Номер 09 (1353), 17.03.2017

И. Михайлов

СОКРОВИЩА СЕМЬИ ВОРОНЦОВЫХ

II. Знаменитые книголюбы

(Продолжение. Начало в № 2-3, 5-8.)

* * *

А пока в продолжение исследования о М. С. Воронцове стоит отметить, что "хозяин" Новороссии был в то же время человеком далеко не с ангельским характером.


Но среди подавляющего большинства чиновников, особенно в николаевскую эпоху, Михаил Семенович выгодно отличался своей образованностью, честностью, энергичностью, широтой взглядов. Вместе с тем ему были присущи: тщеславие, властолюбие, злопамятство. В этой связи припоминаются строки из эпиграммы А. С. Пушкина, посвященной князю Воронцову:

Полу-милорд, полу-купец,

Полу-мудрец, полу-невежда,

Полу-подлец, но есть надежда,

Что будет полным наконец.

Чтобы судить о том, насколько гневные стихи великого поэта справедливы, необходимо коснуться истории его взаимоотношений с Воронцовым. Тем более мой рассказ о Михаиле Семеновиче будет неполным без хотя бы краткого упоминания об этом эпизоде из его биографии.

Должен признать: писать об этой истории крайне сложно. Старая литература, в частности мемуары, старалась не вникать в суть конфликта между всесильным сановником и ссыльным поэтом. Да и автор этих строк ни в коем случае не претендует на всестороннее исследование характера их взаимоотношений.

В то же время не могу не отметить: в советской литературе, если речь шла об этих событиях, освещались они, как правило, крайне тенденциозно. Прежде всего принималось во внимание следующее: А. С. Пушкин - национальная гордость России, гениальный поэт, а М. С. Воронцов всего лишь известный вельможа, коих в Российском государстве было немало. Все это так, если смотреть на эту историю лишь с "классовых позиций". Но вернемся в далекие 20-е годы позапрошлого столетия.

Жарким июльским днем 1823 г. А. С. Пушкин прибывает в Одессу, все еще продолжая оставаться на положении ссыльного. Поэту едва исполнилось 24 года, и к тому времени он снискал широкую известность своим творчеством, а также строптивым характером.

Официальный Петербург с беспокойством и подозрительностью следил за творением молодого воспитанника привилегированного Лицея. Время, которое Пушкин определил как "дней Александровых прекрасное начало", давно прошло. Как юношеские забавы поэта можно воспринимать строки, посвященные Александру I:

"Тебе, наш храбрый царь, хвала, благодаренье!"

Все это писалось под впечатлением либеральных речей императора, победы русского орудия в наполеоновских войнах... Да и сам автор стихов был слишком молод. Прозрение наступило очень быстро. Уже в 1817 г. появляется ода "Вольность", через год - "Сказки", где высмеиваются пустые обещания монарха: "...как царь-отец рассказывает сказки". "К Чаадаеву", где поэт надеется "Россия вспрянет ото сна. А на обломках самовластья..."

В стихотворении "Деревня", написанном в 1819 г., А. С. Пушкин все еще надеется на "милость" Александра I. В этом произведении, также вызвавшем негодование властей, поэт резко бичует пороки российской действительности и воспевает идеалы свободы:

Увижу ль, о друзья, народ неугнетенный

И рабство, падшее по манию царя...

Далее в списке "возмутительных", с точки зрения правительства, шел эпиграф на всесильного временщика, который был "всей России притеснитель... Без ума, без чувств, без чести...". Надо ли объяснять, каково было отношение А. А. Аракчеева (1769-1834), фактически с 1815-го по 1825 г. руководившего государством, к молодому автору, посмевшему сделать его посмешищем для всей России.

И, наконец, иронические стихи, направленные непосредственно против Александра I, под названием "Ты и я". Кроме того, правительству стало известно, что А. С. Пушкин был принят в члены литературно-политического общества "Зеленая лампа", которым руководил "Союз благоденствия".

"Душой" организации был Н. Всеволожский, в доме которого заседали члены "Зеленой лампы". В комнате, где непосредственно происходили собрания, висела лампа с зеленым абажуром. Среди "лампистов" оказалось немало будущих участников декабрьского бунта на Сенатской площади в 1825 г. Многие из них еще с 1816 г. находились "под подозрением" у полиции.

В полиции знали: А. С. Пушкин - один из наиболее активных членов "Зеленой лампы", которые не скрывали своей оппозиции к правительству и самодержавию.

Итак, к весне 1820 г. было ясно, что поэту не избежать наказания. Его вызвали к генерал-губернатору Петербурга графу М. А. Милорадовичу (1771-1825) - некогда кумиру молодежи, герою Отечественной войны 1812 г. - для объяснений. Однако Пушкин и не помышлял раскаиваться, как, вероятно, на то рассчитывали власти. Александру Сергеевичу реально грозит ссылка в Сибирь.

