Номер 4 (1444), 7.02.2019

И. Михайлов

(Продолжение. Начало в №№ 1-3.)

О своем замысле Михаил Кольцов решил сообщить А. М. Горькому, который знал и ценил талант журналиста.

1 ноября 1928 г. Михаил Ефремович пишет Горькому, который в это время находился в Италии:

"Дорогой Алексей Максимович! Я сейчас подготавливаю первый номер сатирического журнала "Чудак". У нас собралась неплохая группа писателей, художников, и мы решили во что бы то ни стало придать будущему журналу облик, совершенно порывающий с увядшими сатирическими традициями... "Чудак" не принципиальный ругатель, наоборот, он драчливо защищает многих несправедливо заруганных..."

Горький горячо поддержал идею создания нового сатирического журнала, согласившись писать для него. Кольцову удалось собрать лучшие силы сатириков, среди которых: В. Ардов, А. Зорич, Вс. Иванов, И. Ильф, С. Кирсанов, Е. Петров. Каждый номер украшали острые карикатуры художников: Л. Бродаты, Б. Ефимова, В. Казлинского, Кукрыниксов, Б. Малаховского. Со второго номера с журналом сотрудничают Д. Бедный, В. Катаев, В. Маяковский, а позже А. Архангельский, М. Вольпин, А. Дейч, А. Жаров, Н. Заболотский, Д. Заславский, Е. Зозуля, М. Зощенко...

Журнал осмеивал бюрократизм, ханжество, мещанство, подхалимаж, бесхозяйственность, рвачество, жульничество, головотяпство, чванство и т. д. На страницах "Чудака" публиковались первые крупные сатирические произведения будущих классиков юмористической литературы.

* * *

При рождении он получил библейское имя, став Иехиел-Лейб Арьевич Файнзильберг. Это случилось в Одессе 3 (15) октября 1897 года, куда его родители переехали из Богуслава незадолго до рождения своего третьего сына.

Считается, будто городок Богуслав (Киевская губерния) основан еще Ярославом Мудрым в 1052 году. После Люблинской унии (1569 г.) Богуслав оказался в составе Польши. В начале XVII века в нем поселились евреи, которые к концу XIX века составляли большинство населения этого местечка.

Жили евреи бедно и скученно. Вот и решил отец будущего писателя - Арье Беньяминович Файнзильберг - перебраться в богатую, как тогда многие считали, Одессу. Наверное, Файнзильбергам повезло. Они жили в довольно приличном доме, почти в респектабельном районе Одессы. Семья была большая и дружная, и жили в достатке.

Сам глава семейства был банковским служащим, мечтая, чтобы его четыре сына получили "нужную" профессию, которая их прокормит. Своего третьего сына - Иехиела-Лейба - отец определил в техническую школу. Конечно, более престижно было учиться в классической гимназии, но проклятая "процентная норма", к тому же высокая плата за обучение...

В 1913 г. будущий писатель Илья Ильф успешно закончил техническую школу. Он смог работать и в чертежном бюро, и на телефонной станции, и даже на военном заводе. Молодой человек прослыл трудолюбивым и толковым техником.

Революция все изменила. "Теперь, как говорилось, кто был никем, тот станет всем". Еще вчера ты трудился на заводе, а сегодня рабочий паренек мог осуществить свою сокровенную мечту: попробовать свои творческие силы в журналистике. В Одессе таких, как Иехиел Файнзильберг, многие сотни парней и девушек, лишенных возможности учиться, страдавших от дискриминации. Они объединялись в коллективы поэтов, художников, журналистов, актеров...

В начале 20-х годов в Одессе холодно, голодно, уныло, и многие творческие личности посчитали, что им в родном городе "делать нечего". Разруха изменила веселый и жизнерадостный город; даже неунывающие куплетисты-острословы приумолкли. Если раньше можно было осмеять даже градоначальника или высокого полицейского чина, теперь мрачные люди в тужурках с кобурой отбивали всякую охоту шутить, а урчащему от голода желудку - не до смеха.

Еврейская музыка! В Одессе она звучала повсюду: на Молдаванке и на Пересыпи, в респектабельном центре и на далеких окраинах. Ее любили независимо от этнического происхождения. Многонациональный город считал ее своей. Одесские свадебные музыканты - клезмеры - играли не только на торжествах. Нередко они демонстрировали свое искусство на улице, среди бедного люда, на это время забывавшего о житейских проблемах. Лица одесситов светлели, озарялись улыбкой, ноги не стояли на месте. И не беда, что иной раз слушатели не могли бросить в картуз даже жалкую "медяшку". Клезмеры не обижались. Им доставляло удовольствие, что толпа пританцовывала, радостно хлопала в ладоши, подпевала...

