Номер 19 (1165), 31.05.2013

ОТКРОВЕНИЕ от Валентина

(Продолжение. Начало в № № 7-18.)

Как раз в это время к штабу подошли еще несколько офицеров.

Каждый из вновь подошедших держал в руках пачку документов; покопавшись в них, они стали выкрикивать нас по званиям и фамилиям. Мы подходили к офицеру, называли свое имя и отчество и становились рядом с новым командиром.

Как раз в момент этого священнодействия из штаба вышел ефрейтор. За один внешний вид в Николаеве ему дали бы "вечную губу" (гауптвахту) и часов по восемь заставляли бы ходить строевым шагом. Пилотку ефрейтор заложил за отпущенный по "самое не хочу" ремень, ворот гимнастерки был не просто расстегнут, а распахнут, из-под него выглядывал неуставной "рябчик" (тельняшка). Не обращая никакого внимания на офицеров, он закурил и спросил:

- Одесситы есть?

Я покосился на ротного и молча кивнул головой.

- В какую роту? - поинтересовался расхристанный.

Вместо меня ответил высокий, неуловимо лицом и статью напоминающий жирафа сухопарый капитан:

- Ко мне, во вторую, - и добавил: - Ты бы хоть застегнулся, Нетайгаленко, а то пополнение распускаешь.

Не обратив ровно никакого внимания на распоряжение капитана, ефрейтор дружески подмигнул мне и произнес:

- Меня зовут Саша. Вечером увидимся, земеля, - бросил бычок и зашел обратно в штаб.

СЛЕДСТВИЕ, НАШИ ДНИ

...- Развели, суки... твою мать... - продолжал орать я.

Злость придавала сил: казалось, еще немного - и я смогу разорвать сжимающиеся от каждого движения наручники. Кисти рук набрякли и посинели, боли я не чувствовал и всё бессмысленно дергал и дергал руками, заставляя браслеты всё больше и больше сжиматься, раздирая в кровь кожу, давя вены и мышцы.

Странно, но, несмотря на все мои оскорбления и бурную реакцию, меня никто не трогал, лишь жестко придерживали за плечи и горло, лишая возможности броситься на обидчика.

Позже я понял: силовые методы никогда не допускались в присутствии следователя или тем паче прокурора. Когда задержанного необходимо было "вразумить", следователь или иное начальство выходили из кабинета сами или просили вывести подследственного.

Через несколько минут первая волна ярости, ослепляющей, бездумной, огромной энергетической силы, схлынула. Наступила естественная депрессия. Мгновенно пропали силы, я обмяк, словно из меня, как из воздушного шарика, выпустили весь воздух. Не зря на сленге подписать "самодоноску", то есть явку с повинной, называется "лопнуть".

Вот я и лопнул, купился, продул масло (мозги) или как там еще можно назвать те совершенно безумные действия, которые я совершил. Лопнул - и теперь в моем образе сидела на стуле тряпичная кукла без хребта и ребер. Изрыгающая матюки кукла, отработанный материал, серое ничто.

Лопнул?! Ну нет! Главное, не терять самообладания, включить мозги, хитрость, все те скрытые ресурсы, которые Господь дает человеку в минуту опасности.

Лопнул!!! Ну нет! Не дождетесь. Радости от моего поражения и бессилия я им не доставлю. Воевать нужно до конца, ведь принцип ведения любой войны состоит в том, чтобы поставить противника в условия, когда у него не будет шансов на успех.

Завязанный узел можно разорвать, разрубить, а можно распутать и освободившимися концами опутать и удушить тех, кто его завязывал и затягивал. Главное, не забывать, что "в спину не стреляют только мертвые".

- Уберите руки, я успокоился, - сказал я "соколятам".

Следователь молча кивнул головой, физическое давление ушло, осталось самое тяжелое, душевное. Это самое душевное волнение следовало побороть, сконцентрироваться. Сделать это нужно было в течение нескольких минут. Значит, с мозгами нужно поступить, как с обычным аккумулятором: подключить и подзарядиться, а розетку этой энергетической подпитки можно найти в чем-нибудь приятном, например в воспоминаниях...

РЕТРОСПЕКТИВА

...Казарма оказалась огромным бараком с сапсановыми стенами. Спальное помещение на сто двадцать человек, ротная канцелярия, каптерка, обязательная Ленинская комната, она же Красный уголок, и учебный класс. Ленкомната - образец нехитрого уюта. Раздолбанные канцелярские столы, два продавленных, местами с порванной обивкой дивана, несколько таких же когда-то плюшевых кресел. Апофеоз - черно-белый, едва живой телевизор "Электрон", показывающий от двух до четырех каналов в зависимости от его (телевизора) настроения и силы нанесенных по корпусу ударов.

От всего этого убожества выгодно отличались портреты вождей во главе с их "гуру" Леонидом Ильичем Брежневым. Отдельно - Маркс, Энгельс, Ленин, а также любимый военачальник - министр обороны Устинов и главный идеологический командир - генерал армии Епишев.

Их строгие взгляды упирались в бездарно исполненную стенгазету и другие воспитательные и учебные материалы.

Естественно, кроме вышеперечисленного, в казарме - ружпарк, бытовка и умывальник. Да, чуть не забыл упомянуть самую большую достопримечательность казармы - "Марь Ивановну". Кто не служил срочную службу, тот не знаком с этой малопривлекательной дамой весом под пятьдесят килограммов.

Сама миниатюрная, она способна превратить любого солдата в хорошо физически развитого бойца, и такую, как во второй роте химбата, я не встречал нигде. Ручной ковки металлическая ручка, скорее напоминающая изящный гнутый гриф виолончели, внизу приварена металлическая плата, в которой располагались четыре полотерные щетки, наваленные на плату сверху в экзотическом беспорядке траки от танковых гусениц. Дневальные по роте два раза в сутки общались с этой милой дамой, до зеркально блеска натирая казарменные полы. Капитан Шуляк, командир второй дезактивационной роты, любил чистоту, его понимание чистоты укладывалось в незамысловатую фразу: "Пол и сапоги должны блестеть, как полированные яйца у кота". Он не вдавался в подробности, где и когда видел "полированные кошачьи яйца", но благодаря "Марь Ивановне" всё подразделение четко представляло себе, как они должны выглядеть.

Шуляк был кладезем всевозможных присказок и поговорок, перлов, большинство из которых дамам и детям до шестнадцати ни читать, ни слушать не рекомендуется. Он сыпал ими всю недолгую дорогу до казармы. Мы бродили по огромному унылому помещению, в котором, кроме нас и дежурного наряда, никого не было (рота находилась в автопарке), и впервые за семь месяцев службы маялись от безделья...

(Продолжение следует.)

Петр ГАЛКИН.