Номер 23 (1512), 6.08.2020

Аркадий РЫБАК

Художественно-документальная повесть

(Продолжение. Начало в №№ 20-22.)

8

До места назначения колонна военных грузовичков с красными крестами на бортах добралась к самому празднику — 24-й годовщине Октябрьской революции. То есть в начале ноября. Похоже, поначалу этот госпиталь планировали разместить в киргизской столице Фрунзе. Но там уже было такое столпотворение беженцев и отправленных в тыл раненых, что группу вновь прибывших после нескольких дней разбирательств все же отправили куда подальше. Миша лишь мельком успел увидеть довольно большой город с непривычными по виду строениями. Далеко от мамы и от госпиталя уходить не решался. В любой момент могли назначить выезд.

От кого-то из офицеров услышал, что до места нового назначения примерно километров триста по прямой, но на самом деле нужно будет проехать вдвое больше. Миша не понял, почему так. Да и сами цифры мало о чем ему говорили. Понятней стало в дороге. Киргизия — преимущественно горная страна. Между главными ее городами вьются серпантины с головокружительными подъемами, спусками и зигзагами. На каждом повороте пассажиров мотало из стороны в сторону. Лежачие стонали, закрывали глаза и до крови закусывали губы. Ехали только в светлое время. Водители не рисковали изучать незнакомую обрывистую трассу при свете фар. Хотя и говорили, что они попали в теплые края, к ночи заметно холодало, а днем то и дело сеял мелкий дождик. Пейзажи вокруг завораживали. Бесконечные ряды зубчатых гор со снеговыми шапками в солнечных лучах блестели, как драгоценные камни, а в пасмурную погоду маскировали вершины покрывалами белых облаков. Когда прошли горный перевал и стали спускаться к долине, потеплело, и картинки стали ярче. Цветущие поля хлопчатника окружали ряды высоких деревьев. Окраина Ферганской долины. Вскоре въехали в Ош.

Госпиталь разместили в безликих бараках местной больницы. Гражданским лицам, все это время сопровождавшим своих раненых родственников, предложили самостоятельно искать пристанище. Дело оказалось непростым. До войны все население Оша составляло примерно 33 тысячи человек (в полтора раза меньше, чем в тогдашнем Аккермане). Здесь с давних времен большинство составляли узбеки, и городок строился и функционировал по их привычным меркам. Старый город весь состоял из глинобитных домиков с плоскими крышами и выходившими на улицы и в переулки глухими стенами. Каждый квартал был как бы замкнутой общиной. В этих кварталах центрами общения оставались традиционные чайханы под большими навесами и торговые ряды со старой мечетью. Этот заведенный веками миропорядок в ХIХ веке нарушили русские, завоевавшие Кокандское ханство и присоединившие его к империи. Тогда же возникли европейского вида кварталы так называемого нового города со своим базаром и административными зданиями, военным гарнизоном, церковью и построенным уже в советское время Домом культуры. Здесь же были школы и больница, а свободного места для беженцев не нашлось.

Впрочем, на пятом месяце войны местное население начало привыкать к нашествию людей с запада и находило для себя выгоду. Мишу с мамой в тот вечер взяла на постой многодетная семья. Ее глава, плохо говоривший по-русски полутораметровый щуплый человек в ватном халате, гордо назвал свое имя — Байболсын. Потом позвал жену Фирузу и всех детей. Старшие были ростом с отца и с интересом разглядывали приезжих, а младшие застенчиво прятались за мамину спину, цепко держась за ее широкую стеганую юбку. Вся эта сцена знакомства происходила за глухой стеной внутри двора, оказавшегося довольно просторным. Двор был засажен фруктовыми деревьями и чем-то отдаленно напоминал бессарабские палисадники.

