Номер 24 (1368), 7.07.2017

И. Михайлов

(Продолжение. Начало в №№ 22-23.)

Осенью я с ужасом обнаружил, что у меня нет денег. Впрочем, чему удивляться? Всё дорого, платить следовало за учебу и за комнату "с чаем", которую мне и Отто предоставили его родственники. К счастью, в Германии началась предвыборная кампания, и многие студенты бросились искать работу в офисах политических партий.

Рядом с домом, где я жил, оказалось районное отделение Национал-социалистической рабочей партии. Заглянув вовнутрь помещения, я прочел объявление: "Работы нет". Разочарованный, я намеревался уйти, когда услыхал: "Парень, вернись, с тобой хотят поговорить". Я обернулся и увидел молодую женщину, одетую в униформу, с кипой каких-то бумаг в руках. Меня пригласили зайти в соседнюю комнату, в которой за большим столом сидели, по-видимому, местные фюреры.

"Посмотри, Фридрих, он - типичный ариец, не так ли?" - спросил старшего товарища, сидевшего за столом, совсем еще молодой парень. Тот, кого звали Фридрихом, оторвался от бумаг и пристально посмотрел на меня. "Действительно, какие правильные черты лица, форма черепа, разрез глаз..." Он еще что-то говорил в этом роде. Я порядком смутился, так как подобные комплименты мне казались оскорбительными. Да и об "арийцах" у меня, признаться, были самые поверхностные представления. Я мечтал о миске мясного супа и думал, где бы раздобыть деньги.

"Наверное, нужна работа?" - Вопрос вселил надежду, и я с готовностью ответил: "Да!" Фридрих продолжал: "Сперва будешь клеить листовки, распространять буклеты, потом посмотрим. Агнесс, - обратился он к женщине в униформе, - выдай ему всё необходимое и заполни подробную анкету".

Вскоре я получил не только пачку листовок, афиш и книжек, но и продовольственный паёк, аккуратно сложенный в солидный кулек. Сказать просто, что я обрадовался, значит, - ничего не сказать, я был счастлив и буквально летел домой, чтобы поделиться с Отто привалившей удачей.

* * *

Мой друг лежал на диване и, разумеется, думал о еде. Рядом с ним - открытая книга, на полу валялись листки, исписанные мелким почерком... Бросив в угол комнаты принесенные бумаги, я принялся вынимать содержимое кулька. "Какое богатство! - не выдержал Отто. В самом деле: на столе вскоре оказались две большие плитки шоколада, четыре французские булочки, банка тушенки, рыбные консервы, сгущенное молоко, небольшая баночка кофе и, наконец, бутылка недорогого вина. Мы сразу набросились на еду, но Отто вовремя спохватился: не всё сразу и потом, откуда всё это? Вместо ответа я поднял с пола листовку и прочитал: "Еврей - твой враг! Безработица, нищета, преступность, проституция - дело их рук. Они виновны в наших бедах..." "Перестань читать эту дрянь! - воскликнул Отто. - С кем ты связался, Питер?"

Я сидел, обхватив голову руками, и вспоминал... На соседней улице, где располагался наш лицей, была еврейская школа. Я часто видел, как на детей, выходивших из здания школы, нападали подростки-поляки с палками и начинали бить учеников младших классов. Появлялись ребята постарше, приблизительно одного возраста с нападавшими поляками с целью защитить еврейских детей, и начиналась массовая драка. Как правило, ни одного полицейского. Прохожие старательно обходили место "сражения". Защитники детворы были членами сионистской организации "Бейтар", которую создал и возглавлял одессит, к тому же известный писатель, журналист и переводчик Владимир Жаботинский.

Эти ребята проходили специальное обучение, были натренированы, дисциплинированы, а также фанатически преданы идее создания еврейского государства в Палестине. Бейтаровцев боялись хулиганствующие антисемиты, на них с надеждой смотрели все, кто сочувствовал сионистским идеям, независимо от страны проживания.

Я специально отлучался из своего лицея в то время, когда, по моим расчетам, должна была начаться школьная заварушка. Мне хотелось вместе с бейтаровцами проучить шпану, а теперь я невольно стал работать на пока еще малопонятную партию...

Отто продолжал: "Вспомни, как мы возмущались действиями польских хулиганов, осквернявших могилы на кладбищах, маравших стены синагог оскорбительными и провокационными призывами, нападавших на еврейских детей. Разве не ты, Питер, бок о бок с сионистской молодежью вынуждал бандитов бежать от справедливого возмездия? А теперь ради шоколадки ты будешь пропагандировать бредовые идеи немецких человеконенавистников?".

