Номер 04 (1298), 5.02.2016

"Всеми силами души надо стремиться к истине".

Платон.

(Продолжение. Начало в № 3.)

* * *

Иван Федорович Куницын оказался интересным человеком. Бабель легко расположил к себе этого недоверчивого противника советской власти. Куницын был удивлен, узнав, что Бабель искал автора нашумевших статей среди сотрудников газеты "Либерасьон". "Он - коммунист, - настаивал Иван Федорович, - значит, печатается в "Юманите". Правда, Исаак Эммануилович возражал Куницыну: в "Юманите" может публиковаться не только член ФКП, а "Либерасьон" охотно примет статью коммуниста, лишь бы она была содержательной.

Тем не менее Ягода уверял Бабеля: Герчик - либерал и к компартии отношения не имеет.

Странно, не так ли? В ОГПУ к тому времени знали: Иона Герчик и "Либералис" - одно и то же лицо. А вот каковы его отношения с Компартией - неизвестно.

В Западной Европе ФКП была одной из самых многочисленных и влиятельных. Товарищи из Коминтерна внимательно следили за работой французских коммунистов в профсоюзах, в армии и в парламенте.

На них - большая надежда. В Москве понимали: французский рабочий - не немец, который предпочтет вместо баррикадных баталий показать властям кукиш в кармане.

В редакции "Юманите" шумно и душно. В сравнительно небольшом помещении четыре стола. Из комнаты постоянно кто-то выходит или заходит. Здесь усердно трудятся редакторы. Время от времени звонят телефоны, и к тому же все курят.

В полпредстве СССР в Париже Бабелю сообщили: за одним из столов сидит миловидная женщина, возможно, родом из Одессы, а быть может, из Кишинева. Сотрудник советской дипмиссии посоветовал писателю обратиться именно к ней. Действительно, в самом углу помещения стоял письменный стол, где, склонившись над ним, сидела молодая особа, лет около 30. Увы, мадам Фукс оказалась родом из Бухареста. Она знала Герчика, редактировала его статьи и обещала организовать с ним встречу.

В Париже все деловые тусовки в основном происходят в кафе. Имелись места, где собирались художники или шумно обсуждали свои строфы поэты... Кстати, журналисты позволяли себе коротать время в любом питейном заведении, везде чувствуя себя уверенно.

Знакомство состоялось. Сперва молодые люди говорили по-французски, потом попеременно переходили с языка идиш на русский. Герчик понимал русскую речь, но говорить ему было трудно. В родительском доме преимущественно изъяснялись на идиш.

Иона Одессы не помнил, однако гордился своими одесскими корнями. Он просил Исаака Эммануиловича что-то рассказать о родном городе. Бабель охотно согласился и в течение нескольких часов, причем по-русски, говорил о людях любимой Молдаванки; вспоминал свое детство и дом в центре Одессы, на Ришельевской. Он до слез смешил Герчика, когда подражал экономке Розе, служившей в доме отца Бабеля, успешного коммерсанта. Бабель и Герчик расстались друзьями.

Только вернувшись в Москву, Бабель понял, почему Ягода направил его в редакцию "Либерасьон".

Генрих Григорьевич тогда не знал, что это либеральное издание перепечатало, значительно сократив, статью Либералиса из "Юманите". А ведь в ОГПУ об этом знали. Там читали каждый номер органа ФКП, но Ягоде не сообщили. Что это: межведомственная конкуренция или русское головотяпство?

* * *

Бабель оказался в советской столице в самый разгар борьбы Сталина с оппозицией. Троцкий, Каменев, Зиновьев и их сторонники в те годы - определенная опасность для сталинской абсолютной власти. Хотя Льва Давидовича уже вывели из состава Политбюро. Борьба между лидерами ВКП(б) за влияние в партии и в советском государстве только усиливалась.

Наблюдательный Бабель заметил рост антисемитизма среди определенной части населения и прежде всего среди партаппаратчиков.

