Номер 09 (1402), 23.03.2018

И. Михайлов

Несколько лет тому назад, будучи в научной командировке, я оказался в обществе своих коллег, представлявших различные города Украины. Сначала разговор касался наших профессиональных проблем, но потом, чтобы изменить тему беседы, кто-то сказал: "Одесса - не та, что была раньше..."

Все посмотрели на сравнительно молодого человека, заметившего то, что нам всем и так понятно. А он продолжал, не обращая внимания на саркастические ухмылки: "Только не подумайте, что я имею в виду ее внешний облик. Город местами стал красивее, более ухоженный, появилось много новых зданий, магазинов, ресторанов... Но я не об этом. Я говорю о людях, жителях Одессы, которых теперь чуть более миллиона. За последние десятилетия город-герой не породил ни одной по-настоящему знаменитой личности: будь то музыкант, писатель или ученый, которая прогремела бы на весь мир. Зато скандалов - хоть отбавляй. Город захлестнули коррупция и криминальные разборки, бесхозяйственность и нечистоплотное делячество. Старая Одесса с ее социальными язвами, отвратительным антисемитизмом и преступностью не была раем на земле, но чуть ли не каждый год здесь появлялась талантливая личность, на века прославившая свой родной город. В самом деле, почему? Почему "жемчужина у моря" превратилась в заурядный украинский "миллионник" с кучей проблем и с неистребимыми пороками? А столярских, бабелей, хавкиных... нет и, вероятно, не будет".

После этих, не совсем приятных для современного одессита слов, практически незнакомый мне человек, посмотрев на меня, продолжил: "Если бы я имел хоть каплю еврейской крови, то меня заподозрили бы в национальном чванстве, но я природный русак и откровенно признаю: в дореволюционной Одессе даже уголовники были талантливые люди. Причем это относится не только к "королю" - Япончику или "принцессе" - Соньке. В этих карманниках, налетчиках и фармазонщиках оказывалось что-то по-настоящему симпатичное. Трудно сразу сказать "почему", но на них не очень-то обижались даже их жертвы. Может быть, тогда в Одессе многие считали: каждый имеет свой "парнусем".

Говорящий преднамеренно сделал ударение на последнее слово. Одесситы, жившие во времена Мишки Япончика, часто в разговорной речи употребляли это жаргонное еврейское слово, означающее "заработок".

Среди нашей компании я оказался единственным одесситом, и мне следовало ответить. Мои коллеги этого ждали. Но разве можно было опровергнуть то, что очевидно. Современная Одесса явно оскудела подлинными талантами.

В то же время меня нередко удивляет: называя имена выдающихся одесситов, мы перечисляем тех людей, которые хорошо известны далеко за пределами страны, уже не говоря о нашем городе.

Отвечая своему коллеге - поклоннику нашей "жемчужины", я обратил его внимание, что в Одессе рождались выдающиеся личности не только с такими "явными" фамилиями. Тут же перечислил некоторых деятелей науки и культуры, среди которых назвал и писателя Ю. К. Олешу. И я заметил недовольную гримасу моего визави.

Да, Олеша родился не в Одессе, но прожил в нашем городе немало лет, формируясь как художник именно здесь, по-настоящему любя город своего детства и юности...

* * *

Кажется, это было в пятом классе. Алла Дмитриевна, сотрудница детского отдела городской библиотеки имени И. Франко, что в Книжном переулке, предложила мне почитать книгу под прикольным названием "Три Толстяка". Тогда я не обратил внимания на автора этой чудесной сказки, но ее содержание меня по-настоящему взволновало. Возможно, это чувство еще связано с возрастом. Дети всегда очень впечатлительны и зачастую воспринимают сказочный сюжет как реальные события.

Вспоминаю, как я искренне сочувствовал главным героям, боровшимся против власти жадных и коварных "толстяков"; вместе с "революционерами" штурмовал дворец; радовался победе добра над силами зла и жестокости...

Не знаю почему, но содержание этой книги надолго запомнилось. Спустя годы я выяснил, что среди писателей и поэтов с "одесскими корнями" есть и автор полюбившейся мне сказки.

Признаться, я не планировал писать очерк, посвященный жизни и творчеству Юрия Карловича Олеши. В то время я собирал материал об Илье Ильфе. Но случилось следующее. Разыскивая документы об авторах "Двенадцати стульев", я обнаружил публикации, касающиеся писателя Ю. Олеши. Собственно, они-то и заставили меня обратиться к непростому жизненному пути этого писателя, творившего в трудное, но интересное время.

Меня, мягко говоря, удивили статьи, написанные Сергеем Беляковым, российским литературным критиком, и посвященные творчеству Ю. К. Олеши ("Хороший плохой писатель Олеша" и "Европеец в русской литературе: нерусский писатель Юрий Олеша").

Автор этих публикаций утверждает, будто "национальная принадлежность влияет на вкусы и взгляды человека, определяет систему ценностей, которых он придерживается. Влияет она и на творчество. Но не метафорами поражают дневники Олеши и не изяществом стиля, и даже не рассказами о Маяковском. Поражает в них другое: неприязнь, нет - ненависть к России..."

