Номер 42 (787), 28.10.2005

ЗАРИСОВКИ ОДЕССКОГО БЫТА

В 1951 году я поступил на лечебный факультет Одесского медицинского института. Это был год, когда из Советской Армии демобилизовались молодые люди, прошедшие армию, а многие даже и фронт. Так как я с шести лет пошел в школу, то оказался самым молодым на курсе. На нашем факультете было много молодежи 28-32-х лет, активно воевавших на фронте, награжденных медалями и орденами. Среди них выделялись парторг курса Нестеренко, проведший четыре года на фронте фельдшером, орденоносец Боевого Красного Знамени, Кобысь – прекрасный товарищ и старший друг, в честь которого был назван совхоз в Одесской области, Зверев, потерявший ногу на фронте, истинный одессит, Решетняк – широкоплечий мужчина двухметрового роста, с которым я постоянно готовился к экзаменам. К нам часто присоединялись студенты Новик и Янцеловский. Они были старше меня, Виктор Новик – на десять лет, а Эдуард Янцеловский – на девять. Они выделялись своим упорством в освоении знаний, совмещали учебу с работой. И Новик, и Янцеловский оставались во время оккупации в Одессе и занимались в открывшемся во время оккупации стоматологическом училище, приобретая специальности зубного врача и протезиста. Оба они были выше среднего роста, истинные одесситы-шутники, знающие много анекдотов, шуток, прибауток. Все одесситы, куда входил и ныне главный врач онкологической больницы профессор Вилен Васильевич Степуло и бывший ректор мединститута профессор Игорь Иванович Ильин, дружили и держались вместе.

Мне было всего шестнадцать лет, и поэтому старшие товарищи меня постоянно опекали. Эти коренные одесситы, студенты, говорили на специфическом одесском жаргоне, особенно Эдуард Иванович Янцеловский, будущий доцент медицинского института. С Виктором Новиком я подружился с первых же дней учебы в институте. Он учился и работал начальником медсанчасти Высшего мореходного училища, ходил в морской форме. Новик был настолько красив, что, по словам студенток, был намного красивее главного героя кинофильма "Мост Ватерлоо", которым восхищалась тогдашняя молодежь. Его – отличника учебы и общественника "вывешивали" на Доске почета, но его фотографии постоянно воровали девушки. Я от многих девочек-студенток слышал, что он якобы за ними ухаживает, но это была неправда, так как Виктор был женат, имел сына Сережу, которого я забирал из роддома. Его супруга Лида Василенко, удивительно красивая и интеллигентная, преподавала английский язык в водном институте, а ее брат Николай Василенко был первым заместителем начальника Управления пассажирского флота Черноморского морского пароходства. Я был вхож в эту одесскую семью и познакомился со всеми, проживающими в старинном доме на втором этаже по улице Воровского. Отец Виктора – Давид Варфоломеевич Новик, мать – богомольная старушка (имени и отчества не помню) и две красавицы сестры – Ядзя, бывшая замужем за моряком, которого все называли почему-то Павлуша, и Элля, жена декана холодильного института – также красавца, доцента Красотова. Племянником Виктора был ныне известный композитор, заведующий кафедрой консерватории, профессор Александр Красотов. Я только недавно узнал, что Шурик всего на пять лет моложе меня. По-видимому, он ко мне относился с большим уважением, так как боготворил своего дядю, с которым o постоянно занимался, готовясь к экзаменам. Шурик до сих пор при виде меня встает по стойке "смирно". На третьем курсе института мы настолько близко сошлись, что Виктор поведал мне свою сложную и непростую жизнь.