Инициатором мерзких инсинуаций был вождь-"интернационалист". Сталин предельно ясно давал понять, что лидеры оппозиции - евреи. По его указанию об этом откровенно писала советская пресса. 7 ноября 1927 г. состоялась попытка оппозиции организовать демонстрацию, пользуясь десятилетним юбилеем так называемой Великой Октябрьской социалистической революции. Разгон этой демонстрации сопровождался выкриками: "Бей жидов!", "Бей жидов-оппозиционеров".

Об антисемитизме Сталина его ближайшим соратникам было известно давно, хотя будущий вождь свои юдофобские взгляды старался скрывать. Тем не менее Я. М. Свердлов, отбывавший сибирскую ссылку вместе с Иосифом Виссарионовичем, был вынужден обратиться в "суд чести" политических заключенных, который вынес Сталину резкое порицание за антисемитские высказывания. О подобном поведении "верного ученика и соратника" Ленина указывали эсер Карганов, Рыков, Бухарин...

Правда, в целом неприязненное отношение к евреям не мешало Сталину благоволить многим советским деятелям науки и культуры, не скрывающих своей национальности. Вождь хорошо осознавал: чего стоит советская наука без академиков Иоффе, Фрумкина, Ферсмана...; музыка - без Дунаевского, Островского, Утесова, Ойстраха...; кинематография - без Ромма, Габриловича, Кармена...; писатели и поэты - без Маршака, Барто, Каверина, Кольцова, Ильфа... и очень многих других видных военачальников, спортсменов, общественных и государственных деятелей, дипломатов.

Разумеется, пребывание Бабеля в Париже не ограничивалось знакомством с популярным земляком-журналистом. Исаак Эммануилович встречался с Ремизовым, Осоргиным, подружился с Ильей Эренбургом. Не побоялся Бабель вступить в дискуссию с известными врагами советской власти и лично Сталина Б. Николаевским и Б. Сувариным.

Возникает вопрос: неужели Бабель не представлял себе, что ожидает советского гражданина, независимо от общественного статуса, посмевшего неоднократно видеться и говорить с такими ярыми противниками советской системы?

У писателя удивительный характер: живой, открытый, ироничный, с горячим желанием все узнать, все увидеть собственными глазами, все понять и осмыслить. Он легко пренебрегал условностями. Для него как будто не существовало никаких запретов. И хотя до "великого террора" еще не менее десяти лет, система никому ничего не прощала. Она умеет себя защитить.

Борис Иванович Николаевский был известный историк, блистательный публицист, активный противник царизма, убежденный революционер. Его язвительного пера стали опасаться в Кремле, и в 1922 г. Ленин приказал выслать из России "опасного диссидента". Или, например, кого-то из комиссаров не устраивает С. Есенин, имевший поистине всероссийскую любовь и поклонение. И что же: в 1925 г. его нашли повешенным; спустя пять лет покончил с собой "певец революции" В. Маяковский...

Бабель - в Москве. От него ждут рассказов о Париже, о встречах с интересными людьми русского зарубежья, новых творческих свершений.

Его приглашают на Лубянку. Генрих Григорьевич очень любезен, даже во время приема рассказал Бабелю скабрезный анекдот, причем сам от души смеялся. Наркома прежде всего интересовали "русские французы" (выражение Г. Ягоды), с которыми познакомился писатель. Он внимательно слушал Бабеля, изредка задавая вопросы. В конце встречи Ягода сказал: "Пишите, Исаак Эммануилович, будем охотно читать".

Бабелю пришлось беседовать и с Я. С. Аграновым, который в этой "конторе" специализировался "по писателям". Он одно время был заместителем Ягоды, но не в этом суть. Яков Саулович частенько "грешил" писательством, был умен, образован и знал толк в поэзии. Агранов любил задавать "неудобные" вопросы; иногда, не дослушав ответа, переходил к следующему, и так в течение нескольких часов. Он читал произведения Бабеля, что-то хвалил, что-то критиковал; давал советы, но, в общем, был настроен доброжелательно. Так, во всяком случае, считал сам Исаак Эммануилович.