Но вот что важно отметить: в России жили и творили замечательные деятели литературы, музыки, живописи, которых во многом объединяли либеральные идеи. Они сумели по достоинству оценить А. С. Пушкина, понимая, что его поэтические шедевры еще впереди. Старшие друзья поэта и прежде всего влиятельный при дворе писатель и историк Н. М. Карамзин добились "перевода" А. С. Пушкина по службе в южные окраины России. Так он оказался в Бессарабии, о которой писал:

Она Державиным воспета,

И славой русскою полна...

Когда стало известно, что М. С. Воронцов будет генерал-губернатором Новороссии, друг Пушкина, "язвительный поэт, остряк замысловатый", князь П. А. Вяземский (1792-1878) выхлопотал Александру Сергеевичу перевод из Кишинева в Одессу под начало просвещенного администратора.

Вот таким образом А. С. Пушкин поменял место своей ссылки. Правда, поэт охотно переехал в Одессу, в город, где общественная и культурная жизнь была не менее бурной, чем в столице. Вполне допустимо, что Пушкин еще в 1821 и 1822 гг. "инкогнито" побывал в Одессе и даже "поддался обаянию ее своеобразия".

Во всяком случае, М. С. Воронцов вначале был рад приезду поэта в главный город "своего края", надеясь, что Александр Сергеевич возвеличит в своем творчестве его имя и деяния. Пушкина охотно приглашают в резиденцию генерал-губернатора, где поэта милостиво принимает графиня Елизавета Ксаверьевна Воронцова. Жена Михаила Семеновича, надо полагать, искренне восхищалась поэзией ссыльного чиновника. Да и самому Воронцову нравились стихи своего подчиненного.

Справедливости ради надо отметить: к своим чиновничьим обязанностям Александр Сергеевич относился как к досадной неприятности, отдавшись всей своей пылкой натурой поэзии и светским увлечениям.

Одесское общество недаром гордилось, помимо всего прочего, обилием красивых женщин, многие из которых отвечали взаимностью на внимание Александра Сергеевича. В то же время начали осложняться отношения между генерал-губернатором и поэтом-чиновником, поскольку М. С. Воронцов, рьяно взявшийся за преобразование управляемого им края, требовал от своих служащих дисциплины и трудолюбия.

Мелочные, как считал поэт, придирки со стороны начальника отравляли его пребывание в Одессе.

Я не берусь утверждать со всей определенностью, что откровенный флирт Александра Сергеевича с Воронцовой, быстро ставший известным всему одесскому обществу, был своеобразной местью поэта. Вместе с тем такому человеку, как Пушкин, оказалось нелегко устоять перед красотой и обходительностью Елизаветы Ксаверьевны, которой, надо думать, было приятно ухаживание замечательного поэта и галантного кавалера.

Трудно поверить, чтобы Е. К. Воронцова могла допустить какие-то неосторожные действия, позволившие ее мужу ревновать. С юности Пушкин быстро влюблялся во всех красивых женщин, которые встречались на его жизненном пути. Однако это отнюдь не означало реальной близости с "объектом" очарования.

Елизавета Ксаверьевна восхищала многих мужчин своего круга и, как любая женщина, испытывала при этом кокетливое удовлетворение, заставляя страдать от безответной страсти.

А тут, к несчастью, пылкой любовью воспылал к княгине Воронцовой юный А. Н. Раевский, друг Пушкина и сын прославленного генерала, героя Отечественной войны 1812 г. Николая Николаевича Раевского (1771-1829). Соперник поэта повел себя в этой истории не лучшим образом, стремясь интригами и сплетнями усложнить Александру Сергеевичу и без того нелегкое положение.

Каково было М. С. Воронцову? Конечно, он мог пренебречь пересудами местного высшего света, тем более "любовные игры" были в обычаях его круга. Михаил Семенович и сам увлекался, и среди его "жертв" была жена М. П. Щербинина, его подчиненного и в то же время дальнего родственника. Эта женщина считалась "красавица из красавиц", и князь не находил в своем поведении ничего особенного. Его положение многое ему позволяло. В то же время считаться с чувствами подчиненного ему мелкого чиновника, хотя и талантливого поэта, "сиятельный" начальник, разумеется, не желал, хотя не было в чем упрекнуть свою жену.

Но это была не единственная причина ненавидеть Пушкина. Александр Сергеевич не оправдал надежд князя Воронцова, желавшего видеть в Пушкине своего придворного поэта.

В советской литературе, если упоминались неприязненные отношения между А. С. Пушкиным и М. С. Воронцовым, то особо подчеркивалось, что генерал-губернатора более всего возмущали "опасные" связи ссыльного поэта со всякими "подозрительными" с политической точки зрения людьми.

Мне представляется, что надо видеть в этом конфликте не только и даже не столько политический аспект, сколько неприятие человеческих характеров. Если прочитать некоторые произведения А. С. Пушкина, написанные им до ссылки, то можно обнаружить очень хлесткие и злые эпиграммы и стихотворения далеко не политического содержания. Александр Сергеевич не прощал обиды, был запальчив в споре, болезненно самолюбив.

31 июля 1824 г. А. С. Пушкин покинул Одессу, оставив неизгладимый след в ее культурной и общественной жизни. Но город и его жители полюбились поэту, и эти чувства нашли отражение в его творчестве.

