Номер 13 (1307), 8.04.2016

(Продолжение. Начало в № 12.)

"Сам не знаю, откуда взялась эта боль..."

(Сергей Есенин)

* * *

С октября 1917 года в Одессе власть менялась чаще, чем репертуар в дешевом кабаре. При любых правителях, включая иностранных интервентов, евреи опасались возможного погрома, грабежа имущества, безосновательного обвинения. И все властители спешили свалить на еврейское население города вину за тяжкие проблемы, вызванные Гражданской войной.

Как старались состоятельные одесситы ублажать тех, кто только захватил черноморский город! Депутаты от общины - сплошь уважаемые люди - с наигранной улыбкой преподносили новым оккупантам дорогие подарки и приветственные адреса; лишь бы не обижали.

Властители менялись, но неизменные оставались криминальные авторитеты - подлинные хозяева "жемчужины у моря". Они, соблюдая воровские традиции, сочувствовали неимущим жителям Молдаванки, где по-прежнему обитали их родители, тети и дяди, бабушки, а иногда и дедушки... Центр Одессы больше боялся своих, чем иностранцев и даже "белых". От этих сравнительно легко откупались. Их было просто обвести вокруг пальца, скрыть подлинное финансовое положение. Другое дело Мишки Япончика "мишпуха": их не обмануть. Они знали все. Приходилось прилично раскошеливаться...

Февраль 1920 г. для Одессы, как и для всей страны, стал судьбоносным. Красные одерживали одну победу за другой. Большевики устанавливали свою власть. От красных флагов и транспарантов рябило в глазах. На улицах Одессы, особенно в центре, на каждом шагу патрули из революционных матросов. Откуда-то появились комсомольцы, из подполья вылезли члены ленинской партии; зато быстро исчезают продукты, с хлебом перебои, у магазинов толпятся люди. Горожане волнуются. Город наполнен слухами...

* * *

Когда я прохожу мимо своеобразного барельефа с именами казненных белогвардейцами революционеров, что на стене здания на улице Успенской, где когда-то располагался полицейский участок, то невольно задаю себе вопрос: "За что?" За что отдали свои молодые жизни эти ребята и девушки (практически все, кроме одного, - евреи)? Ответ один: за то, чтобы не было погромов и черты оседлости, процентной нормы и оскорбительных кличек... Эта молодежь свято верила, что большевистская власть реально существует: "кто был никем, тот станет всем..."

Конечно, так думали не все молодые люди. Семен Гехт наблюдал, как стоящие на рейде иностранные суда уходят, взяв на борт сотни евреев, направлявшихся в Палестину. Одесса уже давно превратилась в центр палестинофильского движения юга России. Эти ребята вряд ли верили, будто евреи станут полноправными гражданами даже в случае победы большевистской революции. Сионисты, среди которых было немало одесситов, мечтали о воссоздании еврейского государства на своей исторической родине. Однако надо признать: большинство молодых людей, особенно из бедных семей, приветствовало установление советской власти и даже этому всячески способствовало.

В самом начале 20-х годов Одесса изменилась. Центр города, некогда шикарный и респектабельный, все больше напоминал Молдаванку. Нет, красивые здания остались, Пассаж никуда не делся, Дюк де Ришелье все еще стоит на своем постаменте... Но куда-то исчезла изысканная публика, любившая в теплое время года посидеть в городском саду за белыми столиками, попить шоколад, послушать музыку, поговорить - для особого шарма - по-французски... Ее сменили рабочие пареньки с дешевыми фуражками на голове и с папироской в зубах. Они держат от руки написанные транспаранты: "Долой, долой раввинов и попов!" или "Мы старый мир до основания разрушим!"...

Теперь Дерибасовская стала улицей им. Фердинанда Лассаля. Трудно поверить, но кому-то в голову пришла идея переименовать главную улицу Одессы. Как вам это нравится? Большинство одесситов понятия не имело, кто такой этот Лассаль. Правда, дотошные горожане, заглянув в энциклопедию Брокгауза-Эфрона, выяснили: Лассаль боролся за права немецких рабочих, писал не только прокламации, но и стихи; стрелялся из-за женщины на дуэли и был убит. К тому же он - из еврейской семьи, но принял христианство. Впрочем, это не так важно. Интересно другое: Фердинанд Лассаль прекрасно ладил с Отто фон Бисмарком - "железным" канцлером Германской империи, врагом не только России, но и немецких рабочих.

