Номер 41 (1385), 3.11.2017

И. Михайлов

(Продолжение. Начало в №№ 22-40.)

Как было условленно, на рассвете мы отправились в длительное путешествие на стареньком "Пикапе". За рулем - Фуад, я примостился рядом. В кузов мы бросили вещевой мешок с провизией и одеждой. Кроме того, взяли с собой бутылки с питьевой водой.

Теперь - в путь, преодолеть мы должны были чуть более 240 км. Я уже посещал этот удивительный античный город, вернее то, что от него осталось. Но даже сохранившиеся руины поражают воображение.

Ехали мы не спеша, по скверной дороге, то и дело останавливаясь для кратковременного отдыха. Неподалеку от античных развалин - небольшой довольно неопрятный городок. Мы остановились в своеобразном караван-сарае, который на протяжении многих веков служил временным пристанищем для купцов и путешественников. Эта "гостиница" была сооружена из камня, обмазанного толстым слоем глины, так что в летний зной там было прохладно, а в зимнее ненастье - довольно уютно.

Местные повара могли угодить, наверное, любому взыскательному гурману: бастурма, плов, шашлыки, телятина в изумительном соусе... Никто никуда не спешил, можно было часами сидеть в чайной, а хозяева только рады угодить гостю. Я с удовольствием лакомился финиками, запивая их апельсиновым соком.

Прошло четыре дня. Надо было возвращаться в Дамаск, чтобы продолжить начатую операцию. И вновь - столица Сирии, многолюдная, пестрая, шумная и неопрятная. В гостинице Антуан подал мне ворох всяких бумаг, среди которых письмо от Абы. Как и следовало ожидать, он терял терпение: сожалел, что я отправился (по делам службы - как он считал) на столь длительное время.

С посыльным я отослал Абе записку. Уже на следующий день, утром, явился от него человек с письмом, в котором Аба настойчиво приглашал меня в гости. Я этого ждал.

Прихватив в подарок трость с серебряным набалдашником (без этого на Востоке не принято), я на такси подъехал к знакомому особняку.

Аба искренне обрадовался и даже разволновался. При разговоре он часто путал немецкие и арабские слова, потом спохватился, говоря, что это у него от "радостной встречи". Сначала мы, как принято на Востоке, о делах - ни слова. Обсуждали всякие пустяки: погоду, сравнивали цены на рынках Дамаска и Алеппо. Аба был уверен, что я пребывал в этом сирийском городе. Потом, как обычно, началась обильная трапеза.

Только за ужином Аба, как бы невзначай, вспомнил о фотографии. Я сообщил арабу, что девушка - христианка, сестра моего сирийского знакомого, которая, как я полагаю, согласится с ним встретиться.

Аба засиял, глаза его заблестели, радостная улыбка не сходила с его лица. Он предложил мне, не мешкая, организовать рандеву с красоткой. Я пообещал поговорить с ее братом.

Фуад, узнав о нашем разговоре, сообщил мне дальнейший план действий. Согласно легенде, родственники Фатимы якобы не возражают против свидания, но... Об этом я сообщил Абе, встретившись с ним через несколько дней. "Но" означало, будто близкие этой девушки настаивают на солидном залоге в счет будущего выкупа. Фуад считал, что можно не только похитить Абу, но и приобрести капитал для своей организации. Что ж, вполне по-сирийски. Это условие Абу не удивило. Он охотно согласился, заметив: у него - серьезные намерения.

Тем не менее он предупредил, что "задаток" даст только после первого свидания. Более того, Аба пожелал встретиться с Фатимой в своем особняке, что, разумеется, не входило в наши планы. Я объяснил ему, что старший брат девушки категорически против. Он настаивает, чтобы знакомство состоялось в моем номере гостиницы "Пилигрим".

Аба на минуту задумался, потом согласился. Роль Фатимы, должен был сыграть младший брат Симхи, мальчик лет четырнадцати. Он будет соответствующим образом одет.