Когда в Одессу пришли немцы и румыны, его поначалу принимали за еврея. Часто останавливали и пытались отправить в гетто. Он тут же спускал штаны, и его неизменно отпускали, так как он не был обрезан. Но однажды один проходящий полицейский все же пытался его забрать, но здесь выскочили языкатые женщины – одесситки из двора, позвали отца, который никак своим чисто славянским лицом не походил на еврея, и Виктор был отпущен. Семья в годы оккупации бедствовала, отец работал официантом в частном ресторане, и жили они скудно. Но вот пришла Красная Армия, и Виктор вышел из Нерубайских катакомб, где он прятался от отступающих озверевших румын и немцев, и сразу же был призван в ряды Советской Армии. Через месяц возле Одессы его часть была окружена и частично перебита, а остальные взяты в плен. Так начались для него страшные дни плена. Виктор выделялся из окружающих своим ростом, необычно красивым и интеллигентным лицом, и его дважды допрашивали на принадлежность к еврейской национальности, но оба раза выручали соседи по улице, знавшие его раньше и подтверждавшие, что он не еврей. Я думаю, что Виктор Новик был поляком, так как его родители – верующие люди – ходили в костел, но Новик считал себя русским и кроме слов "да не згинела Польска от можа до можа" ничего по-польски не знал. В лагере он и Николай Свиридов решают бежать из плена и добираются до Одессы. Перекусив кусачками проволоку, они пробираются в село за двадцать километров от лагеря военнопленных, переодеваются в цивильную форму и направляются в свой родной город Одессу. По прибытии в Одессу Виктор и Николай сразу же сообразили, что распространяться, о том, что они военнопленные, не стоит – их ожидает СМЕРШ и в лучшем случае двадцать лет лагерей за трусость и измену Родине. Поэтому они год скрываются, прячась на чердаках, а через год начинают выходить на улицы родного города. Но вот облава, и Виктора и Николая забирают вновь в армию и, не допрашивая, направляют на фронт. Люди на фронте нужны, особенно фельдшеры в военно-передвижных госпиталях. Новик по фронтам войны добирается до Берлина, где кончается его фронтовая жизнь. Госпиталь после войны уже не нужен, и младшего лейтенанта Виктора Давидовича Новика направляют продолжать учебу в Одессу, в медицинском институте на лечебном факультете. Так он начинает получать вторую специальность врача. Но способного и пытливого Виктора постоянно гложет вопрос: а чем, собственно, отличается гитлеризм от сталинизма? Он сопоставляет слова одного немецкого офицера, который заходил в их квартиру поухаживать за красавицей Ядзей и которой говорил: "Жалко, что мы воюем, – наши доктрины очень близки. Сталин и Гитлер – люди одинаковой натуры, очень мало национал-социализм отличается от сталинского социал-национализма. Разница одна: мы убиваем евреев, а Сталин их притесняет и мучает". Виктор в одной из бесед признался мне (в разгар антисемитизма 1952 года), что фашизм и социализм – близкие формации, опусти голову и жди, все может быть – и депортация, и уничтожение по-гитлеровски, но молчи, молчи и жди. Авось, кривая вывезет. И кривая вывезла. Диктатор умер, и началась пора "хрущевской оттепели", которая не решила национальный вопрос, а просто поставила его в разряд длительного периода, похожего на начало фашистской диктатуры, а именно – ограничение евреев, недопущение их к "хлебным" местам. Партия хотела показать загубленному социализмом поколению, что они всё же имеют преимущество перед иудеями, так как могут учить своих детей в престижных вузах, наслаждаться командными должностями, жить в государственных квартирах, а евреи всего этого лишены.

Конечно, эта политика была рассчитана на очень ограниченных людей, которым все это нравилось, но не такими были Новик, Янцеловский, Решетняк – они, прошедшие фронт, понимали, как пагубно отражается эта политика на экономике, как отбрасываются талантливые люди, которые могли бы принести пользу для прогресса страны. Они все это хорошо понимали и осуждали, но не в их компетенции было что-либо исправить. Когда на меня набросился комсомольский актив, вследствие утери комсомольского билета, и я был подвергнут шельмованию и исключению из рядов комсомола, на мою сторону встали Новик, Янцеловский, Зверев, Решетняк, Лаврентьев, Сосюра, Макулькин, Львов и другие студенты, которые заявили: "Мы тебя в обиду, Виктор, не дадим, будем бороться вместе". И мы победили. Не я один, а все вместе. Я вспоминаю, как за меня заступились нынешний академик Филипп Николаевич Серков, доцент Юрий Александрович Прендель, доценты Степаненко, Община, ректор института профессор Иван Яковлевич Дейнека, и общими усилиями я был оставлен в институте и получил диплом врача с отличием.