Как обычно, вокруг музыкантов - десятки благодарных одесситов разного сословия и племени. Появлялись полицейские. А вдруг - непорядок. Но, постояв и послушав еврейскую скрипку, которая, то жалобно, то протяжно стонала, то неожиданно бурно радовалась, они, не выдержав, по-доброму заулыбались и, одобрительно махнув рукой, удалялись. Между прочим, одесситы полицию не очень жаловали.

Результаты кровавой Гражданской войны (1918-1922) ощущались во всем: голод, эпидемия тифа, безработица, бандитизм, плохое настроение. Молодые и амбициозные поэты стали покидать унылую Одессу. Их путь лежал в Москву.

По-видимому, провинциальная молодежь считала столицу огромного государства землей Обетованной, текущей молоком и медом. Однако реальность оказалась совсем не такой, как представляли себе романтически настроенные одесситы.

В начале 20-х годов Москву наводнили искатели счастья со всей страны. Здесь оказались начинающие литераторы и вчерашние крестьяне; рабочие, лишенные куска хлеба в родном городе, и ночные бабочки, грезившие о богемной жизни. Приезжие были в основном люди простые, не шибко образованные и не очень культурные. Коренные москвичи с ужасом взирали, как конфискованные Советской властью особняки на Арбате заселили недавние жители Калужской и Рязанской губерний, как насильно уплотняли владельцев просторных квартир на Тверской и Сретенке, образовывая перенаселенные коммуны.

В столице, как ни в каком другом городе, отчетливо проявились уродливые явления, порожденные НЭПом. Роскошные рестораны, заполненные советской буржуазией, соседствовали с грязными парадными, бывшие некогда обителью состоятельных купцов и родовитого дворянства, а теперь превращенные в общежитие для приезжих провинциалов. Разодетые в меха дамы, сверкая золотыми украшениями, брезгливо отворачивались от юных попрошаек. В лютую зиму, выброшенные на улицу дети, съежившись в подвалах, замерзали от холода и страдали от голода. Они нередко из-за милостыни устраивали ожесточенные драки, потешая новых господ.

Часть московской молодежи культивировала свободную любовь, порой забывая об элементарной гигиене. В эти годы в Москве было немало случаев заболевания тифа, чесотки, скарлатины и других опасных инфекционных заболеваний.

Жители столицы в своем подавляющем большинстве плохо питались. Мясо ели не чаще двух раз в месяц, молочные продукты - роскошь, зато водка на столах каждый день, если ее не могли купить, то гнали самогон и для крепости добавляли керосин.

Москва оказалась настолько перенаселенной, что большой удачей считалось получить "угол" в бывшей ночлежке, превращенной в заводское общежитие. Летом всесоюзная столица задыхалась от зловония частных конюшен и развалившейся канализации. Проблемы гигиены обсуждались на правительственном уровне. Руководство страны обращалось к деятелям культуры, поэтам с просьбой о пропаганде "хотя бы еженедельной бани", поскольку многие не мылись месяцами.

Дело дошло до того, что жена видного партийного и государственного деятеля С. М. Кирова (1886 - 1934) Мария Львовна Маркус (1885 - 1945) активно взялась за пропаганду в массах "чистого образа жизни". Не отставал от компании за "здоровое тело - здоровый дух" тогдашний властитель дум революционной молодежи Владимир Маяковский.

Но Москва жила, разумеется, не только борьбой с вшивостью. В клубах, на концертных площадках соревновались поэты, различного литературного направления и даровитости. Очень популярны были литературные "дуэли" Есенин - Маяковский. У обоих поэтов оказалось масса почитателей. Они были очень непохожи ни по стилю, ни по содержанию своих стихов, как отличались внешним видом и манерами. Но оба российских поэта - талантливы и собирали огромную аудиторию благодарных слушателей.

В столице наблюдался театральный бум. Блистал В. Мейерхольд, радовал своим мастерством Евгений Вахтангов (1883 - 1922), которому суждено было сыграть свою последнюю роль: возглавить театр на языке иврит "Габима".

Иврит все еще не был широко распространен. Он считался языком иудейского культа. Правда, на нем существовала богатая литература, и немало деятелей еврейской культуры мечтало его возродить.

