Номер 25 (1369), 14.07.2017

И. Михайлов

(Продолжение. Начало в №№ 22-24.)

Студенты столичного университета представляли весь политический спектр - от крайне правых до коммунистов.

Молодежь ожесточенно спорила, иногда эмоции и политические разногласия приводили к локальным потасовкам. Наиболее агрессивно вели себя "наци". Нередко они появлялись в униформе, специально провоцируя драки, но их оппоненты быстро приводили этих молодчиков в "чувство". Получив действенный отпор, "наци" на время утихали.

В Берлинском университете обучалась многонациональная молодежь, а также значительное число студентов из различных государств Европы, Азии, Америки и даже Африки. И никто раньше не сетовал на пестрый этнический, религиозный либо политический состав студентов. В целом, университеты Германии отличались известной толерантностью, высоким профессионализмом преподавателей и относительно невысокой платой за обучение.

Но уже в конце 1932 года сторонники гитлеровской партии принялись открыто возмущаться многонациональной массой студентов. Лозунг "Германия для немцев" - стал доминировать в политической агитации национал-социалистов еще задолго до их победы на выборах. Теперь они как с цепи сорвались. Студенты-"наци" пикетировали аудитории, где, по их мнению, обучались "неарийцы", с лозунгами "Вон из Германии", "Германия для немцев" и т. п.

Меня потряс случай, который произошел на нашем факультете где-то в конце марта 1934 года. Среди прекрасных преподавателей философии, обучавших нас различным премудростям, особенно выделялся профессор Густав Фальк. Хотя с тех пор прошло уже очень много лет, я хорошо помню подробности этой жуткой истории.

Профессору Фальку было не более пятидесяти лет, он был невысокого роста, шатен. Всегда тщательно одетый, этот преподаватель удивлял даже дисциплинированных немцев своей аккуратностью, вежливостью и пунктуальностью. Густав Фальк читал один из наиболее сложных, но интересных курсов - историю философии. Но как читал! Совершенно свободно, не пользуясь никакими записями, он доступно излагал сложнейшие философские постулаты. Его лекции изобиловали интереснейшими фактами из жизни известных философов, начиная с древнегреческих мудрецов и заканчивая современными для тех лет идейными наставниками.

В тот злополучный день должна была состояться лекция, вызвавшая особый интерес и неоднозначную реакцию. Профессор Фальк, как правило, заранее объявлял тему предстоящей лекции, а его ассистент раздавал ее план с краткой аннотацией. И все ахнули: нацисты победным маршем шествуют по всей Германии, в стране начались репрессии против инакомыслящих, фюрер угрожает растоптать всех, кто с его идеологией не согласен... А тут уважаемый профессор в своей очередной лекции собирается обсуждать философские воззрения Карла Маркса.

Тема занятия вызвала подлинный ажиотаж. На лекциях Фалька всегда было много студентов из различных факультетов и даже просто любознательных горожан. Все знали, а многие видели, как на площадях германских городов сжигают книги "неарийских" авторов, среди которых Маркс - на первом месте. Неужели Г. Фальк таким образом бросает вызов новой власти? Это не просто смелый шаг, а настоящее самоубийство.

На предстоящее занятие собирались прийти все, кто сочувствовал - нет, не взглядам главного коммунистического идеолога, - а жертвам нацистских репрессий.

И все же не тема лекции явилась причиной скандала. В конце концов план работы преподавателя был известен, и никто из факультетской администрации не протестовал против изучения философского наследия внука раввинов. Германские университеты, особенно философские факультеты, всегда гордились своей творческой свободой, и нацисты еще не успели сломать устоявшиеся традиции.

Однако все оказалось куда омерзительней. Студенты шумной толпой двинулись к большой аудитории, в которой обычно читал свои лекции Густав Фальк. Но в коридоре все поняли: что-то должно произойти. У дверей аудитории стояли штурмовики, одетые в униформу, с повязками со свастикой и плакатами: "Еврею Фальку не место в университете", "Евреи, вон из Германии!" и т. п.

Среди молодчиков со свастикой я заметил своих сокурсников. Они изо всех сил старались показать свою преданность новой власти, истошно крича, свистя, топая ногами. А ведь еще недавно, до победы нацистов, эти ребята откровенно насмехались над идеями фюрера, явно осуждая ксенофобию и антисемитизм. Но теперь, испугавшись, что им могут припомнить "страшные грехи", старались любым способом загладить свою "вину" перед нацистами.

Появился профессор, как всегда, точно к началу занятия. На какое-то время стало тихо. Даже наиболее ретивые "протестанты" чуть испугались огромного авторитета философа. Толпа расступилась, и Густав Фальк вскоре оказался у двери, где, ухмыляясь, стояла гитлеровская поросль, преграждая путь в аудиторию.