С Виктором Новиком я продолжал дружить в разные периоды своей жизни, когда работал заведующим кафедрой Целиноградского медицинского института. Мы с ним часто переписывались, а затем я приехал в Одессу уже профессором, стал заведующим кафедрой Одесского сельскохозяйственного института. Виктора в тот период сделали главным врачом областной стоматологической лечебницы и главным стоматологом области. Новик, как никто другой, подходил для этой должности. Он был настоящим Главным врачом – прекрасным хозяйственником, оборудовавшим уже в тот период клинику современными инструментами и приборами. Сам Виктор, прекрасно владея терапией, общей хирургией и, естественно, стоматологией, превратился в первоклассного врача. К нему стремились попасть больные. Я помню, когда мне рвали зуб, возле меня стояли и Новик, и Янцеловский. В то время стоматологическая анестезия не имела хороших препаратов, как сейчас, и мои друзья держали меня за руки. Много лет я приходил на Торговую, и оба они держали меня за руки, разделяя со мной мою зубную боль. Виктору Давидовичу Новику работать было нелегко. На его базе располагались три стоматологических кафедры факультета медицинского института. Три видных профессора-стоматолога – Марченко, Семенченко, Кулаженко, находящиеся в нелицеприятных взаимоотношениях друг с другом, тянули одеяло на себя, а он – принципиальный и честный хотел только одного – улучшить стоматологическую помощь в области, помочь больным, достать новейшую аппаратуру для их лечения. Зная иностранные языки, читая зарубежную литературу, он и в тот период доставал анальгетики, которые используются в стоматологической практике и ныне. Но ему это не всегда удавалось. Тогда он, как истинно честный врач, конфликтовал с власть предержащими. На него шли постоянные доносы, и, как и в период оккупации, его упрекали в замаскированном еврействе. Nднажды, рассердившись на доносчиков и устав от своих постоянных оправданий в райкоме партии и горкоме, он привел к первому секретарю всех своих родственников – родителей, сестер. Пораженный необыкновенной красотой Виктора Новика и его сестер, а также родителей – чисто славянских людей, первый секретарь райкома собрал общее собрание областной стоматологической поликлиники и больницы, пригласил весь стоматологический факультет, декана, ректора и профессоров медицинского института и заявил во всеуслышание: "Виктор Давидович Новик – фронтовик и русский, кто еще раз напишет, что он жид, я приму неординарные меры за клевету и фальсификацию". И от Новика отстали. Но ему от этого легче не стало. Он был борцом за правду, поддерживал работающих людей, вне зависимости от национальности, и боролся с теми, кто плохо работает. От Виктора я впервые услышал, что советская власть лжива и не отвечает чаяниям народа, что нужно становиться высококвалифицированным врачом-специалистом не для блага кучки партократов, а для народа, забитого и угнетенного коммунистами. Он постоянно слушал "вражеские голоса" и комментировал их. Его друзья были его сверстниками, прошедшими фронт, израненными, но не сломленными диктаторским режимом, как, например, летчик-истребитель Леонидов, известный всей Одессе потомственный кагэбист и одновременно крупный делец Котляров. Однажды во время одного из задушевных разговоров о несостоятельности коммунистической идеологии и его звериной сущности секретарь комитета комсомола управления КГБ Юрий Котляров – сын и внук генералов КГБ, друг семьи Булганиных и Хрущевых – заявил: "Ненавижу этот строй, уйду в торговлю". Я подумал: зачем Юра, который меня много лет знает, провоцирует на антисоветчину? Но оказалось, что я неправ. Котляров по своей воле уволился из КГБ и начал работать директором ресторана "Красный", а затем перешел в "Солнечный". Через два года он уже возглавлял подсобное хозяйство Черноморского пароходства. Когда я, окончательно разругавшись с партийными органами, был лишен заведования кафедрой и полностью отстранен от работы, всё-таки не умер от голода, так как на столе всегда были овощи и фрукты от Юры, которых я ранее не позволял себе покупать. Поддерживали меня и все мои друзья, в том числе и Виктор Новик, его сестры, их мужья и дети. Новик был настолько возмущен фарисейством власти, которая меня не выпускала за рубеж и не давала работать, что искал связи в ОВИРе и КГБ, чтобы меня с богом выпустили из советского "рая", но, к счастью для меня, этого не произошло.

В 80-е годы у Виктора Новика и Лиды Василенко были споры по поводу воспитания сына Сережи, которого Лидочка безумно любила и как-то необычно баловала. Они разошлись, и Виктор через несколько лет женился на необычайно также красивой и одаренной Адочке, доценте-офтальмологе медицинского института. Их жизнь сложилась удачно. Сейчас Новик на пенсии, продолжает много работать над собой. Он получает ордена и медали, "зажуленные" советской властью от людей, во время войны попавших в плен. Хочется надеяться, что должно быть счастье таким людям, как Виктор Новик, чья тяжело прожитая жизнь, не омраченная ничем честность и поиски правды жизни должны служить примером одесской молодёжи, вступающей в жизнь.

В.Р. Файтельберг-Бланк, академик.