Номер 23 (1169), 27.06.2013

(Продолжение. Начало в № № 7-22.)

РЕТРОСПЕКТИВА

...До дембеля мне было куда дальше, чем до любимой Одессы пешком. До дембеля было еще полтора года маленьких взлетов и падений, огорчений и радостей.

Пока, в первый день службы, в строевой части мы слушали дежурившего по роте Валентина, одновременно раскладывая по своим местам нехитрый солдатский скарб.

К пяти вечера Валик, прервав рассказ, сказал:

- Сейчас подойдут, идите встречайте.

Вывалившись на улицу, мы не успели сделать и затяжки, как услышали дружный топот ног и не устаревший за несколько десятков лет мотив "Катюши": "Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой..." Одновременно с заливахватским, почти разбойничьим присвистом после припева появилась голова колонны.

Мы быстро засуетились, затушили только что прикуренные сигареты и встали у низенькой скамейки.

- Справа по одному в казарму бегом марш! - раздалась зычная команда сопровождавшего колонну прапорщика. Часть людей выполнила команду сразу, часть пошла в помещение медленно и вальяжно, а небольшая группа, человек десять-двенадцать, будто не слыша приказа, направилась к нам.

Благодаря объяснениям Валентина поняли: к нам подошли дембеля.

- Давайте знакомиться, - сказал один из подошедших. - Кто? Откуда?

Есть негласное правило: если обращаются к группе, отвечает всегда один. За всех нас ответил Саня Смирницкий. Он был года на два старше нас и даже успел стать отцом двух замечательных девочек-близняшек, фотографии которых всегда лежали в нагрудном кармане гимнастерки. Собственно, именно из-за детей ему несколько раз давали отсрочку от армии, и он попал с нашим призывом.

- Николаевская учебная дивизия! - по привычке, как на плацу, громко отрапортовал Смирницкий.

- Ша... Чего ты так орешь, ведь не на строевой? - улыбнулся дембель. - Что из Николаева, мы и так знаем... Призывался откуда? - конкретизировал он вопрос.

- Я из Подмосковья, - сказал Смирницкий.

- Я из... - в общем, каждый из нас сообщил, откуда родом. Нашлись земляки даже у уроженца далекой Элисты с "чисто калмыцким" именем Иван.

В процессе знакомства подошел мой земляк, с которым мы утром познакомились у штаба. Несмотря на кратковременность знакомства, мы обнялись, как старые друзья, не видевшиеся несколько лет.

Саша приобнял меня за плечи и, всем корпусом повернувшись к прапорщику - старшине роты, сказал:

- Паша, мы пойдем ко мне, чайку попьем. С дежурным по части я уже договорился. Вернемся через час-полтора.

Старшина мотнул головой, что могло одновременно обозначать как согласие, так и отказ, и отвернулся в сторону.

Натэй, как называли Сашу все старослужащие и большинство офицеров, повел меня к себе в "светелку".

"Светелка" располагалась не в общей казарме, а в небольшом помещении рядом со штабом.

Кроме Саши, там жили водители комбата подполковника Полковникова и Штабца, телефонист и шифровальщик.

Все ребята были одного призыва, до дембеля оставалось по полгода.

Сашина "светелка" состояла из двух небольших комнат, то есть спальни с шестью кроватями и гостиной, в последней был даже журнальный столик с дефицитным в то время электрочайником.

Мы удобно развалились в креслах, включили вполне приличный телевизор и, покуривая Сашины сигареты с фильтром, начали неспешный разговор...

СЛЕДСТВИЕ, НАШИ ДНИ

...Следующая команда: "Проходи" - камерная дверь открывается только на половину ширины; просочившись в образовавшуюся щель, попадаешь в двенадцатиметровое помещение.

Над дверью, в нише, - забранная густой решеткой тусклая лампочка. Возле входа - огороженный невысокой, по пояс, перегородкой туалет (на местном сленге - "дючка", "параша", "забиток"), рядом умывальник.

Стены комнаты на три четверти выкрашены синей краской, придающей и без того унылому, темному помещению еще более мрачный оттенок. Вдоль трех стенок располагаются деревянные нары, на которые сверху брошены тонкие даже на вид нечистые матрацы и такие же тощие подушки. Простыней и наволочек нет.

Возле одной из нар - маленький, полуметровый, прикрученный к стене стол-"общачок". Все дополнительные удобства не предусмотрены.

Время пропало, ушло, наступило безвременье тюрьмы. Часы в ИВС не положены. Определить пору суток можно только по свету за забранным решеткой, расположенным под самым потолком окошком. Сереет - утро или вечер, темно - ночь, светло - день. Кроме этих "часовых поясов", можно определяться по баланде, то есть по завтракам, обедам, ужинам, утренней и вечерней поверке да далекому уличному шуму.

Обычно в этих условиях задержанный содержится от трех до десяти суток, дальше или подписка о невыезде, то есть Свобода, или тюрьма - следственный изолятор. Это обычно, мне же предстояло провести в ИВС полтора месяца, а затем, уже после СИЗО, еще пятнадцать дней.

Неудобство ИВС еще и в том, что чувствуешь себя пассажиром на вокзале, - отсутствие постоянной камеры, спального места, соседей. Негде оставлять переданную с воли еду и вещи. Каждый день новые сокамерники.

На ИВС мне всё-таки повезло, маяться мне пришлось только три или четыре дня, а потом... Всё-таки, чтобы не сбиться с мысли, лучше рассказывать по порядку.

В эту первую в моей жизни камеру я попал часов в девять вечера. Две нары были заняты. На одной располагался цыган лет сорока пяти. Черные, как смоль, волосы, темное в угрях лицо, глубоко запавшие глаза.

ИВС для него был "родным домом", он заезжал сюда пятый или шестой раз все время по одной статье - торговля наркотиками.

Второй - опрятно одетый парень тридцати - тридцати двух лет. Коммуникабельный, веселый, он сразу располагал к себе.

Я поздоровался, прошел к свободной наре и присел. Молодой посмотрел на меня и доброжелательно улыбнулся. Цыган даже не привстал, лишь скосил глаза в мою сторону и даже не посмотрел, а зыркнул из-под насупленных бровей.

(Продолжение следует.)

Петр ГАЛКИН.