Номер 07 (803), 24.02.2006

К 100-летию со дня казни Петра Петровича Шмидта

Русский моряк, революционер-демократ, один из руководителей Севастопольского восстания 1905 года Петр Петрович Шмидт родился в Одессе 5(17) февраля 1867 года в семье потомственных морских офицеров. Окончил Морское училище в Петербурге в 1886 году. Служил на Балтийском и Тихоокеанском флоте, в 1898 году в чине лейтенанта ушел в запас. Плавал на торговых судах. В 1904-м мобилизован, с 1905 года – командир миноносца № 253 на Черноморском флотах. Во время революции 1905-1907 годов создал в Севастополе "Союз офицеров – друзей народа", участвовал в создании "Одесского общества взаимопомощи моряков торгового флота" – профсоюзной организации, одной из первых на морском транспорте. В октябре 1905 года арестован за "дерзкую" речь на митинге матросов, но вскоре был освобожден по требованию рабочих. Рабочие избрали П.П. Шмидта пожизненным депутатом Севастопольского совета рабочих депутатов. В ноябре он вышел в отставку.

С начала Севастопольского восстания 1905 года военная организация социал-демократов предложила Шмидту стать военным руководителем восстания. 14(27) ноября он прибыл на восставший крейсер "Очаков", поднял сигнал "Командую флотом", призвал корабли эскадры присоединиться к восстанию. После поражения восстания 15(28) ноября П.П. Шмидт был арестован, приговорен к смертной казни и в 1906 году вместе с другими руководителями расстрелян на острове Березань, где в 1972 году был воздвигнут монумент.

В Одессе его именем названа улица (бывшие Тюремный переулок, Земская, Красноармейская) и установлена мемориальная доска. В Ленинграде (теперь снова Петербург) именем Шмидта названы мост через Неву и одна из набережных.

Из речи Шмидта на суде 14 февраля 1906 г.

"...Пройдут годы, забудутся наши имена, но ту боевую силу, которая присоединилась к "Очакову" и тем осталась верной народу и присяге, имена этих 10 судов флота не забудут, и они навсегда останутся в летописях народа...

В такое время государственного хаоса, когда все в стране спуталась, что русские власти пошли войной на Россию, нельзя руководствоваться статьями закона, нужно искать иных, общих, всем народом признанных определений преступного и непреступного...

Когда я вступил на палубу "Очакова", то, конечно, с полной ясностью понимал всю беспомощность этого крейсера, безбронного, с машиной, которая едва могла дать восемь узлов хода, и без артиллерии; там имелось всего две рукоятки от шестидюймовых орудий, остальные орудия действовать не могли. Я понимал всю беспомощность крейсера, неспособного даже уйти от опасности...

Эскадра же, большинством своих матросов сочувствующая и казармам, и "Очакову", была разоружена до моего приезда на "Очаков", стало быть, и тут нельзя было ждать никакой боевой силы, нужной для вооруженного сопротивления. В казармах тоже почти не было оружия, что мы знали. Но я знал, что не далее как завтра будет открыт артиллерийский огонь но казармам, знал, что это страшное злодеяние уже подготовлено, что беда неминуемо стрясется и унесет много невинных жизней, и это сознание не дозволяло мне покинуть ту горсть безоружных людей, которая была на "Очакове" и которая геройски готова была хотя бы пассивно, одним поднятием красного флага протестовать против ожидавшегося массового убийства.

Команда знала от меня, что первым условием моего участия в деле было: не пролить ни капли крови, и команда сама не хотела крови.

...В чем была наша сила, идущая, как казалось, вразрез со здравым смыслом?

Сила эта была в глубоком, проникнувшем все мое существо и тогда, и теперь сознании, что с нами весь русский народ! Да, с нами русский народ, весь, всею своею 100-миллионною громадою. Он, истощенный и изнемогающий, голодный, изрубцованный казацкими нагайками, он, этот народ, с засеченными стариками и детскими трупами, как страшный призрак нечеловеческих страданий, простирал ко мне руки и звал...

Перед вами здесь, на скамье подсудимых, вся 100-миллионная Россия. Ей вы выносите свой приговор, она ждет вашего решения".

Перед казнью Шмидт скажет, и эти его слова останутся в памяти многих:

— Я знаю, что столб, у которого встану принять смерть, будет водружен на грани разных исторических эпох нашей родины! Сознание это дает мне много силы. Позади, за спиной у меня, останутся народные страдания и потрясения тяжелых лет, а впереди я буду видеть молодую, обновленную и счастливую Россию...

И еще он говорил: "Я должен жить так, чтобы мне не стыдно было рассказать о каждой минуте своей жизни, чтобы ни на одну минуту своей жизни я не покраснел... И я так и живу".

Он так и живет рядом с нами.

Феликс КАМЕНЕЦКИЙ.