Я настоял, чтобы Аба прибыл в гостиницу без своей многочисленной охраны, не привлекая внимания жителей района. "Достаточно, - заявил я, - шофера и одного телохранителя, который будет дежурить в вестибюле.

Сперва Аба категорически возражал. Но когда я заметил, что, видимо, у него нет доверия к офицеру Абвера, он вздохнул и принял наши условия.

Фуад с одним из своих друзей берется нейтрализовать вооруженного охранника, а я один справлюсь с Абой. Я стал готовиться к встрече. Антуану велел накрыть стол в моем номере. Кроме бургундского, на столе появились плов по-сирийски, рубец тушенный с красным вином, куриный паштет, приготовленный по местным рецептам. Я еще заказал на десерт мороженое и ореховый торт с шоколадом.

В отличие от меня, предпочитавшего во всем точность и аккуратность, Аба любил опаздывать, давать пустые обещания, ссылаться на недостоверные факты. Но на этот раз ровно в десять часов вечера показался большой черный "Мерседес", в котором гордо восседал Аба с охранниками. Вместо одного, как было договорено, он прихватил с собой трех крупных парней.

Я вышел его встречать, на ходу нащупывая спрятанный "Вальтер". Уловив мой недовольный взгляд, Аба поспешил объяснить; двое останутся у дверей гостиницы, и только один будет находиться в вестибюле. Конечно, все они были при оружии.

Тем временем Фуад с мальчиком и двумя активистами из сионистской организации "Бейтар" находились в машине, стоявшей за углом гостиницы. Они видели, как "Мерседес" Абы остановился у дверей "Пилигрима". Им следовало ждать условного сигнала.

Аба с неподдельным энтузиазмом пытался меня обнять, вновь говорил о любви к Германии... Он уже был слегка пьян. Я сразу пригласил его к столу и налил по полному бокалу вина. Аба охотно пил, удивляясь, что и я последовал его примеру.

"Невеста" опаздывает, укоризненно заметил мой гость, взглянув на свои золотые карманные часы. Я позвал Антуана (который был в курсе дела) и велел ему послать за шампанским в кафе напротив "Пилигрима", где продавали отличный французский напиток. Когда посыльный отеля появился в дверях, это и был знак для Фуада: операция подошла к кульминационному этапу.

Машина Фуада тихо припарковалась у центрального входа в гостиницу. Из нее вышли "Фатима" и двое молодых сопровождающих. Затем Фуад подъехал к "черному" входу, который находился в противоположной стороне от парадного, где, скучая, стояли охранники Абы. Потом Фуад при содействии Антуана открыл двери этого запасного выхода и быстро вернулся к мнимой девушке.

Охранники ничего подозрительного не заметили. Очередная "невеста" их шефа в сопровождении своих "родственников" направилась в вестибюль. В мой номер должны войти только Фуад с "девушкой".

Честно говоря, встретив на улице этого мальчика, одетого в женское платье (платок покрывал не только голову, но и часть лица), его можно было принять за миловидную стройную девчонку.

В дверь номера, где мы с Абой в это время с аппетитом уплетали мальфуф (голубцы с рисом и бараниной), постучали. Я, на правах хозяина, ее отворил. На пороге стояли Фуад и чудо-девица.

"Невеста" вошла, словно плыла, чуть-чуть покачивая бедрами. Испытывая сильное напряжение, я почувствовал, что краснею. Однако Аба моего волнения не заметил. Я больше всего беспокоился за мальчика и ребят из "Бейтара". Действовать следовало очень быстро и вместе с тем осторожно.

Когда Фуад быстро вышел из комнаты, Аба, покачиваясь от выпитого вина, подошел к "девушке". Он едва успел снять с ее головы платок, как я моментально вывернул руки несостоявшемуся жениху, а "девушка" тут же засунула кляп в его рот. Фуад, стоящий за дверью, ворвался в комнату в тот момент, когда Аба с выпученными глазами со страхом и недоумением молча смотрел на меня. Фуад проворно надел на его руки приготовленные заранее наручники и тихо произнес: "Финита ля комедия".