* * *

Кажется, на описании жизни и деятельности главных собирателей библиотеки можно поставить точку. Правда, был еще один Воронцов, последний представитель этого семейства, князь Семен Михайлович (1823-1882). Но о нем уместно сказать в заключительном очерке.

Мной упоминалось, что Воронцовы собрали великолепный архив, и читатель вправе поинтересоваться его судьбой и содержанием некоторых материалов. В самом деле, о библиотеке еще будет речь впереди, а как быть с архивом? Посвящать этому вопросу специальный очерк, по-моему, нет необходимости, но сказать о воронцовском архиве несколько слов считаю своей обязанностью.

Мне представляется, что довольно подробное (относительно того, что имеется по этой теме) знакомство с жизнью и деятельностью Воронцовых позволяет судить о них как о передовых людях своего времени, с широким политическим кругозором и культурными интересами. Эти обстоятельства сказались и на сборе документов, которые вошли в их архив.

Коллекционированию исторических источников положил начало М. И. Воронцов. Этот вельможа интересовался жизнью и деятельностью Петра I. Он стремился, "чтоб находящиеся по разным столбцам, корреспонденциям и связкам дела... в одно место собрать, переплесть и хранить должно...".

Занимая высокие должности, А. Р. Воронцов целенаправленно стремился к собирательству исторических документов. Более того, Александр Романович способствовал розыску различных исторических источников за пределами России. Об этом свидетельствуют многочисленные иностранные рукописи, собранные в архиве. Можно в качестве примера привести документы, относящиеся к Французской революции конца XVIII в. По всей вероятности, граф Воронцов очень интересовался этими событиями и не считался с затратами для приобретения ценных "бумаг", в частности, израсходовав для этой цели 2400 ливров, "прося разыскать преимущественно материал французских послов и агентов в России".

Семен Романович Воронцов и позднее его сын, Михаил Семенович, также пополняли архив разнообразными документами. Однако их публикация началась только при жизни М. С. Воронцова, когда весь архив оказался в Одессе.

В этом городе при содействии генерал-губернатора Новороссийского края издавался "Одесский вестник", в нем за 1837 г. была опубликована "Записка о том, сколько я памятую о крымских и турецких походах". Анонимный автор, участник русско-турецких войн второй половины XVIII в., сообщает любопытные подробности касательно этих событий. В 40-х гг. XIX в. в Одессе были опубликованы письма сына Петра I, Алексея, к отцу; документы, относящиеся к периоду царствования Екатерины I (1684-1727).

В архиве Воронцовых хранился уникальный памятник русского средневековья "Псковская Судная грамота", дошедший до нас в единственном списке. Много ценнейших материалов было опубликовано в "Записках Одесского общества истории и древности".

Большая заслуга в деле обнаружения документов принадлежала преподавателю Ришельевского лицея Николаю Никифоровичу Мурзакевичу (1806-1883). Этот сын смоленского священника даже не помышлял о том, что станет историком, крупным библиографом. Он воспитывался в Смоленской духовной семинарии, где по настоянию отца готовился стать священником. Но еще в духовной семинарии молодой человек понял, что его больше занимают светские науки. После окончания Московского университета (нравственно-политическое отделение) переселяется в Одессу, где его представляют М. С. Воронцову. Генерал-губернатор запомнил этого способного человека, поручив ему "разобраться" с книгами своей огромной библиотеки. Кроме того, "хозяин" Новороссии способствовал тому, что Мурзакевич был принят на службу в качестве преподавателя в одно из лучших учебных заведений России - Ришельевский лицей.

Михаил Семенович часто поручал Н. Н. Мурзакевичу, обладавшему обширными знаниями, отменным трудолюбием и научной добросовестностью, "приводить в порядок" архив, а также покупать иностранные книги, наполняя ими семейную библиотеку Воронцовых.

Полная публикация материалов началась по инициативе наследника М. С. Воронцова, князя С. М. Воронцова. Семен Михайлович обратился к П. И. Бартеневу (1829-1912) с предложением издавать многотомный "Архив князя Воронцова", рукописи к тому времени были перевезены из Одессы в Петербург.

В 1870 г. в Москве вышел первый том "Архива князя Воронцова". Издание это продолжалось до 1895 г. и составило сорок томов. К сожалению, эти объемные издания не включили полностью всех документов и материалов, хранившихся у Воронцовых. Трудно сказать, какова истинная причина прекращения издания "Архива". Возможно, что наследники С. М. Воронцова стали испытывать финансовые трудности и утратили интерес к этому замечательному предприятию. Но и то, что было сделано, является важным вкладом в изучение истории России и зарубежных стран.

Читатель познакомился с кратким очерком жизни и деяний главных представителей семьи Воронцовых, который, как мне представляется, может несколько прояснить суть их библиофильства. Особенности государственной и общественной деятельности Воронцовых, их личные пристрастия, как в зеркале, отражаются и в характере печатных материалов, собираемых ими на протяжении десятилетий.

Стоит ли удивляться тому, что автору этой скромной работы удалось, исследуя книжную библиотеку, обнаружить исключительно редкие издания, о которых еще будет рассказано.

(Продолжение следует.)