Еще в 1913 году в "литовском Иерусалиме" - Вильно - еврейский актер и режиссер Наум Яковлевич Цемах (1887 - 1939) создает театр "Габима" ("сцена" - в переводе с иврита). Наступил революционный 1917 год, и Цемах обращается к К. С. Станиславскому (1863 - 1938) с просьбой о содействии. Наум Яковлевич мечтал о театре на иврите в Москве. Знаменитый русский режиссер и общественный деятель не только соглашается помочь еврейским артистам, но лично ходатайствовать по этому вопросу перед советским правительством во главе с В. И. Лениным.

И. В. Сталин в этом руководстве занимал должность народного комиссара по делам национальностей. Он горячо поддержал создание театра на языке иврит.

Случай, пожалуй, уникальный. В Москве, в здании Лазаревского института, что в Армянском переулке, при содействии советского правительства появляется государственный театр на почти забытом языке. К. Станиславский попросил своего лучшего ученика - Евгения Вахтангова - возглавить театр "Габима".

Среди актеров-основателей театра, кроме Н. Цемаха, следует назвать блистательную Хану Ровину, виртуозного Менахема Гнесина... Москва буквально ахнула, когда Е. Вахтангов, незадолго до своей смерти, поставил пьесу Семена Ан-ского (1863-1920) Шлаймз-Занел (Соломон Рапопорт). Он был писателем, поэтом, драматургом, публицистом, этнографом, наконец, революционером, общественным и политическим деятелем. С детства говорил только на языке идиш, немного знал иврит, с русским не был знаком вовсе. Но уже в юности он в совершенстве овладел языком Пушкина, изучил немецкий, французский, польский. Свои многочисленные произведения писал на идише и русском языке.

Самым значительным своим литературным произведением Ан-ский считал пьесу "Гадибук, или Между двух миров", ставшей известной во многих странах мира. Сюжет пьесы был навеян хасидскими преданиями.

Итак, молодой человек, разлученный с невестой, заключил договор с дьяволом и продает ему душу. После его смерти душа становится "диббуком" (в еврейской мифологии - демоном), который вселяется в девушку и делает ее одержимой. Демона удается изгнать, но девушка умирает и только после смерти соединяется со своим женихом.

Только недавно выяснилось, что С. Ан-ский написал эту пьесу по-русски, и ее тут же стали переводить на различные языки. В 1916 году поэт Х. Н. Бялик, творивший на иврите, сделал перевод "Гадибук" на язык Библии.

Так вот, в 1922 г. в Москве состоялась премьера этой пьесы Ан-ского в театре "Габима", руководил постановкой Евгений Багратионович Вахтангов. Спектакль имел ошеломляющий успех. Москвичи буквально осаждали театр "Габима", не зная ни слова на иврите. Их поражали талантливая режиссура, великолепная игра актеров, бесподобное музыкальное оформление.

Театр "Габима" начал мировые гастроли. Пребывая в США, актеры остаются в Нью-Йорке, понимая, что у них нет будущего в Стране Советов, где признавался не иврит, а идиш. Позднее большинство труппы решило перебраться в Тель-Авив, где его жители говорили на иврите.

А еще в Москве открылось много кинотеатров, в которых обитатели столицы наслаждались игрой Чарли Чаплина и Мэри Пикфорд. Нэпманы еще предпочитали ночи напролет просиживать в кабаре и лицезреть канкан.

* * *

В столице СССР в те годы появилось более 300 издательств. Их оказалось так много, что редакторы готовы были публиковать кого угодно и что угодно. Каждый день рождались новые "гении".

В московских интеллигентских кругах любили посплетничать. Доставалось самым известным поэтам, особенно Маяковскому. Вся Москва "гудела" о романах Владимира Владимировича, но более всего злословили об отношениях "певца революции" и Лили Брик, замужней красотки. Эта умная и волевая натура полностью подчинила себе такого ловеласа, как Маяковский, писавшего ей:

"И в пролет не брошусь,

и не выпью яда,

и курок не смогу над виском нажать.

Надо мною,

кроме твоего взгляда,

не властно лезвие ни одного ножа".

Не следует забывать: начало 20-х - ломка старых устоев, переоценка ценностей и торжество новых, революционного пафоса.

У Маяковского это выразилось в следующих строках:

"Канителят стариков бригады

канитель одну и ту ж.

Товарищи!

На баррикады! -

баррикады сердец и душ.

Только тот коммунист истый,

кто мосты к отступлению сжег.

Довольно шагать, футуристы,

в будущее прыжок!"

(Продолжение следует.)