Номер 43 (1288), 13.11.2015

(Продолжение. Начало в №№ 37-42.)

Это произошло в Скопье, административном центре Македонии. Небольшой городок, где остановились Полихрони, был наполнен македонцами, албанцами, турками, цыганами, сербами и другими народностями, населявшими необъятную Империю.

Калипсо с родителями поселилась на окраине, в убогой хижине, принадлежавшей престарелой гречанке. Михаил Полихрони слег в постель, мать неотлучно сидела рядом с больным мужем, и дочь отправилась на оживленные улицы Скопье.

За время скитаний Калипсо повзрослела, еще больше похорошела и старалась не замечать, когда прохожие мужчины пялились на стройную девичью фигуру, восхищенно вздыхали, глядя на ее матовое личико с большими черными глазами...

"Только не это, - думала Калипсо, - буду зарабатывать на хлеб, как цыганка: петь, танцевать и, если нужно, гадать". Внимание девушки привлек старик, стоявший на тротуаре. Он играл на свирели красивую мелодию. Калипсо остановилась, восхищенно слушая музыканта. Неожиданно для себя она принялась танцевать. Ноги сами пустились в пляс. Мелодия то ускорялась, то становилась медленной, немного печальной. В ней слышались напевы сербов и македонцев, албанцев и греков, у которых было много общего в культуре и нелегкой судьбе.

Сперва, как вкопанные, остановились цыганята, с восторгом глядя на грациозную смуглянку. Музыкант заиграл быстрее, и Калипсо, взяв в руки платочек, принялась танцевать валашский танец. Вскоре это представление смотрели десятки скопьечан. Посыпались монеты, все больше медяки, но Калипсо была счастлива. Она разделила деньги с музыкантом и после этого быстро направилась в булочную.

Ее премьера состоялась, и главное - девушка поверила, что сможет зарабатывать на жизнь для себя и своих родителей.

На следующий день старый македонец ждал Калипсо на том же месте. Он спросил ее по-македонски: "Ты будешь петь?" Она поняла его и улыбнулась. Юная артистка вдруг вспомнила греческую песенку, которую ей в детстве так часто пела няня. Старик быстро подобрал нужный мотив. Проходившие мимо греки остановились и слушали с большим вниманием, поскольку незамысловатое содержание песни тронуло каждого.

В ней говорилось о страстной любви юноши к прекрасной девушке. Но их родина все еще порабощена, поэтому любимый оставляет свою подругу и отправляется на войну с врагами. Узнав, что отважный юноша погиб, любимая им девушка в отчаянии бросается с высокого утеса в морскую пучину...

Вечером того же дня в убогую лачугу, где жила Калипсо с родителями, постучал незнакомец. Это был слуга богатого серба, только недавно принявшего ислам и потому получившего важный чиновничий пост.

Посыльный сообщил, что его господин предлагает Калипсо выступить в его доме за немалое вознаграждение, а пока он жалует юной артистке серебряный динар.

Девушке обрадоваться бы удаче, но что-то говорило ей: "Не ходи", однако, взглянув на больного отца и безутешную мать, согласилась.

Надев свое самое лучшее платье, Калипсо вышла на улицу, где ее ждал слуга серба и двуколка. Вскоре они остановились у большого красивого дома в самом центре Скопье. Серб оказался сравнительно молодой человек с приятной внешностью и европейскими, как он считал, манерами. В разговоре этот серб то и дело употреблял французские слова, зачастую без всякой надобности.

Гостей собралось много. В основном это были состоятельные турки, македонцы и албанцы. Хозяин приказал накормить маленькую певичку и облачить ее в более пристойное платье. Наконец, насытившись, гости постепенно угомонились, ожидая сюрприз. Красный от обильной пищи и довольный собой, серб объявил присутствующим: "Чуть-чуть внимания к моему подарку. Ваш драгоценный слух будет услаждать гречанка..." Он не успел закончить, как вновь начался галдеж. Никто никого не слушал, все что-то говорили.