Почти все центральные улицы Одессы получили новые названия в честь немецких социал-демократов: Роза Люксембург и Франц Меринг, Карл Маркс и Клара Цеткин. В общем - приличные все люди. Кто-то все же подумал: это - слишком; Иосиф де Рибас, хоть и испанский авантюрист, но для Одессы - всё, а Лассаль, пусть он даже считается "другом" Маркса, однако причем тут Одесса?

И вновь - Дерибасовская. Теперь на этой - самой центральной улице - свободно прогуливаются стайки беспризорников. Они настойчиво клянчат "курево" и "жратву"; приступают к пожилым горожанам, не гнушаются мелкими кражами. Городовых уже давно нет...

Одесский криминал явно приободрился. У милиции и ЧК нет ни времени, ни сил по-настоящему бороться с преступным миром. У них другая задача: конфискация у населения золота, ценных вещей; аресты подозрительных граждан; допросы явных или мнимых врагов Советской власти; расстрелы.

В город возвращаются красноармейцы, воевавшие на фронтах Гражданской войны. Еще недавно они были студентами, учениками старших классов гимназий и реальных училищ. Увлеклись революционной романтикой, расклеивали листовки, призывающие к свержению "проклятого" царизма. Их ловили, приводили в участок.

"Совсем еще дети, - сокрушались жандармы, - хватит с них "березовой каши", - и отпускали на поруки родителям.

Теперь - другое время. Какие, к черту, розги?! Советская власть против телесных наказаний. Недоволен новой властью, арестован - расстрел, притом не мешкая.

* * *

Тогда его фамилия была Дзюбин Эдик. Молодежь любила его стихи, хотя поэту всего-то пятнадцать лет.

И в наше время Бугаевка - далеко не самый респектабельный район Одессы. Можно себе представить, что из себя представляла Бугаевка в конце XIX - начала ХХ века, где родился и вырос в бедности будущий известный поэт. Позднее он напишет:

Любовь?

Но съеденные вшами косы;

Ключица, выпирающая косо;

Прыщи; обмазанный селедкой рот

Да шеи лошадиный поворот.

Родители?

Но, в сумраке старея,

Горбаты, узловаты и дики,

В меня кидают ржавые евреи

Обросшие щетиной кулаки.

Даже жители "центра" Молдаванки при упоминании этого "места жительства" морщились, кривились, говоря, что это - "район балагул и ганувим" (извозчиков и воров - яз. идиш).

Справедливости ради, заметим, что среди обитателей Бугаевки оказывались вполне приличные люди. Настоящие еврейские мамы, как водится, стремились дать своим чадам хорошее образование, учили их музыке, старались одеть не хуже других, следили, чтобы их мальчики не водились со шпаной.

Уже с 1915 г., когда Эдуарду Георгиевичу было двадцать лет, его регулярно публиковали в одесских литературных изданиях. Он стал одной из заметных фигур в целой плеяде молодых литераторов, среди которых - И. Ильф, Ю. Олеша, В. Катаев...

Гехт в своих воспоминаниях напишет, что познакомился с Эдуардом Багрицким уже будучи его поклонником. Семен только начинал слагать стихи, тогда как Эдуард Георгиевич у многих одесситов на устах. С ним раскланивается чуть ли ни пол-Одессы. И вот такой поэт соглашается стать для Гехта литературным наставником и другом.

Читаем из воспоминаний Семена Григорьевича: "В первые же дни я услышал от него стихи (я слышал их впервые в жизни) Франсуа Вийона, Рембо, Баратынского... Я познакомился с Эдуардом в конце 1922 г., когда он жил в Лермонтовском переулке, на берегу моря. Его близкие друзья - С. Бондарин, Е. Голованевская, Т. Лишина - помогли ему перебраться в более приличную комнату..."

У Багрицкого есть чему поучиться. У поэта - безупречный вкус, помноженный на литературное дарование.

Гехт продолжал: "У него был свой поэтический счет и, надо сказать, почти безошибочный. Многие с удивлением слушали, как он выделял никому неизвестных поэтов и уничтожал знаменитых. Время показало, что он был прав..."

Багрицкий разглядел в молодом Гехте способного поэта, который в будущем станет талантливым прозаиком и журналистом. И в этом случае Эдуард Георгиевич не ошибся. Гехт часто гостил у Багрицкого, и однажды мэтр рассказал Семену Григорьевичу о "чудесном писателе", который живет на углу Ришельевской и Почтовой.