Беляков, по-видимому, не может примириться с тем, что Олеша, будучи поляком, стал русским писателем, а его переезд в раннем возрасте в Одессу и вовсе способствовал тому, что Юрий Карлович под влиянием "одесской специфики" превратился в русофоба.

А "специфика" эта, по мнению Белякова, заключается в том, что Одесса того времени была городом "европейской и еврейской культуры" и, следовательно, в ней не могли созреть подлинно русские писатели, поэты... Тем не менее автор вышеупомянутых статей вынужден признать: "исключить из русской литературы" "Зависть", "Человеческий материал", "Любовь" и " Вишневую косточку" - это все равно, что исключить из русской культуры Грановитую палату Московского Кремля". Вот такая противоречивая оценка.

Случайно ли это? Видимо, С. Беляков не очень хорошо знаком с историей русской и советской культуры, иначе он обратил бы внимание: Одесса была родиной многих выдающихся деятелей. К тому же в ней творили музыканты, поэты и писатели, не будучи уроженцами черноморского города, однако находившиеся под ее очарованием и высоким вдохновением. Наконец, стоит отметить, что в Одессе успешно развивалась еще и культура национальных меньшинств.

* * *

Елисаветград старше Одессы. Он основан в 1775 году. В то время, когда в нем проживала семья будущего писателя, это был сравнительно небольшой (чуть более 60 тыс. человек) украинско-еврейский городок, утопавший в зелени садов и виноградников.

Однако несмотря на скромную численность населения, Елисаветград известен тем, что торговал зерном и мукой, скотом и овечьей шерстью. Отсюда в различные районы Империи вывозили разнообразные бакалейные товары, глиняную посуду и лес. По реке Буг из александрийских каменоломен отправляли камень. Как утверждали местные знатоки, этим камнем была вымощена Одесса.

19 февраля (3 марта) 1899 г. в семье небогатого польского шляхтича, Карла Антоновича Олеши, родился сын. Его отец, акцизный чиновник, не очень преуспевал на службе, любил покутить, предпочитая больше сидеть за карточной игрой, чем за столом чиновника. В семье говорили по-польски, строго соблюдая каноны католицизма и гордились своей родословной.

Но родословные грамоты - не деньги, а их постоянно не хватало, поскольку глава семейства имел еще одну пагубную страсть к выпивке. Через несколько лет после рождения сына Юрия, в 1902 г., Карл Олеша решил вместе с семьей переехать в процветающую Одессу, надеясь, как тогда говорили, что перемена места - перемена счастья.

В Одессу стремились многие: те, кто не нашел своего места в родном городе или деревне, и те, кто кое-чего добился на малой родине, но желал еще большего. Об Одессе рассказывали байки, будто разжиться здесь легче, чем где бы то ни было. Нужно быть только проворным и иметь еврейскую сноровку.

К началу ХХ столетия в Одессе, по официальным данным, проживало более 320 тыс. человек. По численности населения она уступала лишь Петербургу, Москве и Варшаве. Однако на самом деле в Одессе ютились тысячи сомнительного люда, без всяких документов или при наличии фальшивых бумаг. Сюда же устремлялись бывшие каторжане, сидельцы и всякого рода авантюристы.

Разумеется, об этом знали все, однако законопослушные подданные и вовсе наивно полагали: Одесса - российское Эльдорадо. Вот и отец будущего писателя рассчитывал на чудо. Прошли времена, когда его гордо называли помещиком. Имение у него и в самом деле было порядочное. Но на кутежи нужны немалые средства. Поместье продали за большие деньги. Вскоре от этого достатка осталось только одно воспоминание.

Ю. Олеша впоследствии напишет: "...отец, которого в те годы я, помню, называл папой, пьет, играет в карты. Клуб - одно из главных слов моего детства". В Одессе семейство Карла Антоновича поселилось в скромной квартире, которая находилась в старом доме, на улице Греческой, угол Польской. Но привычек, приведших главу семейства к фактическому разорению, он не бросает.

Родители сыном не занимались. Они быстро установили связи с местной польской общиной, проводя многие часы в гостях и в разъездах. В Одессе проживало много поляков. В начале прошлого века их количество превышало 17 тысяч, и они играли заметную роль в общественной жизни города. В Одессе были польские школы и библиотеки, книжные магазины и клубы.

Юрий Карлович спустя годы с горечью вспоминал: "Русскому языку и арифметике меня учила бабушка... Я не могу понять, почему обстоятельства сложились так, что в семье, где были мать и отец, занятия со мной в связи с предполагавшимся моим поступлением в подготовительный класс гимназии были поручены именно бабушке..." Которая, по словам писателя, сама не очень сведуща в русском языке.

