Номер 12 (1158), 29.03.2013

Петр ВАХОНИН

Из всех видов человеческой деятельности
власть над себе подобными,
хотя и вызывает наибольшую зависть,
наиболее разочаровывает,
ибо она не дает уму ни минуты роздыха
и требует постоянных трудов.

М. Дрюон. "Яд и корона".

(Продолжение. Начало в № № 41-49 за 2012 г., № № 1-5, 7-11 за 2013 г.)

Подобная псевдогуманизация - в будущем, а пока по четвергам спецсектор замирал, каждый думал, что сейчас могут прийти за ним. Тишина была просто звенящей, жуткой; казалось, слышно, как в жилах пульсирует кровь перед тем, как, растревоженная пулей, выплеснется на бетонный пол исполнительного помещения. Шаги конвоя, лязг камерной двери, старший объявляет фамилию... 90 % начинали плакать, просить - их успокаивали, говорили, что на беседу к прокурору, они цеплялись за эту последнюю маленькую надежду и уходили в подземный переход.

Перед исполнительным сектором внутритюремный конвой останавливался. В специальной комнате врач осматривал приговоренного и выносил свой вердикт. Начальник СИЗО или прокурор объявляли, что ходатайство о помиловании отклонено, приговор будет приведен в исполнение немедленно... Тюремный конвой под роспись передавал осужденного помощникам исполнителя, и они вместе с прокурором, врачом и начальником СИЗО проходили в расстрельную... Через второй выход тело передавали в труповозку - и всё... Всё, даже место последнего упокоения неизвестно. Через некоторое время родственники казненного могли получить его личные вещи.

Дабы закончить эту тему, скажу: чем более ужасающе содеянное, тем больше желание жить и страх перед смертью у преступника. За все годы работы я помню только одного, который, уходя за дверь, откуда нет возврата, проявил личное мужество. Он не унижался, не падал на колени, не просил о невозможном. Он просто побледнел, попрощался со всеми и сделал первый шаг в неизвестность...

Чтобы окончательно закончить "расстрельную" тему, должен сказать, что я тщательно изучал дела осужденных. Из многих десятков изученных материалов только один раз у меня появилось чувство сомнения в справедливости приговора и настороженного сочувствия к осужденному. Не хочу рассказывать фабулу, скажу только, что человек лишил жизни троих, но я не знаю, как бы поступил сам, находясь на его месте.

Большинство осужденных, кроме гадливости и омерзения, никаких иных чувств не вызывали. В некоторых случаях после наступления моратория на смертную казнь я, как и многие другие, даже сожалел о том, что иные приговоры не успели привести в исполнение.

Ярким примером может служить дело Оноприенко. В свое время об этом маньяке, забравшем более пятидесяти человеческих жизней, не писал, не говорил и не показывал по телевидению только очень ленивый журналист, подвизавшийся на криминальных темах. Спорили психологи и социологи: как, зачем, почему, где истоки подобной жестокости? Да нигде, просто извращенная психопатическая личность, впервые совершившая убийство случайно и из-за того, что не был пойман, уверовавшая в свою безнаказанность, хотя мне больше нравится украинское слово "безкарнiсть".

Оноприенко доставили к нам для приведения приговора суда в исполнение. В первые дни он даже боялся дышать. Худенький, маленький, слюняво-угодливый, он заискивающе, как побитая собака, заглядывал в глаза любому представителю власти: от прапорщика до высших чинов. С шакальей трусостью и угодливостью выполнял любые распоряжения. Он великолепно осознавал, что тюремщики тоже люди и им знакомо чувство ненависти. Первое время мне действительно на каждом инструктаже приходилось уговаривать смены быть лояльными к этому нетопырю. Общаясь с этим маленьким, почти тщедушным негодяем, я не испытывал ничего, кроме брезгливости.

Господи, как он боялся за свою никчемную жизнь! С каким почти суеверным ужасом он каждый четверг ждал, что сейчас откроется именно его камера и он уйдет туда, откуда нет возврата.

Ждал и, к моему сожалению, не дождался. Помню светящуюся, безмерную радость на его лице, когда я объявил ему о введении моратория. Он, загубивший десятки жизней, безумно волновался о сохранении своей, единственной и неповторимой. Вскоре Оноприенко и еще несколько осужденных этапировали на Винницкий централ для отбытия пожизненного срока.

Кстати, хочу заметить, что случаи самоубийств среди пожизненников крайне редки. Лично мне известен всего один, об этом я расскажу несколько позже...

Шло время, я был на хорошем счету, проработал в должности начальника отдела около пяти лет, значительно лучше узнал тюрьму. Несмотря на рутинную работу, не расцвеченную событиями так, как жизнь опера, именно моя должность помогла мне понять и ощутить те механизмы, благодаря которым работает сложнейший организм тюрьмы.

Во второй половине 2000 года стали доходить слухи, что в Оде... назовем так - Черноморском СИЗО большие проблемы с режимом содержания. Рассказывали об из ряда вон выходящих случаях: якобы некоторые подследственные по вечерам выезжают из СИЗО в город, а ближе к утру возвращаются назад. Для нас, работающих в "красной" тюрьме, рассказы эти были куда круче фантастики Жюля Верна, Стругацких, Шекли и всех взятых вместе фантастов земного шара. Фантастика фантастикой, но дыма без огня не бывает.

Подтверждение слухам мы получили, когда из командировки в Черноморск вернулись бойцы группы быстрого реагирования (ГБР). Они подтвердили всё, что мы слышали, и добавили, что зеки имеют проходные и камерные ключи, сами по своему желанию перемещаются из камеры в камеру, из корпуса в корпус, почти свободно в любое время суток разгуливают по территории. Было очень странно, но при всем этом хаосе и броуновском движении людей все вернувшиеся из Черноморска отмечали строгий "черный" порядок централа.

Поговорили, пообсуждали и забыли. Возможно, всё продолжалось бы и шло по накатанной, если бы в декабре 2002 года в Черноморской тюрьме не была объявлена массовая голодовка. Подобное событие - ЧП государственного масштаба: массовое неповиновение, которое способно привести к бунту, а значит, к кровопролитию.

Впоследствии выяснилось, что никакой серьезной, официально (письменно) объявленной голодовки не было. Несколько человек отказались принимать пищу. Но существовала конкуренция между начальником Одесского управления и его первым заместителем, который любым путем стремился свалить своего шефа и стать на его место. Поскольку первый заместитель работал в паре с начальником оперотдела управы, которому пообещал свою должность, можно предположить, что ситуация была просто спровоцирована.

Как бы там ни было, но первый зам доложил в Киев о массовой голодовке и возможном бунте. Столица особенно не разбиралась и сразу направила комиссию с особыми полномочиями. Во главе варягов был первый заместитель главы республиканского департамента.

Человека, руководившего комиссией, обмануть было трудно, практически невозможно. Он сам, без чьей-либо поддержки, прошел путь от сержанта до генерала, он знал систему лучше, чем свой собственный организм, он жил системой. Работа для него - кислород, смысл существования.

На то, чтобы разобраться в ситуации, потребовалось меньше суток, но увиденное привело в шок. На централе, да и во всем управлении господствовала махновщина, как там в "Фаусте" у Гете - "люди гибнут за металл". Неважно, что злато стало бумажным, это даже хорошо - груза меньше, зато оно свободно конвертировалось и возвращалось в тюрьму в виде наркотиков, телефонов и практически вольной жизни для некоторой части арестантов.

(Продолжение следует.)

Литературная обработка
Валентина РОЕВА.