Я не нашёл ничего лучшего, чем ответить: "Если не я буду расклеивать листовки, то это будет делать любой, кому заплатят. Ты получаешь помощь и поддержку от своих родителей, живущих в Польше, наконец, у тебя здесь, в Берлине, есть родственники. Я же могу рассчитывать только на самого себя". С этими словами я вышел на улицу, чтобы отработать паёк национал-социалистов, не испытывая тогда еще ни чувства стыда, ни угрызения совести.

Через несколько дней я снял меблированную комнату, не подозревая, что на долгие годы расстаюсь с Отто. Моей работой, по-видимому, были довольны. В самом деле, едва рассветало, я выходил на улицу, чтобы распространять среди идущих на заводы и фабрики брошюры; вручал прохожим национал-социалистические газеты; расклеивал афиши, зовущие на собрания и митинги. Поздно вечером, как правило, после занятий, я забегал в офис, где мне выдавали пачку агитлитературы; и я тут же начинал все заново.

Наверное, недели через три, известный вам Фридрих сообщил, что я могу получить абонемент на посещение спортивного комплекса организации "Стальной шлем", а также талоны на бесплатное питание. При этом он дружески похлопал меня по плечу. В тот же день я отправился в спорткомплекс, включавший бассейн для плавания, гимнастический зал, теннисные корты, стрелковый тир...

С детства я любил спорт, особенно плавание, а тут представилась такая возможность, которую нельзя упускать, уже не говоря о том, что после тренировки - отличный обед за счет спортивного клуба. У меня появились новые приятели, которые очень старались стать друзьями. Признаться, я не испытывал желания близких контактов с активистами организации "Стальной шлем", души не чаявших в лидерах нацистской партии. Я нередко вспоминал Отто, даже скучал по нему, помнил его предостережение, но не находил ни времени, ни желания навестить своего друга. Сейчас я понимаю мотивы моего поступка, а тогда... Разумеется, даже в свои семнадцать лет я прекрасно осознавал, что за тарелку супа совершаю что-то неприличное, даже подлое, предавая свои юношеские убеждения. Но действительность так меня захлестнула, что я поплыл по течению, не желая останавливаться, чтобы вдохнуть свежий воздух.

Однажды в столовой спорткомплекса ко мне подошел чуть полноватый мужчина, лет сорока, и на чисто украинском языке спросил, что я буду сегодня делать после обеда. От неожиданности я так растерялся, что не сразу сообразил, что от меня хотят. Я смотрел на добродушное лицо незнакомца, заговорившего со мной на языке моего детства в далекой и не очень гостеприимной Германии, и мне так захотелось увидеть няню-полтавчанку, спросить совета у старенького дедуся, прикоснуться к матушкиной руке, что неожиданно предательские слезы скатились с глаз...

Мужчина, наверное, все понял. Он деликатно отвернулся, дав мне возможность собраться. Через несколько минут я уже знал, что зовут его Николай Иванович Тесленко, и он является одним из руководителей украинской общины в Берлине. Более того, пан Тесленко знал мою настоящую фамилию, хотя немцам я представился как Питер Шиллинг. Это была фамилия моего отца. Мне так было удобно и ничего не надо было объяснять. Но это ещё не всё: я тогда не знал, что мои нацистские приятели запросили в Польше данные о моей семье. Неясно мне было также, какова связь между Тесленко с его украинским патриотизмом и организацией "Стальной шлем", созданной в ноябре 1918 года ветеранами Первой мировой войны, проповедовавшими монархические и шовинистические взгляды. В период острой предвыборной кампании члены организации "Стальной шлем", которых насчитывалось не менее 500 тыс. человек, активно поддержали национал-социалистов.

Оказалось, все не так просто. Николай Иванович был в Германии видным деятелем Организации украинских националистов. Время от времени оуновец приходил в бассейн не только для того, чтобы поплавать. Он считал, что это место вполне подходит для встреч, разговоров и наблюдений. Тогда никто не знал, кто победит в жестоком предвыборном противостоянии. "Левые" (коммунисты, социалисты и др.) в Германии были традиционно сильны; национал-социалисты многим казались "темной лошадкой", на которую опасно делать ставку, однако очень хочется. Тем не менее пан Тесленко при общении со мной откровенно заявил: скоро в Германии к власти придут национал-социалисты - настоящие патриоты своей страны и своей нации. Он уверял меня, что новое немецкое руководство непременно будет поддерживать украинское национальное движение, поможет избавить родину от большевиков и инородцев. Николай Иванович много говорил, приводил аргументы, сыпал фактами.

Я слушал певучую речь своего нового наставника с юношеским восторгом, и перед глазами появлялись живописная украинская природа, богатые села и процветающие города... В конце ноября я получил членский билет ОУН и первое задание.