Многие одесситы мечтали, чтобы их дети учились в гимназии. В Одессе их было не менее пяти, и давали они качественное образование. Большинство преподавателей имело университетские дипломы, владело методикой обучения, дорожило своим высоким статусом. Но учиться в Ришельевской гимназии считалось пределом мечтаний. Здание, в котором находилось это учебное заведение, было очень старым и весьма неприглядным. Двухэтажный дом, построенный, по-видимому, еще при императоре Павле I, располагался в конце улицы Садовой, угол Торговой. В этой гимназии служили профессионалы высокого класса. Выпускники "Ришельевской гимназии" были желанными абитуриентами Новороссийского Императорского университета, так что учиться в ней считалось престижно, хотя и трудно.

Как известно, в то время не существовало графы "национальность", но в обязательном порядке в документах значилось вероисповедание их обладателя. Поступить в гимназию, тем более, в "Ришельевскую" было непросто. Сперва следовало сдать экзамены, чтобы обучаться в подготовительном отделении, только после его успешного окончания ученик зачислялся в первый гимназический класс.

Если ребенок был православного вероисповедания, к нему было одно отношение, сложнее приходилось католикам и лютеранам. Иногда случалось, что для таких детей в "Ришельевке" не оказывалось вакансий. Еврейские дети испытывали особые трудности. Еще в 1887 г. была введена так называемая "процентная норма". В средние и высшие учебные заведения даже в "черте оседлости" евреев принимали лишь 10 % от общего количества учащихся. К этому еще следует добавить "особое" отношение учителя на экзаменах, когда испытуемому задавали гораздо больше вопросов...

Родители Олеши были католиками, но Юрий показал хорошие знания и был зачислен в подготовительный класс "Ришельевской гимназии".

Евреи в те годы составляли более 30 % населения Одессы, однако учиться в гимназии могли лишь единицы. Правда, в Одессе существовали частные гимназии, в которых еврейские дети могли получить образование. Особой известностью пользовалась мужская гимназия М. Иглицкого. В 1910 г., например, в ней обучалось более 400 учащихся. В эту гимназию приезжали учиться из различных городов юга России. Она славилась среди частных гимназий, и нередко ее выпускники были лучше подготовлены, чем старшеклассники главной гимназии Одессы - "Ришельевской".

Итак, одиннадцатилетний Юра Олеша стал гимназистом. Учился он прилежно, радовал своих наставников, считался "украшением гимназии, первым учеником, золотой медалист!". Писатель и драматург Лев Исаевич Славин (1898-1984), хорошо знавший Юрия Карловича, вспоминал: "... мог ли действительный статский советник Дидуненко - директор Ришельевской гимназии - предвидеть, что этот сгусток добродетели за порогом гимназии превращается в бунтовщика, в ниспровергателя мещанского благонравия... Это было восстание учеников против учителей, детей против отцов... Это была обратная сторона золотой медали".

Действительно, в стенах старого здания гимназисты учтивы и послушны. Но "беда" в том, что педагоги учили своих питомцев думать, анализировать, размышлять... Выйдя за порог "Ришельевки", учащийся попадал в другой мир, где человек человеку - волк, где полицейский охранял покой богачей, где сверстники, не умевшие читать и писать, дрались за кусок хлеба. Одесские окраины утопали в нищете, а власти, чтобы отвлечь босяков от безысходности, натравливали их на бедняков-евреев. Все они - одноклассники Ю. Олеши - помнили погром 1905 года...

В те далекие годы молодые люди записывали свои сокровенные мысли в "Дневник", сочиняли стихи, издавали рукописные газеты и журналы. Как правило, этим в основном занимались гимназисты - дети обеспеченных и образованных родителей. Юрий Олеша не стал исключением: "баловался" стихами, писал эпиграммы, участвовал в издании литературного рукописного журнала. Гимназическое начальство только поощряло интерес учащихся к изящной словесности. Однако в отличие от одноклассников Юрий Олеша еще серьезно увлекся футболом.

Еще не так давно тысячи одесситов отправлялись на крупнейший в городе стадион, особенно когда играла любимая команда "Черноморец". Горожане поддерживали "армейцев", хотя не так рьяно. Во времена моего детства, в начале 50-х годов, футбольные матчи комментировались на улицах и площадях, в трамваях и парках. Наверное, трудно было найти одесского мальчишку, который бы не играл в футбол. На уроках физкультуры - футбол и после занятий в школе тоже "гоняли мяч".

Но так было не всегда. Юрий Олеша "заболел" футболом, когда он только начинал в России входить в моду. Писатель вспоминал: "Считалось, что это детская забава. Взрослые не посещали футбольных матчей. Только изредка можно было увидеть какого-нибудь господина с зонтиком, и без того уже известного всему городу оригинала. Трибун не было; какие там трибуны! Само поле не было оборудованным, могло оказаться горбатым, поросшим среди травы полевыми цветами... Игра эта представлялась зрителям неэстетической, почти хулиганством; мало ли что придет в голову плохим ученикам, уличным мальчишкам!.. Я не научился плавать, бегать на коньках. Однако я был хорошим футболистом, хорошим легкоатлетом, в частности в прыжках и в беге на сто метров..."

Тем не менее увлечение спортом отнюдь не мешало Олеше серьезно заниматься в гимназии. И уже в старших классах он начал писать стихи.

(Продолжение следует.)