Профессор, повернувшись в сторону студентов, сказал: "Они могут меня не пустить читать вам лекции; они способны даже убить меня, но эти люди - и Густав Фальк рукой указал на штурмовиков - никогда не смогут уничтожить в человеке творческую мысль, надежду на счастье, радость научных открытий..."

Густав Фальк еще хотел что-то сказать, но гитлеровцы снова принялись горланить нацистские лозунги, заранее заученные речевки, и никто из присутствующих не заметил у профессора растерянности или страха. Это тоже был урок, который не прошел бесследно, во всяком случае, для меня лично.

Неожиданно, в тот же день вечером, ко мне пришел Тесленко. Он уже знал, что произошло на философском факультете. "Об этом я хочу с тобой поговорить", - начал Николай Иванович, едва поздоровавшись. Он сел на стул, вытянув ноги; его длинные руки повисли, словно плети. Складывалось впечатление, что мой земляк сбросил с себя тяжелый груз и теперь отдыхает после усердного труда.

"Наконец случилось то, чего все мы ждали с нетерпением. Нацисты принялись за евреев всерьез; для нас, украинцев, пример". И тут пан Тесленко перешел на немецкий. "Я много читал из истории евреев, особенно увлекался трудами Генриха Греца. И что я понял: вся история еврейского народа - борьба за право жить, сперва на своей исторической родине, сражаясь еще с библейских времен со своими многочисленными врагами; затем - в странах рассеяния, чтобы сохраниться как самобытная нация; потом - за возможность занимать достойное место в окружающем - не совсем к ним дружелюбном - обществе...

Куда, скажи мне, Питер, подевались все эти ассирийцы и вавилоняне, парфяне и древние эллины, римляне и скифы?! Растворились, исчезли из лика Истории, канули в Лету? А евреи - живут, творят и процветают. Они сохранили, несмотря на преследования, свою веру, язык, культуру, верность своим древним традициям и даже задают тон в науке и искусстве в странах, где обитают. А в области коммерции? Да что там... Николай Иванович замолчал, задумался. На его полном лице вдруг появилась лукавая улыбка. Он продолжил уже на родном украинском. Говорил много и главное подчеркивал: "Так, вот, Петро, на Украине - независимой и свободной - им не будет места, как, впрочем, и другим..."

Я молчал, отнюдь не потому, что не знал, как ответить. Перед моими глазами стоял глубоко почитаемый Густав Фальк. Какое мне было дело до его этнического происхождения. Он читал лекции и писал книги на отличном немецком, был умен, талантлив. Это - главное. Гитлер стремится вначале изгнать евреев, а затем всех остальных "неарийцев". Германия лишится известных ученых, писателей и деятелей искусства... Но нацистам все равно. Им нужны исполнительные, а не умные. А теперь ОУН желает того же?

По-правде говоря, мне, тогда еще восемнадцатилетнему парню, трудно было понять, зачем и почему взрослые "дяди" затевают такие опасные игры, втягивая в них неопытных, морально и психологически еще не до конца созревших молодых людей. Николай Иванович настойчиво убеждал, что я обязан использовать свои возможности, чтобы интенсивнее сотрудничать с нацистами, и это, по его мнению, принесет пользу украинскому национально-освободительному движению.

"Нам, украинским патриотам, - не уставал повторять пан Тесленко, - надеяться не на кого. СССР - нам враг, остальные страны, в лучшем случае, только делают вид, что нам сочувствуют. На самом деле, правительствам так называемых демократических государств совершенно безразлична судьба многострадальной Украины. И только Гитлер может стать нашим союзником в борьбе против большевистского правительства Сталина. Но, как ты понимаешь, политика - дело тонкое, и за "спасибо" ничего не делается. Мы обязаны помочь новой Германии, чтобы, когда придет время, она содействовала нашим национальным чаяниям и прежде всего нашей борьбе за независимую Украину в ее исконных границах..."

Вскоре Тесленко познакомил меня с неким Гансом Лемке, и с первых его слов я понял: мне предлагают тесное сотрудничество с немецкой разведкой. Немцев интересовали украинские националистические организации (особенно молодежные) в различных странах Европы, в частности в Польше, Чехословакии, Югославии. Однако особое внимание мой новый знакомый предлагал уделить Советскому Союзу.

Я колебался, не зная, как поступить. Хотелось дальше учиться, но для этого нужны были деньги, а у меня в кармане, как говорится, ветер гулял. После победы нацистов я, по сути дела, остался без работы. Правда, я все еще мог время от времени посещать спорткомплекс и бесплатно обедать. Вербовщик к тому же обещал солидное денежное вознаграждение, поездки в различные страны Европы, в том числе и на Украину. Одна мысль, что я смогу вновь гулять по улицам Варшавы, определила мое окончательное решение.

