Номер 16 (1409), 18.05.2018
И. Михайлов
(Окончание. Начало в №№ 9-15.)
Виктор Шкловский вспоминает: "За него (Олешу - И. М.) хлопотали самые крупные писатели, музыканты и великая Уланова"...
Юрию Карловичу выделили квартиру в центре Москвы, в Лаврушинском переулке, напротив Третьяковской галереи. Казалось, нормальная жизнь наладилась. Однако его часто видели в доме литераторов, в основном в ресторане за рюмкой водки... К нему подходили более удачливые, правда, гораздо менее способные писатели, угощали. У них были деньги, у Олеши - талант. Они смогли приспособиться к советской системе и пожинали плоды от такого сотрудничества.
Юрий Карлович, по словам Э. Казакевича, "... был ни на кого не похож, таких становится все меньше. Он был честен перед собой и людьми... Он никогда не писал бы то, чего не думал, и о том, с чем был не согласен, - не писал вовсе..."
Конечно, у Юрия Карловича был выбор: писать в духе "социалистического реализма", прославлять руководящую роль КПСС и таким образом стать востребованным писателем-вельможей (Шолохов, Гладков, Федин, Катаев), либо писать "в стол" (Ахматова, Булгаков, Гроссман, Бродский). Но существовала и другая категория писателей, занимающих нейтральную позицию, предпочитавших не ссориться с властями, однако и не перечить своей совести (Паустовский, Каверин, Пришвин...). Возможно, Ю. Олеша более склонялся к последнему типу писателей, но не получилось: совесть, убеждения, честность доминировали над рассудочностью, приспособленчеством, материальным расчетом...
* * *
Наверное, далеко не всегда стоит верить тому, что пишут в журналах или газетах, особенно в последние годы, когда "все можно". Иные авторы преднамеренно искажают факты в силу своих идеологических убеждений или политического расчета. Другие - ошибаются, так сказать, непреднамеренно, пребывая в плену необоснованных источников, либо недобросовестных публицистов.
Где-то, начиная с 90-х годов прошлого столетия, и об этом тоже стали писать. Учитывая характер и тему нашего повествования, я позволю себе вновь остановиться на этой почти загадочной истории, которая происходила в стране Советов в начале 50-х годов ХХ века.
Об этом предпочитали говорить шепотом и только очень доверенному человеку. Весной 1952 г. по всей Москве, главным образом, среди интеллигенции пошли зловещие слухи: готовится депортация евреев СССР в Сибирь и на Дальний Восток. Многие им не верили, говоря: "Как? Евреев? Что мы - чеченцы или крымские татары, среди которых оказалось немало коллаборационистов? Мы столько сделали для страны и даже теперь - при наличии почти открытого государственного антисемитизма - находимся в первых рядах строителей социализма".
Однако большинство серьезно задумалось: если один человек пожелает, то сотни железнодорожных составов отправятся на восток. Это станет "окончательным решением еврейского вопроса" по-советски.
В апреле 2011 года в журнал-газете "Мастерская" (история, традиция и культура) (гл. редактор Евгений Беркович) появилась публикация: "Депортация готовилась...". Ее автор - уважаемый журналист Михаил Зорин (по паспорту - Симхович Михаил Израилевич) до весны 1953 года работавший корреспондентом "Литературной газеты" в Прибалтике, жил в столице Латвии, был знаком со многими видными государственными и культурными деятелями Латвийской республики.
Согласно Михаилу Зорину, ему об этом сообщил (разумеется, по большому секрету) один из руководителей Компартии Латвийской ССР. А в свою очередь латвийскому партийному функционеру о том, что готовится депортация, рассказал известный писатель и общественный деятель Борис Полевой (1908-1981), лауреат двух Сталинских премий, в то время работавший в газете "Правда". Полевой, будучи близок к высшей партийно-государственной номенклатуре, якобы сказал: "всех евреев СССР скоро выселят".
Еще в 1952 г. эти слухи можно было расценить, как мерзкую провокацию, хотя страна только недавно пережила гонения на "безродных космополитов". Кампания быстро стихла по воле "защитника всех угнетенных". Но антисемитизм по-прежнему процветал. Согласно словам автора "Повести о настоящем человеке", по прямому указанию И. Сталина был создан штаб во главе с М. А. Сусловым (1902-1982). В то время член Политбюро, главный идеолог, руководитель и вдохновитель пресловутой кампании по "борьбе с космополитизмом".