Миша глядел на маленький домик и прикидывал, где же в нем размещается вся эта орава. И где найдется место им с мамой? Хозяин неторопливо завершил ритуал знакомства и повел постояльцев в дом. Аскетизм поразил. Земляные полы были покрыты войлочными коврами. Мебели не наблюдалось. В боковых нишах стояли сундуки. На них высокими стопками громоздились какие-то мягкие вещи. Судя по всему — постельные принадлежности и одежда. В одной из комнатушек разместился очаг. Здесь готовили еду. На стенах висели медные кастрюли, под ними выстроились глиняные кувшины и амфоры. Мише показалось, что он попал в музей. Но в этом музее предстояло жить. Выяснилось, что ни о каких отдельных комнатах речь не идет. Им с мамой выделили угол в одной из комнат, где они смогут спать. Можно ли отгородить угол хотя бы занавеской? Вопрос застал хозяина врасплох. Мол, зачем? Подумав, Байболсын великодушно согласился. В первый вечер он даже угостил постояльцев свежими лепешками и ароматной дыней непривычной для Миши продолговатой формы. Дыня была сочной и очень вкусной. Особенно после долгой дороги. Уже стемнело. Семейство стало разбирать одеяла и накидки, готовясь ко сну. Праздник Октября тут никак не отмечали. Миша стоял во дворе и ждал, пока мама примостит в углу их нехитрый скарб. Вдруг к нему подкралась юркая фигурка. Девчушка дернула его за рукав и тихо пропела:

— Вазьми, пажальста!

Она сунула что-то липкое мальчику в руку и убежала. В темноте не разглядишь. Миша лизнул. Сладко! Попробовал. Сушеный фрукт, урюк. Очень вкусный. Он съел еще один. Подумал и отнес остальное маме. Она как раз только закончила раскладывать одеяла, грустно глянула на сына и отвернулась. Мише показалось, что мама плачет...

Байболсын оказался человеком невредным, но кормить еще двоих гостей не собирался. У него и так семеро детей. Цену за угол назначил символическую. Но и этих денег у мамы на тот момент не было. Мудрый свекор велел ей брать в дорогу поменьше барахла, а побольше того, что легко нести и проще продать. Блюма, которой по пути из Одессы попутчики дали более привычное им имя Люба, везла кое-что из подаренных родней драгоценностей. На местном рынке нашлись любители красоты.

Через несколько дней Мишу определили в местную школу. В классе было тесно. Каждый третий был беженцем. Из Белоруссии и Украины. Был даже мальчуган из Подмосковья. Все уроки вели мужчины. Преподавали на русском. Но учителей не хватало. Упивавшийся своей ученостью Манас не упускал случая подчеркнуть, что его назвали в честь героя древнего эпоса. Манас преподавал несколько предметов, коверкал русские слова и путался в их значении. Зато он очень любил свою землю и с удовольствием о ней рассказывал. Неважно, соответствовало ли это программе. Многих приезжих эти азиатские байки мало интересовали. Миша слушал с удовольствием. Когда узнал, что Ош — один из древнейших городов Средней Азии, возникший за тысячу лет до нашей эры, невольно стал сравнивать его с родным Аккерманом. Почти таким же древним и тоже повидавшим нашествия разных народов.

— Падумай, дэти! — торжественно вещал Манас. — Нас с вами не биль. Тыща лет прошел. Ош биль. С сам великий Фергана соперник биль! Панимаешь? С сам Фергана! Тут ходил караван из Индий и Китай на Европ. Много верблюд шли. Тюки несли. Товары всякие. Назывался это Шелковый пут. Очень важный пут биль. Много земли проходил. Люди торговали. Ездили туда-суда. В Ош все останавливались. Возле речки Ак-Буура отдыхали. Кушали. Чай пили. Кумыс тоже, да. Конечно, бишбармак кушали тоже. Товар здесь брали. Суда оставляли...

Самые бойкие из приезжих перебивали учителя и спрашивали, почему же такой распрекрасный Ош сейчас похож на большую пыльную деревню.

Учитель Манас сильно обижался на такие слова. Даже краснел и готов был ринуться на защиту родного городка. Но гасил свой гнев и продолжал в том же духе:

— Зачем так говорить, дэти? Дэрэвня много возле Ош. Совсем близко. Там овцы пасут, там хлопок растет, дыня и все такое. Ош — нэт. Ош — древний город. Его давно монгол захватил. Потом хорезмшах захватил. Потом орда Чингисхан захватил. Потом биль в империй Тимура, биль в Кокандский ханство. Потом русские пришли. Если бы плохой город биль или, как ты говоришь, дэрэвня — зачем все хотели захватить? Сам падумай, малчик! Когда хочешь что-то сказат, думай сначала. Может, уже и сказат не надо...