Однако операция еще не завершена. Нам предстояло незаметно пробраться к запасному выходу. На улице нас ждали бейтаровцы с машиной.

Я вздохнул с облегчением только тогда, когда мы оказались в еврейском квартале Дамаска, в маленьком конспиративном домике. Мы провели в нем несколько часов.

Когда только начинало светать, я с Фуадом и пленным Абой выехали в Эль-Кунейтру. Расчет оказался правильным. В это время суток сон особенно приятен. На улицах еще спящего Дамаска ни патрулей, ни полиции. Время от времени нам встречались редкие прохожие. Торговцы спешили к своим лавкам, повара - в рестораны и кафе.

Наконец показались Голанские высоты, а вдали - небольшой городок. Это была Эль-Кунейтра. Наша машина остановилась у неприметного дома, где нас уже ждали. Симха долго тряс мою руку, потом обнял и сказал: "Это - большая удача. В наших руках опасный преступник".

Аба, а точнее Хусейн аль-Тараби, оказался элементарным трусом. Он всю дорогу умолял его пощадить, плакал и утверждал, что любит евреев, поскольку - вдруг вспомнил этот поклонник Гитлера - они нам, арабам, двоюродные братья.

Мы еще не успели отдохнуть, как Симха сообщил: нас с нетерпением ждут в Тель-Авиве. "Теперь можно считать, что операция полностью удалась", - заметил Фуад, когда наша машина остановилась у штаба "Пальмаха", на улице Алленби.

Я присутствовал при допросе Абы-Хусейна. Он, плача и причитая, рассказывал Эдди Эппельбауму все, что знал. У него выяснилась весьма примечательная биография. Хусейн аль-Тараби - выходец из богатой помещичьей семьи. Его отец в свое время продавал земли еврейским колонистам. Хусейн не мог простить ему этого. Он отравил родного отца и поклялся отомстить евреям. Вскоре в Германии к власти пришли нацисты, и Хусейн поспешил в Берлин. Там он, прокутив большие деньги, оказался в сложном положении. Жить ему хотелось по-барски, а средств на это катастрофически не хватало. В 1937 г. Хусейна завербовала немецкая военная разведка, а уже через год он предложил свои услуги американцам. Но последние ему не поверили. Американские спецслужбы поняли: Хусейна интересуют только доллары, и при первой же возможности он их предаст.

Вернувшись в Палестину, Хусейн аль-Тараби передавал агентам Абвера важные сведения военно-политического характера. Один из связных Хусейна был англичанами арестован. Чтобы избежать провала и тяжелых последствий, Хусейн бежит в Сирию, становится Абой и с помощью итальянских и немецких спецслужб формирует военизированные группировки, состоящие из всякого сброда, для нападения на еврейские поселки и на британские подразделения, дислоцированные в Палестине. Его молодчики взрывали мосты, разрушали дороги, убивали солдат и офицеров.

* * *

Уже на следующий день со мной случилась поразительная история. Я собирался опять уехать в пустыню, вышел из штаба, где только беседовал с Эдди. Прямо на улице Алленби возле меня остановился американский "Виллис", из него вышли двое военных. "Вы - Янковский-Сердюк, и вы же - Шиллинг, не так ли?" - спросил один из них. Я утвердительно кивнул головой. "Вы арестованы за нелегальное проживание в Палестине".

"Как они узнали?" - думал я всю дорогу от центра Тель-Авива к его пригородам, где в то время размещалась комендатура. Правда, не исключено, что британская разведка "пасла" меня с первых дней моего прибытия на Святую землю... "Обычно, - рассуждал, я - нелегалами занимается полиция и, как правило, депортируют в специальные лагеря. Меня задержали военные, возможно, английская спецслужба...