Уже как будто стали готовить железнодорожные составы для транспортировки евреев, составлялись списки жильцов... Известный поэт-песенник Михаил Львович Матусовский (1915-1990) дружил с Эммануилом Казакевичем. Кстати сказать, Матусовский не раз говорил, что советские "инженеры человеческих душ" очень дорожили своей дружбой с Казакевичем. Согласно публикации Михаила Зорина, Матусовский ему рассказал о том, что Эммануил Казакевич поделился своими тревогами по поводу возможной депортации с Юрием Олешей. По выражению Зорина, Юрий Карлович - "великий художник, затюканный в советское время как "исписавший себя писатель" - ответил: "Если это случится, я тоже еврей".
То, что Ю. Олеша был настоящий и преданный друг - нет никаких сомнений; то, что Юрий Карлович с юности друживший с евреями, - подлинный факт; но он еще - мужественный человек, не боявшийся открыто осуждать советский государственный антисемитизм.
Кто может сказать с полной уверенностью, что случилось бы с советскими евреями, но 5 марта 1953 года умер И. Сталин... Началась борьба за власть. Победил Н. С. Хрущев, которого в верхах мало кто серьезно принимал в расчет. Все помнили: Сталин, потешаясь над Никитой Сергеевичем, заставлял его танцевать "гопак" во время ночных пьяных посиделок, издевался над его корявой речью...
В СССР наметились перемены. Интеллигенция воспрянула духом. Неужели в советской стране реальна оттепель? Илья Григорьевич Эренбург все происходящее после смерти "вождя всех народов" охарактеризует несколькими фразами:
Называли нас "интеллигентщиной",
Издевались, что на книгах скисли,
Были мы, как жулики, развенчаны
И забыли, что привыкли мыслить.
Говорили и ногами топали,
Что довольно нашей праздной гнили,
Нужно воз вытаскивать безропотно,
Мы его как милые тащили,
Нас топтали - не хватало опыта,
Мы скакали, будто лошадь в мыле.
Но на кухню не дали нам пропуска
И без нас ту кашу заварили.
Было много пройдено и добыто,
Оказалось, что ошибся повар,
И должны мы кашу ту расхлёбывать
Без интеллигентских разговоров.
К началу 1956 года Н. С. Хрущев значительно укрепил свои позиции в партии и государстве, причем настолько, что решился на смелый шаг.
14 февраля 1956 г. открылся ХХ съезд КПСС, а 25 февраля на его утреннем закрытом заседании Хрущев выступил с историческим докладом "О культе личности и его последствиях". Речь, разумеется, шла о политике И. Сталина и десталинизации.
Большие изменения ожидались в области культуры, искусства и литературы. В том же году, после двадцатилетнего забвения вышел сборник трудов Ю. К. Олеши "Избранное". Его поздравили, искренне радуясь за писателя. Ведь все-таки вспомнили и такой успех! А он отмалчивался, больше хмурился, ходил небрежно одетый, небритый и чуть выпивший.
Мало кто знал: Олеша писал, особенно, когда был трезвый, писал много и все - в записные книжки. Настало время, когда можно было записать в дневник сокровенные мысли, поделиться с приятелем очередным анекдотом, и никто не боялся, что "за мысли" или анекдот могут последовать серьезные неприятности. И. Эренбург метко заметил, имея в виду "оттепель" Н. Хрущева: "То баловал, то тешил, хоть матом крыл, но никого не вешал".
Дышать стало легче, но о полной свободе творчества можно было только мечтать. Пожалуй, не будет преувеличением сказать: этого поэта знали все любители изящной словесности. Спустя два года после "исторического" ХХ съезда КПСС, в СССР разразился грандиозный скандал, когда Б. Л. Пастернак (1890-1960) был награжден Нобелевской премией по литературе. До этого события Борис Леонидович написал роман "Доктор Живаго", опубликованный за границей. Партийная номенклатура сочла роман "антисоветским пасквилем". Началась бешеная травля известного поэта... Он был вынужден отказаться от престижной международной премии.
В Москве Пастернак жил в писательском доме, где имел квартиру и Юрий Олеша. Они были знакомы и относились друг к другу с огромным уважением. Даже, когда травля Бориса Леонидовича достигла апогея, Юрий Олеша преднамеренно отрыто выражал свое восхищение поэту - Нобелевскому лауреату, которого иные "собратья по перу", в лучшем случае, демонстративно сторонились.