Бабель переписывался не только со своей парижской родней, но и с новыми знакомыми, среди которых писатели, поэты, общественные деятели... Он по-прежнему вел себя неосторожно, откровенно рассказывая о своих встречах с русскими эмигрантами, в массе своей настроенных антисоветски, восхищался Францией и ее столицей.

Бабеля, как обычно, очень тепло принимает Горький. На одной из таких встреч Алексей Максимович поведал Бабелю о Мальро, французском писателе с интересной судьбой и своеобразными идеями. Илья Эренбург, лично знавший этого писателя, обещал Бабелю познакомить его с ним.

Надо полагать, по просьбе Исаака Эммануиловича, а возможно, сам Горький проявил инициативу, но где-то в конце 1931 г. Алексей Максимович обратился в ЦК ВКП(б)...

Из письма Кагановича Сталину от 23 июня 1932 г.: "М. Горький обратился в ЦК с просьбой разрешить Бабелю выехать за границу на короткий срок. Несмотря на то, что я передал, что мы сомневаемся в целесообразности этого, от него мне звонят каждый день. Зная, что Вы в таких случаях относитесь с особой чуткостью к нему, я Вам об этом сообщаю и спрашиваю, как быть" (Сталин и Каганович. Переписка. 1931-1936 гг. М., 2001, с. 189.).

Хочу обратить внимание читателей на некоторые любопытные обстоятельства. Во-первых, вопрос о кратковременной поездке решается на самом высоком уровне. Л. М. Каганович в то время был один из ближайших сподвижников вождя, занимал важные посты, но решить эту "проблему" не берется и, словно ученик, спрашивает разрешения у строгого учителя. Во-вторых, роль в этом деле Горького. Алексей Максимович заинтересован, чтобы Бабель непременно отправился во Францию. Повидать родных? Было бы хорошо, но не это главное.

Начало 30-х годов - сложная международная обстановка, экономический кризис, усиление идеологического противостояния. В ряде стран Западной Европы схлестнулись две основные общественно-политические силы: радикальный социализм и крайне правые, профашистские организации.

Алексей Максимович понимает: в такой ситуации роль писателей, деятелей культуры в победе сил добра над злом значительно возрастает. Он не без оснований полагает: Бабель, как никто другой, сможет содействовать консолидации прогрессивных деятелей культуры в противостоянии фашизму и агрессивному национализму.

В-третьих, отправляя Бабеля во Францию, где политические страсти накалились до предела, Горький надеется, что Исаак Эммануилович не только успешно справится с возложенной на него миссией, изменит к себе отношение Сталина. Ответ Сталина обескураживает.

Из письма Сталина Кагановичу 26 июля 1932 г.

"... По-моему, Бабель не стоит того, чтобы тратить валюту на его поездку заграницу." (Сталин и Каганович. Переписка. 1931-1936 гг. М., 2001, с. 198.).

Тем не менее через несколько месяцев Бабель прибывает в Париж. Как такое могло произойти? Сталин - против, и этого вполне достаточно. Каганович, возможно, не читал Бабеля, зато прекрасно угадывал настроение "хозяина". Тогда, быть может, помогла протекция Горького? Сталин, хотя прислушивался к мнению пролетарского писателя, в основном все решал единолично. В случае с Исааком Эммануиловичем, возможно, произошло следующее. Ягода искренне гордился своими дружескими отношениями с Алексеем Максимовичем, уважал Бабеля и других советских деятелей культуры. Многие знали: нарком нередко гостит в доме Горького, где собирались молодые писатели и поэты, чтобы послушать критические замечания и добрые наставления. Однако могло быть и то, что Алексей Максимович обратился к Ягоде, который знал планы Горького относительно прогрессивной западноевропейской интеллигенции, с просьбой о содействии. Будучи в то время близким к Сталину, Генрих Григорьевич убедил его не препятствовать выезду Бабеля во Францию. Более того, Ягода поделился с вождем информацией касательно роли Исаака Эммануиловича в деле вербовки Герчика и других "левых" французских интеллектуалов.

(Окончание следует.)

И. Михайлов.