Со мной говорил полковник Джон Маккензи, важный чин в военном ведомстве. Английский офицер был предельно корректен. Он не скрывал, что обо мне английской разведке сообщил Антуан. Но информация обо мне, как оказалась, поступила раньше. Один из задержанных, плывших на корабле "Америка", сообщил, что среди евреев находится типичный "гой" (нееврей). Тогда-то британские власти решили за мной понаблюдать. Антуан, как рассказал мне полковник Маккензи, сообщил своим хозяевам мою немецкую фамилию и звание, какое я имел, служа в Абвере. Разумеется, англичане все проверили, тем не менее они не мешали в проведении операции.

Я все подробно рассказал полковнику Маккензи: о своей учебе в Берлинском университете, вербовке, Потсдамской разведывательной школе... Как я понял, моя честная исповедь произвела на этого офицера благоприятное впечатление.

О моем аресте быстро узнали руководители "Хаганы". То ли их заступничество, то ли у британских спецслужб относительно меня имелся свой план, но вскоре меня освободили.

У ворот военной тюрьмы в Акко, где я содержался почти две недели, меня встретил Эдди Эппельбаум. Не говоря ни слова, он крепко обнял меня, и мы вновь отправились в штаб "Пальмаха". Только там он рассказал мне то, о чем я догадывался.

Между полковником Маккензи и Эдди сложились вполне дружеские отношения. Сразу после моего задержания Эппельбаум встретился с этим офицером и поведал ему некоторые секретные (во всяком случае, неизвестные британцам) сведения, добытые евреями в ходе допросов Абы-Хусейна. Конечно, Маккензи немало знал об этом человеке и соответствующим образом к нему относился. Теперь, когда арабский фашист в руках "Пальмаха", английские власти были заинтересованы в совместных действиях. Разумеется, не от большой "любви" к "ударным ротам" британцы готовы были сотрудничать с их руководством. Просто они догадывались о многочисленных тайных операциях, в частности в подмандатной Палестине, которые планировались Хусейном.

Итак, получалось: "Пальмаху" я был нужен, а значит, англичане, как их союзники, не могли меня держать в заточении, затем депортировать. Такое было мое мнение. На самом деле все оказалось значительно сложнее.

Как только я оказался в Палестине, сведения обо мне поступили в английскую разведку. Они знали о моей работе в Польше и на Украине. Украинские националисты англичан в то время не интересовали. Я автоматически вышел из игры, затеянной Канарисом-Зибертом. Маккензи, который все это время, пока я пребывал в Палестине, "опекал" меня, не без основания полагал, что я больше нужен "Хагане" и ее "ударным ротам". Англичане дали мне возможность осуществить операцию, а вот - "Самсон" стал рассыпаться уже тогда, когда агент Абвера Аба-Хусейн оказался в руках еврейских патриотов.

Тогда зачем меня арестовали и продержали почти две недели в крепости Акко? Оказалось, англичане таким образом давили на лидеров "Пальмаха", вынудив их поделиться важными показаниями Хусейна. Не исключалось, что Маккензи в моем лице хотел иметь "своего человека" в "Хагане".

Я прекрасно понимал: "Хагана" и английские власти - только временные союзники, и между ними не могут быть совершенно доверительные отношения. Британские агенты, как, кстати сказать, и советские, действовали в Палестине повсюду: на фабриках и сельскохозяйственных коммунах, в военизированных лагерях и в университетской аудитории... Но и евреи не сидели сложа руки. "Пальмаховцы", пожалуй, были еще более информированными. Им сочувствовало большинство еврейского населения страны; даже среди английских военнослужащих у них оказались настоящие друзья. Только их было очень немного.

Как говорил выше, после удачного захвата Абы-Хусейна я планировал возвратиться в лагерь, расположенный в пустыне Негев. Однако Эдди Эппельбаум сообщил: разрабатывается новая акция, в которой мне предлагали принять активное участие. Началась подготовка к новой операции.

(Продолжение следует.)