Виктор Шкловский вспоминал: "Юрий Карлович часто болел в последний год своей жизни. Однажды он сказал своей жене: "Оля! Плохо! В меня что-то вошло". Оказалось, что инфаркт. Он лежал спокойно в большой комнате. Уже читал, ждали скорого выздоровления. Потом он позвал: "Оля!" И умер". Это случилось 10 мая 1960 года. Далее в этом отрывке из воспоминаний Виктора Борисовича есть такие слова: "Он сам был создан из редкого металла высокого вдохновения".
Юрий Карлович любил юмор, ценил меткое слово. Можно предположить, что писатель Олеша был бы согласен с тем, как точно и кратко о нем скажет советский поэт-пародист Александр Иванов (1936-1996):
Хоть писал он прозу, был поэтом,
Накоротке со славой был знаком.
"Трех Толстяков" придумал, но при этом
Не стал ни богачом, ни толстяком.
* * *
Записная книжка писателя... Если судить по оставленным Юрием Олешей многочисленным записям в небольших или даже в совсем маленьких блокнотах, то это, как правило, не высказанные вслух мысли. Спонтанно появившиеся идеи, неосуществленные творческие планы, наброски зарождавшихся рассказов, очерков, романов. Их не публиковали. Они - хранители тайны творческой лаборатории писателя Так поступали многие выдающиеся прозаики, поэты, литературные критики.
Записи в этих блокнотах не опасались цензуры, критических замечаний, редакторов журналов или издательского начальства. Они считались сугубо личным достоянием. Но именно в этих строках - душа писателя, его переживания, эмоции, которые можно не скрывать от посторонних и не всегда доброжелательных людей...
Вероятнее всего, писатель знал: после его ухода из жизни близкие ему люди обнаружат дневниковые записи, станут их читать и погрузятся в мир ранее недоступных мыслей, не всегда понятых и даже таинственных...
Что и произошло с литературным наследием Юрия Карловича. Его записные книжки неожиданно заговорили. Их разбирал, читал и анализировал Виктор Шкловский, родственник Ю. Олеши (они были женаты на сестрах Суок - И. М.), писатель из той же уникальной плеяды пишущей молодежи 20-х - начала 30-х годов прошлого века.
Виктор Борисович не только отобрал интересный материал для публикации, но и написал содержательное предисловие. Книга под названием: "Ни дня без строчки" вышла в 1961 году.
В ней были помещены лишь отдельные выдержки из дневниковых записей Юрия Карловича. В частности, в своем предисловии Виктор Шкловский отмечает: "Это и биография писателя, и роман о его времени"...
А время-то какое было?! Оно - удивительное: в условиях сталинского деспотизма, всепоглощающей власти большевистской партии, террора органов госбезопасности рождались подлинные волшебники слова, хрупкие и ранимые, но сильные и смелые духом. Своим светлым творчеством они бросали вызов системе...
Юрий Карлович, по выражению Виктора Шкловского: "сам был волшебником. Владел лавкой самых сказочных метафор. Но, к несчастью, этот волшебник жил в жестокий прозаический век. Век-волкодав загрыз Осипа Мандельштама. И он же придушил Юрия Олешу..."
Дневники Олеши говорят нам: Юрий Карлович всю сознательную жизнь находился в поисках, в творческих терзаниях, в тяжких раздумьях, а порой в конфликте с самим собой и с обществом...
Ю. Олеша записал: "Я всю жизнь куда-то шел. Ничего, думаю, приду. Куда? В Париж? В Венецию? В Краков? Нет, в закат..."
Он много пишет об Одессе и о своих чувствах к этому городу. Его становление как личности - это Ришельевская гимназия, а поэзия рождалась под шум морского прибоя и мелодий одесских песен. В дневнике Олеша восклицает: "Одесса! Для меня это - родина. Хотя я не родился в Одессе, но всю лирику, связанную со словом "родина", я отношу к этому городу. Одесса. Это - море. Это - капитаны. Это - загородные дороги. Это - мечты. Это - память о Пушкине..."
Одесса по праву может гордиться, что дала миру прекрасных поэтов и писателей, в частности, писавших на "великом и могучем". В этом удивительном списке имя Юрия Олеши находится на почетном месте.