского наречий, так что этот "одесский" язык зачастую хорошо понимали лишь обитатели Молдаванки.

Большинство детей получало только начальное образование. Евреи посещали хедер; все остальные - церковные школы. Правда, христианских школ было немного, поскольку "все остальные" составляли меньшинство жителей этого района Одессы. Однако далеко не все дети могли учиться даже в этих примитивных учебных заведениях. Надо было искать работу, чтобы не стать обузой, как правило, в многодетной семье.

И вновь обратимся к А. Свирскому, который описал Одессу во времена своего сиротского детства в замечательной книге "История моей жизни".

"...Голод приводит меня на базар. Из мира красоты и роскоши попадаю в царство бедности и понятной мне простоты. Босоногих мальчишек и девчонок - не счесть. Здесь не приморский бульвар (sic!), где говорят глазами и улыбками и где тишину и порядок охраняет свирепый городовой... Здесь не стесняются, а каждый человек старается горлом и кулаками вырвать у жизни кусок хлеба...

На этой ежедневной ярмарке, где бедные продают нищим свою нужду, никогда не бывает просторно. Среди бесчисленных ларьков, палаток, будок и лавчонок плещется распаренное человеческое месиво, густо растекаясь по узким проходам.

Божба, смех и стон сливаются в один сплошной, непрекращающийся ни на минуту разноголосый шум..." (С. 124-125).

* * *

Госпитальная была одной из центральных улиц еврейской Молдаванки. Еще в самом начале XIX века община собрала деньги и соорудила первую, возможно во всей Империи, еврейскую больницу, которая существует по сей день. На улице - синагоги, начальные школы (хедеры), богадельня, а также кошерная харчевня... Слышится музыка. Это играют еврейские музыканты - клезмеры, зачастую не знавшие нотной грамоты и толком не умевшие ни читать, ни писать, зато поражали своим мастерством.

В их умелых руках скрипка то весело смеялась, то горько плакала, без слов рассказывая слушателям о печальной жизни. Толпа, немного постояв, спешила разойтись. Надо что-то кинуть в картуз, но - ни гроша. Однако уличные музыканты не обижаются. Ведь играют они для обитателей нищей Молдаванки.

Правда, на свадьбах - другое дело. Вся Госпитальная и нередко Болгарская с Кастецкой танцуют хойру, поют... Летом столы накрывают прямо во дворе, но гостей так много, что свадебный пир продолжается прямо на улице. Музыка гремит до самого утра. Спать невозможно, но никто не сердится. Еще бы, это - еврейская свадьба!

Весело бывает и на праздниках. Нередко на Пурим выпадает теплая погода. Хозяйки пекут традиционные печенья, мужчины озабочены покупкой вина. В этот радостный праздник пить повелел сам Всевышний. Дети из "приличных" семей изготовляют маскарадные костюмы. А вот Пасха (Пейсах) радует и страшит, а вдруг опять начнется погром...

На улице Госпитальной, по одной из версий, в 1901 году, 27 марта, родился Авраам Гершевич Гехт (он же Семен Григорьевич), будущий писатель и журналист. Одному Богу известно, как ему удалось выбиться в люди, когда сотни, а быть может, тысячи мальчиков и девочек из несчастных семей скатывались на самое дно жизни. Их с нетерпением ждали воровские притоны, тюрьмы, каторга...

Не исключено, что родители Семена Гехта были убиты во время погрома в октябре 1905 года. Это был самый кровавый погром за всю историю Одессы. В 1881 г. также имели место антиеврейские беспорядки, которые пережил, а затем описал Алексей Иванович Свирский (в то время - Шимеле Свирский).

Хулиганы, подстрекаемые властями и поощряемые полицией, в пьяном угаре ломали, били стекла, посуду, громили лавки и магазины, жгли школы... Случалось, что под "горячую руку" кого-то могли избить. Но в 1905 г. погромщики стремились к массовым убийствам. Отряды еврейской самообороны мужественно сопротивлялись бандитам и, возможно, погром можно было остановить уже через несколько часов. Но против защитников населения Молдаванки власти бросили войска и артиллерию. Беспорядки продолжались более трех суток. Сотни убитых и тысячи раненых, а материальные потери не поддавались учету.

Эти ужасные события вынудили многих одесситов покинуть родной город. Усилилось палестинофильское движение среди еврейской молодежи. Это тогда Владимир Жаботинский напишет:

Да, понял я сказанье мудреца:

весь мир костями нашими усеяв,

не сорок лет, а сорок юбилеев

блуждали мы в пустыне без конца...

Малолетнего сироту взял на воспитание его старший брат. О детских годах Семена Гехта мало что известно, и он сам ничего не рассказывал. Как свидетельствуют его близкие, Семен рос неразговорчивым, очень замкнутым. Его основное развлечение - чтение книг.

С большим интересом юноша из бедной семьи знакомился с историей своего народа, литературой на языке идиш. Он так же знал и любил русскую классику.

Еще в хедере Гехт изучал иврит, Священное Писание. Более образованные соседи, видя страсть Семена к чтению, давали ему книги еврейских писателей. Особенно нравились Гехту произведения Менделе Мойхер-Сфорима и Шолом-Алейхема. Находились добрые люди, которые оплачивали пользование частной библиотекой.

Родственники Семена стали замечать, что он слишком часто уединяется, всячески избегая общения даже с братом, заменившего ему родителей. Оказалось, что юный Гехт сочиняет стихи. Он свободно писал как на языке идиш, так и на русском. Конечно, молодому человеку с творческими наклонностями было не очень уютно среди грубоватых и простоватых, задавленных нуждой жителей Госпитальной, Мясоедовской, Прохоровской... Казалось, среди них трудно отыскать родственную душу. Между тем на Молдаванке рождались и взрослели талантливые дети, ставшие известными всему миру поэтами, прозаиками, учеными, музыкантами. Пройдут годы, и Гехт с любовью будет вспоминать родную улицу, тесный и шумный двор с неугомонными обитателями.

В чрево матери птица меня принесла,

В некий день я рожден на углу Госпитальной

В этом доме, где некогда баня была,

Где за баней ютился дом синагогальный.

Там петух ковылял, и собака плелась,

И индюк, гоготавший, расплескивая грязь.

Я любил зацветавшие щели молелен -

В них торчал липкий мох - омертвелая зелень.

Но я рос. Тают годы, как в оттепель снег.

Мох ободран, петух был на Пасху зарезан.

Но люблю этот дом, где был начат мой век,

Ах, не там ли я зачат, рожден и обрезан?

Да и как мне забыть мой родной Хаджибей,

Берега Ланжерона, меж мыльных зыбей,

И не я ль неуклонно, закинутый, помню

Слободу, Бугаевку и каменоломню...

(Продолжение следует.)

И. Михайлов.