Тогда потерявший терпение хозяин подал знак музыкантам, и Калипсо в красном шелковом платье, разумеется, с распущенными волосами, вышла к гостям.

В ту ночь она так неистово пела и танцевала, как будто в нее вселился шайтан. Только спустя годы Калипсо поняла, что серб приказал подсыпать в ее пищу наркотическое зелье.

Утром, когда гости покинули дом серба, Калипсо привели в комнату хозяина. Он возлежал на дорогом ковре, покрывавшем широкую софу. С краю от хозяйского ложа стоял увесистый мешочек с монетами.

"Ну вот, Калипсо, - ласково начал серб, - ты нас очень порадовала. Эти деньги, - и он указал на мешочек, - будут отправлены твоим родителям, а ты, миленькая, останешься у меня в доме и будешь каждую ночь нас забавлять..."

О чем еще говорил этот коварный человек, Калипсо не слышала. Она упала без чувств от переживания и усталости...

Все время, пока Калипсо рассказывала историю своей жизни, Байрон молчал. Только иногда вздыхал. Но дойдя до последнего эпизода, уже известного нашему читателю, поэт выпрямился, взял ручку девушки в свою широкую и сильную ладонь, заметив: "Запомни, Калипсо, далеко не все люди - лицемерны, лживы и подлы. Я знаю: тысячи сербов, македонцев, греков и других подвластных Османской Империи народов мужественно сражаются за свою и нашу свободу. Во все времена были негодяи и порядочные люди. Но, увы, подлецы более заметны. Поскольку творят зло и беззаконие; честных - много, но они отнюдь не выпячивают это качество своей души".

Байрон замолчал, чтобы дать возможность Калипсо продолжать. Вот что случилось дальше.

...Ее быстро привели в чувство. Она находилась все в той же комнате, только серб сидел в кресле и курил, хотя ему, новообращенному, следовало знать, что последователи пророка Мухаммеда осуждают сие занятие.

"У меня еще нет гарема и всего одна жена, так что будь готова и не смей капризничать, а то никогда не увидишь своих родителей". Он зло рассмеялся и вышел из комнаты. Калипсо стояла и горько плакала.

Прошло всего несколько дней. В ту ночь ее привели к сербу. Он мрачно сказал: "Я еще недавно верил в Христа, ладно, иди домой и попрощайся с умершим отцом, но после похорон тебя обязательно приведут обратно".

Тот же слуга усадил девочку в двуколку, и они не спеша тронулись по опустевшим улочкам ночного города.

Старая гречанка, приютившая родителей Калипсо, помогла похоронить отца и на кладбище незаметно шепнула Калипсо, что подыскала ей и ее матери временное прибежище. Это был древний склеп на том же самом кладбище, так что в хижину старой гречанки, где их ждал слуга серба, они не вернулись.

Потом мать рассказала Калипсо подробности предстоящего побега. Владелица лачуги имела младшего брата, жившего в Италии, и обещала помочь переправить их к нему.

Через несколько дней, когда Калипсо перестали искать, старая гречанка под покровом ночи привела их к проводнику-македонцу. Спустя несколько дней Калипсо с матерью сидели в небольшом рыбацком баркасе, направлявшемся в Равенну.

Нельзя сказать, чтобы брат добрейшей спасительницы встретил женщин с радостью. Он был полной противоположностью своей сестре: большой и сильный, в то же время алчный, жестокий и хитрый, а также имел ряд других качеств, не делающих человеку чести.

Взглянув на Калипсо, хозяин таверны зацокал языком и проворчал: "Сидеть на моем хлебе не будете..."

Закончив рассказывать о себе, Калипсо посмотрела в глаза Байрону. На ее лице был страх. Как теперь отнесется к ней знаменитый поэт? Помолчав немного, сэр Джордж произнес: "Нет, ты - не грешница; ты - юное создание, предназначенное Всевышним для земной любви".