* * *

Из архива КГБ СССР

...Лемке Ганс Иоаннович, 1902 г., немец, уроженец Одесской области. В 1918 году семья Лемке обосновалась в Германии. Учился в Мюнхене...С 1929 года член национал-социалистической рабочей партии Германии. В 1931 году, пребывая в СССР по обмену специалистами, был арестован и затем выслан в Германию за нацистскую пропаганду. Свободно владеет русским языком...

* * *

...Наступил 1935 год. Я - все еще студент философского факультета Берлинского университета. За прошедший год на факультете многое изменилось. Значительная часть преподавателей была изгнана или "добровольно" покинула стены знаменитого вуза. Им на смену пришли сравнительно молодые, еще не получившие профессорского звания преподаватели, зато имевшие "правильные" мысли и приемлемые для новой власти идеи.

Вместо профессора Фалька - еще недавно кумира студенческой молодежи - историю философии нам принялся читать Людвиг Ратнер, один из руководителей молодежной нацистской организации в Берлине.

Если мне не изменяет память, философское образование сей ученый муж получил в Мюнхене, где пытался сочетать учебу в университете с активной деятельностью начинающего нациста. Его заметили, и, когда началась чистка университетов от "нежелательных элементов", Ратнера направили в столицу, пообещав в будущем должность ректора.

И вновь - большая аудитория. Только теперь студенты шли слушать не содержательную и поучительную лекцию Фалька, а пропагандистскую речь нациста, получившего, как говорили, благословение самого фюрера.

Ратнер, широко улыбаясь, жестом руки показал, что пора угомониться. Но студенты стоя, продолжали аплодировать, время от времени выкрикивая: "Хайль Гитлер!"

Ратнер явно был польщен таким вниманием. Я стоял, стараясь не смотреть на своих однокурсников, которые таким образом демонстрировали свою поддержку нацистскому режиму. Надо признать: я тоже аплодировал Ратнеру еще до того, как он начал говорить. Теперь, как видно, мало кого интересовала тема предстоящей лекции; впрочем, никто нам и не собирался ее объявлять; не оказалось привычных тезисов и плана...

Как-то неожиданно стало тихо. Ратнер перестал улыбаться; лицо его помрачнело, сделалось излишне сосредоточенным и даже, как мне показалось, сердитым. Он громким голосом стал говорить о заговоре мирового еврейства, коммунистов и либералов против Германии, всей немецкой нации и лично фюрера.

Ратнер заверял слушателей, будто Германия под руководством Великого Гитлера и его партии превратится в самое сильное государство в мире. Впрочем, - тут же заметил оратор, - о каких государствах идет речь? И сам же ответил: "В Европе в ближайшее время будет одна страна: великая Германия...".

Едва дождавшись окончания так называемой лекции, я вышел в коридор, где студенты шумно обсуждали выступление Ратнера. Многие верили каждому его слову, радовались, как дети, предвкушая величие немецкой нации, еще совсем недавно униженной и растоптанной странами Антанты.

На улице, у входа в задние факультета, я встретил Тесленко, который, по всей видимости, меня специально ждал.

"Теперь - обедать?" - спросил Николай Иванович вместо приветствия, протягивая мне небольшую пачку талонов на бесплатное питание.

Я молча кивнул, и мы направились к спортивному комплексу.

"Николай Иванович, - не удержался я, - какое место в новой Европе, по мнению таких, как Ратнер, будет занимать независимая Украина?"

"Ах, вот ты о чем, - с досадой в голосе произнес Тесленко, - свободная от жидо-большевистской власти Украина станет надежным союзником, тесным экономическим и политическим партнером Великой Германии".

И мне тогда показалось, что в словах Николая Ивановича больше пафоса, чем реальных убеждений.

* * *

Прошла еще одна неделя. Я исправно ходил на лекции, многие часы просиживал в библиотеке, постигая философские постулаты.

В субботу, вечером, я должен был встретиться со своим школьным другом Отто Кишнером, изучающим общественно-политические науки. Я уже собрался выйти из квартиры, когда неожиданно раздался звонок. Открыл дверь, на пороге стоял Ганс Лемке.

"Как некстати", - вырвалось у меня. Долговязый Ганс, не обращая внимание на мою досаду, попросил разрешения войти. Я понял: разговор предстоит серьезный и не ошибся. Лемке без вступления, более напоминающего приказ, нежели предложение, заявил: меня (как великую честь) направляют в разведшколу, расположенную в районе Потсдама. Заметив мое недоуменное выражение лица, он не без ехидства добавил, дескать, Кант и Гегель подождут...

(Продолжение следует.)