Кому как, а Мише нравился этот слегка косноязычный учитель, преподававший у них историю, биологию и географию. На его уроках трудно было понять, когда один предмет неожиданно переходил в другой. А еще Манас иногда уводил детвору из тесного класса на городские улицы и показывал те сохранившиеся древности, о которых хотел рассказать. Не факт, что программа советской школы предполагала знакомство с религиозными памятниками прошлого. Манаса это, похоже, не волновало. Он водил ребят к старинным мечетям, построенным в ХI и ХVII веках, к средневековым баням и мавзолею под священной горой. Учитель не стеснялся говорить о том, что примыкающая к городу гора Сулайман-Тоо (что означает "Трон Соломона") веками была местом паломничества мусульман. На ее вершину ведет Тропа испытаний. Сама гора относительно невысока и доступна для людей без особой подготовки. Ферганскую долину окружают поистине исполинские горные массивы. Отсюда альпинисты стартуют к вершинам Памира и Тянь-Шаня, взбираясь на семитысячники.

В тесном домике Байболсына было скучно. Поэтому Миша всю зиму ранним утром охотно мчался в школу. Учебников и тетрадей не хватало. Многое нужно было просто запоминать на уроках. Впрочем, учителя ни к кому особо не придирались. Мальчишки на то и мальчишки, чтобы искать себе развлечения повсюду. Подтрунивать над учителями вошло у них в привычку. Если красноречивому Манасу его неидеальный русский прощали за все те истории, которые он без устали выдавал, то его коллеге Азату приходилось несладко. Он преподавал русский язык, владея им на уровне Манаса. Удивляло другое: говорил Азат коряво, но писал без ошибок и чужие ошибки находил мастерски. Как в нем это уживалось? Большинство учителей Оша были людьми в возрасте. Из того поколения, которое в 20-е годы село за парты вполне взрослыми. Они овладели грамотой, даже в вузах учились. Среди своих они стали уважаемыми людьми. Кто ж знал, что война столкнет их лицом к лицу с юными беженцами, которым они покажутся смешными и старомодными?

Далекий от фронта Ош с войной был незримо связан. Сюда продолжали доставлять раненых, число которых многократно увеличилось. В госпитале Бенцион Рыбак слыл непоседой. Он истомился от безделья и неопределенности. Он рвался чем-то заняться. Чем? Врачи давали неутешительные прогнозы. Зимой стали отмирать ткани вокруг раны. Вот-вот могла начаться гангрена. Остро стоял вопрос об ампутации. Беня не соглашался.

— Пробуйте лечить, — говорил он. Сыну и жене ничего не рассказывал. Надеялся, что обойдется.

Ранней весной 42-го врачи забили тревогу. Тянуть дальше нельзя. Боец остался без конечности. Передвигаться на костылях он уже привык. Теперь предстояло смириться с мыслью, что это навсегда...

Жизнь в Оше шла своим чередом. Мальчишки дружили и ссорились. Затевали драки. Если на беженцев налетал кто-то из местных, приезжие из разных концов страны приходили на помощь. Несколько раз в такие передряги попадал и Миша. А вот с детворой из семейства Байболсына ладил. Особенно нравилась ему веселая Зура с озорными глазами-маслинами и прической из множества мелких тоненьких косичек. Оказалось, что это она в первый вечер сунула ему в ладошку горстку урюка. Зура была на год младше, любила книжки с картинками и красивые истории. Миша иногда пересказывал ей то, что слышал от учителя Манаса. Девочка слушала и улыбалась. При любом удобном случае приносила Мише что-нибудь вкусное, чем баловали ее родители.

...Когда стало ясно, что старшина Рыбак уже не годен для службы, врачи стали готовить его к выписке. Багровая культя была замаскирована широкой штаниной галифе цвета хаки. Для семьи инвалида и таких, как он, должны были выделить транспорт для отправки на другое место жительства. Держава определила этим людям паек и, по сути, отпустила на все четыре стороны. Приближалось лето. На фронтах все было неопределенно. Ленинград в блокаде. Под Москвой немцев остановили, но к Волге и Кавказу они прорывались. Судьбы отдельно взятых граждан отошли на второй план.

Уже закончился учебный год, когда пришла разнарядка отбыть на новое место. Прощание с Ошем прошло буднично. Только маленькая Зура успела подбежать к Мише и снова сунула что-то в руку. На сей раз не урюк. Уже в кузове тряской полуторки мальчик развернул мятый клочок бумаги и прочитал написанное печатными буквами слово "приижай"...

(Продолжение следует.)