Слово - Гехту: "Как фамилия?" - спросил я. "Бабель, - ответил Эдуард, - ну, это классный писатель! Вот мы потащимся к нему в гости, он нам почитает. Он пишет книгу о конармии. Это будет книга, дай бог!.."

Начало 20-х - трудное, но очень интересное время. Многие еще не успели разочароваться в революции. Молодежь дерзновенно мечтала... Гражданская - закончилась, но война фактически продолжалась: идеологическая (атеистическое государство против религии); классовая; однако начинался экономический подъем. По решению Х съезда ВКП(б) в 1921 г. стала осуществляться Новая экономическая политика (НЭП); отменен "военный коммунизм" (1918-1920), в период которого большевики национализировали крупные, средние и мелкие предприятия. У крестьян отнимали все, что только было возможно, обрекая людей на голодную смерть. Ужасно страдал и город. Его жители буквально пухли от недоедания; болели; терпели бесконечные поборы большевистской власти, террор чекистов...

В целом НЭП стал спасением для совершенно разоренной войны. Большинство одесситов по-прежнему недоедало. Но теперь открылись магазины, полные съестных продуктов, рестораны, кафе; появились господа нэпманы, во фраках и в модных котелках; их жены, разодетые не хуже, чем французские "ночные бабочки"...

Все эти новшества особенно радовали многочисленных коллег Мишки Япончика по "бизнесу".

Как ни странно, но в это тяжелое время наблюдается всплеск литературного творчества. Начинающие поэты и сочинители рассказов, ранее не учившиеся в гимназиях и тем более университетах, получили реальную возможность публиковать свои произведения и свободно их обсуждать. Власти даже поощряли рабочую молодежь к таким занятиям, предоставляя для тусовок помещения.

Творческие одесситы собирались в клубе железнодорожников, который в то время располагался на Степовой. Было интересно, шумно и по-одесски весело. Багрицкий читал свои стихи; Бабель - "Одесские рассказы"; Кирсанов радовал слушателей своей поэмой "Туннель"...

Для Гехта, как и для других начинающих поэтов, такие собрания - огромная школа. Там жарко спорили, не стесняясь в выражениях. Авторы открыто высказывали свои мысли, идеи, убеждения... Нередко голодные, они были сыты творчеством своих товарищей и своим собственным.

Еврейская молодежь из бедных семей в своих стихах славила революцию, мечтала о братстве народов, счастливой жизни. Неудивительно, что безрадостное детство, пережитый погром и дискриминация находили отклик в их произведениях. Эти ребята на всю жизнь запомнили страх за себя и своих близких. Начинающие поэты - впечатлительные и легко ранимые, - вздохнув воздух свободы, спешили высказать свои чувства благодарности Революции, по их мнению, навсегда покончившей с социальным и национальным угнетением.

На литературных посиделках часто доставалось Александрову. "Что тебе не хватает?" - вопрошали товарищи, прослушав его стихи. "Ты не веришь Советской власти?" - удивлялись слушатели...

Его настоящая фамилия - Зусман Эзра Абрамович. Он действительно не очень-то надеялся на "братство народов". Ему - 21 год. Он талантлив и амбициозен. В его поэтическом творчестве - не только тоска по Сиону, но и предчувствие: "Золотой век" советской литературы когда-нибудь обернется ее разгромом и жестокими репрессиями. В 1922 году Эзра Зусман (Александров) эмигрирует в Палестину.

Он ушел из жизни в 73 года, пережив многих своих сверстников-одесситов, коллег по литературному "цеху". Уже проживая на своей исторической родине, Эзра узнает не только о всякого рода "чистках" 30-х годов в социалистическом государстве, но и о махровой антисемитской кампании конца 40-х, организованной "интернациональной" советской властью. Бывший одессит будет потрясен расстрелом деятелей еврейской культуры в начале 50-х, фабрикацией "дела врачей"...

Эзра Абрамович станет свидетелем образования еврейского государства, ставшего примером демократического развития для многих стран мира... В то время, как его чудом выжившие земляки-одесситы, надломленные лагерями, ссылкой, издевательствами "гуманной" власти, едва смогут творить, постоянно опасаясь новой опалы.

Но тогда, в начале 20-х годов, кто мог предположить, какая трагедия ожидает этих талантливых одесситов через каких-то 15-20 лет.

(Продолжение следует.)

И. Михайлов.