* * *

Из архива КГБ СССР

...Тесленко Николай Иванович, 1898 года рождения, украинец, из крестьян Винницкой обл., окончил церковно-приходскую школу, год учился в прогимназии; в 1918 г. воевал в отрядах С. Петлюры; в 1920 г. бежал в Германию... С 1925 г. сотрудничал с ОГПУ. Выполнял задание резидентов в Дюссельдорфе, Мюнхене и Берлине. Готовил справки о деятельности украинских националистических организаций в Германии, Польше, Чехословакии...

* * *

Тесленко считал, что немцы принимают меня за "своего" - типичного "арийца", в жилах которого течет "чистая кровь". Так вот, Николай Иванович предложил мне, как бы между прочим, знакомить моих друзей-"арийцев" с программой и деятельностью ОУН.

Конечно, я в то время не мог себе представить, что Тесленко действует по заданию ОГПУ. (Объединенное Государственное Политическое Управление при Совете Народных Комиссаров СССР, просуществовавшее с 1923 по 1934 гг.) и не знал, что он затевает в будущем.

Здесь уместно заметить: советская разведка в 30-х годах, как впрочем и в другое время, активно работала практически во всех странах Европы и Америки. Но Германия советское руководство интересовала особенно. В Кремле понимали: центр политической жизни Европы находится в Берлине. Советские власти также очень беспокоило украинское национальное движение, набиравшее силу и популярность с конца 20-х годов.

Миллионы этнических украинцев проживали в разных странах Европы и Америки, и, хотя они не оказывали существенного влияния на политику этих государств, все же их поддержка ОУН не могла не тревожить Москву.

Когда в Германии кипели предвыборные страсти, на Украине умирали от голода. О масштабах трагедии украинская диаспора, конечно, не догадывалась. А если время от времени в газетах Европы или США появлялись заметки о голодоморе, им не всегда верили. Трудно было себе представить, чтобы на Украине - в прошлом главной житнице Российской империи - население обрекалось на голодную смерть.

В то же время советская власть стремилась дискредитировать украинское националистическое движение, толкнув его в объятия нацистов. С другой стороны, ряд лидеров ОУН сами лезли из кожи вон, чтобы услужить фюрерам из партии, ещё только боровшейся за власть в Германии. Их многое объединяло и прежде всего безудержный национализм, ненависть к другим народам, населявшим их страны, неприязнь к демократическим принципам и, наконец, исключительно враждебное отношение к СССР.

Свою работу пропагандиста идей ОУН я начал среди студентов-философов. Учащаяся молодежь, надо откровенно признать, не проявляла интереса к ОУН. Она была занята с каждым днем обострявшейся предвыборной борьбой. Зато "истинные арийцы" не без внимания знакомились с буклетами, где описывалась история создания Организации украинских националистов, биографии ряда видных деятелей движения, программа и т. п.

Непосредственное нацистское начальство, зная о моих украинских корнях, не возражало против дополнительной нагрузки, которую я взял на себя. Зато другие "борцы за чистоту расы", не ведавшие моей тайны, недоумевали, почему я пропагандирую эту организацию. Однако, ознакомившись с программой ОУН, одобрительно кивали головами, усмотрев в моей деятельности пользу для национал-социалистов.

* * *

Новый, 1933 год, немцы встречали по-разному: одни с тревогой за будущее, другие - с надеждой. Вторых оказалось гораздо больше. Власть в Германии переходила к национал-социалистам. Тогда я впервые увидел и услышал Гитлера. Его речь, произнесенная на центральной площади Берлина, длилась более двух часов и, судя по всему, произвела на слушателей сильное впечатление. Он говорил просто и доступно о том, что всех волновало. Руководитель нацистской партии обещал покончить с безработицей и нищетой, превратить Германию в процветающее и сильное государство, с которым в мире будут считаться, которое будут уважать и бояться. Гитлер провозгласил, что отныне все блага предназначаются только немецкой нации, все остальные рано или поздно должны покинуть Германию. Сколько "остальных" в то время проживало в столице рейха, трудно сказать со всей определенностью. Возможно, треть или более жителей Берлина были поляки, евреи, бельгийцы, французы, русские... Я знал, что среди "других" - немало украинцев, которых нелегкая судьба занесла на немецкие земли. Многие родились здесь и считали себя полноправными гражданами. Их отнюдь не пугали националистические и шовинистические идеи нацистов. Большинство этнических украинцев - граждан Германии - предпочло отдать свои голоса за сторонников "нового порядка". Кстати сказать, Гитлер напомнил своим слушателям, что евреи и поляки поддержали коммунистов и социалистов. За это - истерически кричал фюрер - они ответят сполна.

Весь период предвыборной кампании в стране, в Берлинском университете и, в частности на философском факультете, полыхали нешуточные страсти. Это понятно: студенты не могут быть вне политики. Тогда особенно обострились отношения между студентами - членами различных партий и организаций. Борьба перешла непосредственно в учебные аудитории, студенческие столовые, библиотечные залы...

(Продолжение следует.)