На следующий день они встретились вновь. Байрон рассказал девушке о пророчестве старого хасида и об этой секте иудеев. Калипсо слушала с таким вниманием, будто мечтала об этом много лет.

Оказалось, что девушка почти перестала верить в Бога. Она объяснила так: "Когда меня, еще ребенка, судьба бросила в объятия грязного развратника, где был Господь? Когда я вновь оказалась в опасности, я молила Всевышнего, но он не помог. Наконец, даже здесь, среди христиан, я все еще рабыня и выполняю за деньги, текущие в карман моему хозяину, любую прихоть. Почему Бог все видит и не спасет меня?.."

Байрон, слушая несчастную девушку, мрачнел. Наконец он сказал: "Ты не должна так рассуждать. Судьба уготовила тебе серьезные испытания, и ты их выдержала, может быть, для того, чтобы исполнить Его волю. И старый еврей, сидя в полутемной комнате, вещал Божью волю. Ведь народ Израиля избран Богом. Ты обязательно обретешь блаженство и подлинное счастье".

Калипсо ничего не ответила. Она плакала от радости, что поверила поэту. Следует обратить внимание на запись в дневнике Калипсо, датированную 21 июля 1820 г.: "Я постигаю премудрости Священного Писания... Мой наставник терпеливо объясняет непонятные места из Библии. Потом мы говорили о Каббале, точнее, рассуждает Джордж, а я слушаю и с немалым трудом преодолеваю путаницу в своей голове..."

Честно говоря, трудно себе представить: Байрон, непоседливый, темпераментный и достаточно циничный, и вдруг - сидит и толкует о каких-то неясных даже для многих правоверных иудеев догмах. Более того, он тратит время, чтобы объяснить все это красивой девушке, вместо того, чтобы обнимать и ласкать привлекательное существо.

Тем не менее факты свидетельствуют: английский бард любил Калипсо прежде всего как заботливый отец, для которого главное - спасти душу многострадальной гречанки, выполнив взятое на себя обязательство.

И вновь дневник Калипсо: "Осень 1822 года. В Кишиневе я часто вспоминала его. Я спасена благодаря его урокам доброты и целомудрия. Я просила меня поцеловать. Он, смеясь, отвечал: "Так и быть, согласен, если ты этого заслуживаешь". И я старалась. Ко мне вернулась вера, и я даже стала грезить Иерусалимом..."

Не совсем ясно, какой религии обучал поэт свою наставницу. Скорее всего, это была смесь христианства, иудейской Каббалы и элементов хасидизма, с которыми Байрон познакомился во время своих встреч с рабби Рубинчиком.

Возникает вопрос: неужели пэр Англии и ниспровергатель - как считали его соотечественники - пуританской морали поверил россказням полуживого старца-сектанта?

Возможен такой вариант: Байрон жаждал кого-то "наставлять на путь истинный". Если бы на его жизненном пути не оказалась Калипсо, то поэт обязательно нашел бы другого падшего человека, подал бы ему руку, внушил любовь, окружил добротой и вниманием.

Байрон, как кажется, стремился искупить свои грехи. Он искал утешение в религии, хотя видел в англиканстве ханжескую мораль, а в прелатах - лгунов и корыстолюбцев. Сэр Джордж искал настоящего друга, но высшее общество его времени было не менее порочно, чем в период упадка Римской империи. Байрон страстно желал подлинной любви, а сталкивался с мелкими страстями уставших от жизни матрон...

Перефразировав гениального классика, Байрон ее за муки полюбил...

Конечно, это вполне допустимо. Поэт с такой душой, как Байрон, не мог поступить иначе. Вот почему многим казалось, что любовь Байрона к Калипсо - "странная". Хотя на самом деле не презренная похоть, а искренние чувства возникают порой в экстремальной ситуации. И в конце очерка - вновь отрывок из записок Калипсо: "Я покидаю Кишинев, чтоб быть вместе с тем, кого люблю не меньше, чем Джорджа..."

(Продолжение следует.)

И. Михайлов