Номер 40 (1433), 9.11.2018

На вопрос: кто такой Аркадий Астахов? - сейчас ответят немногие. Между тем в 1950-70-х он был известен в Одессе почти как тогдашние "звезды" нашей прославленной Музкомедии.

С которыми, кстати, регулярно выступал в одних концертах, более того, именно он и представлял их всех по праву своего сценического положения. Ибо был Аркадий Астахов - конферансье, тем, кто вел концерт.

В лучшие свои годы артист Одесской филармонии А. С. Астахов был известен далеко за пределами города и даже республики. Не раз и не два мне доводилось наблюдать, с каким почтением относились к старому артисту самые что ни на есть "звездные персонажи" того времени. А сколько было тех, кто учился у Мастера, был в какой-то мере его подопечными. В разные годы и по разным поводам мне доводилось расспрашивать коллег Аркадия Савельевича о своем старшем товарище и наставнике. Некоторые из этих воспоминаний собраны в подборке, посвященной 110-й годовщине со дня рождения Аркадия Астахова.

Михаил БАКАЛЬЧУК - народный артист Украины:

- Вряд ли я сейчас вспомню, когда впервые увидел Аркадия Астахова на эстраде. Думаю, что произошло это где-то в середине пятидесятых во Дворце культуры промкооперации (ныне это Дворец им. Леси Украинки). Тогда художественным руководителем Дворца был некогда очень известный в Одессе эстрадный артист Генрих Пинский, там регулярно проходили сборные концерты, которые довольно часто вел Аркадий Астахов. И, не помня точной даты, я абсолютно точно могу воспроизвести свое первое впечатление от конферансье Астахова: на сцену вышел настоящий хозяин концерта. Он вел программу так, что ни у кого не возникало сомнений в том, кто тут "главный", хотя абсолютно ничем ведущий не подчеркивал своей роли. С годами и с опытом я понял, что именно это и является "высшим пилотажем", когда ты ведешь концерт.

Астахов не был моим учителем в полном смысле слова, но, сидя в зале или стоя за кулисами, я учился у него мастерству. Это действительно был Мастер. Он прекрасно исполнял монологи и куплеты, но прежде всего умел великолепно "подавать" артистов, работал не на себя, а на успех всего концерта.

Именно это я старался перенять у старого мастера в первую очередь. Впрочем, бывало, что я "одалживал" у Аркадия Савельевича какие-то репризы, куплеты. У него был превосходный вкус, он работал с ведущими авторами своего жанра, и это позволило ему так долго держаться на эстраде, быть интересным зрителю.

И, конечно, как не вспомнить о программах нашей филармонии 1960-х годов: "Одесские зонтики", "Вас вызывает Одесса", "120 минут с одесситами". В них не было ни одной эстрадной знаменитости, но успех эти программы имели большой, будь то Киев или Дальний Восток.

Георгий ГОЛУБЕНКО - драматург, заслуженный деятель искусств Украины:

- Мои отношения с Аркадием Савельевичем Астаховым имеют некоторую предысторию. В далеком 1973 году мы - Леонид Сущенко, Валерий Хаит и я - начали сочинять то, что стало впоследствии известной пьесой "Старые дома". Работа шла долго - пять лет. Во многом это было связано с тем, что все мы имели "основное место работы": - я и Сущенко - на телевидении, Хаит - в газете, и собирались вместе только поздними вечерами, а то и вовсе ночами. Но когда контуры пьесы уже твердо обозначились, и ею заинтересовались театры Советского Союза, нам стало ясно, что если мы не покинем свои "основные места", то пьесу свою попросту никогда уже не закончим. Но, поскольку чем-то надо было питаться, мы попробовали втроем создать эстрадную программу, с которой даже куда-то выезжали. На одном из таких выступлений увидел нас Аркадий Астахов, предложил создать коллектив и стать его директором. Он к тому времени уже практически перестал выступать и очень тяготился этим состоянием. Не знаю, кем мы были для старого мастера, но он для нас оказался бесценной находкой.

В сущности Аркадий Савельевич стал нашим эстрадным "папой", постепенно, очень мягко и осторожно вводя в очень непростой мир эстрады. Существовать с ним в этом мире было не только интересно, но и комфортно, потому что Астахов знал эстраду как свою квартиру. Нас он избавил от многих драматических коллизий. Наши программы, которые нам казались абсолютно безобидными, принимались с большим трудом. Вот пример типичного диалога:

- Почему свои тексты вы читаете по бумажкам?

- Но мы же не артисты, мы - писатели.

- Так почему же тогда вы выходите на сцену?

- Но ведь зал же смеется на наших выступлениях!

- Мало ли чего люди смеются...

Договариваться с этими людьми мы не умели совершенно, а вот Аркадий Савельевич делал это виртуозно. Он говорил, глядя начальству в глаза, что мы совершенно счастливы тем, что люди, "которые, как никто, разбираются в юморе и сатире", пришли на наш концерт и так далее. В чем он был прав, так это в том, что люди те действительно разбирались в юморе как никто: все мало-мальски живое и талантливое они чуяли безошибочно, и немедленно принимались это уничтожать.

Практически то же самое происходило и в Киеве, когда программу нашу принимали в Министерстве культуры. Помню, как один товарищ доказывал, что мы абсолютно неправы, пытаясь представить Одессу как некое уникальное явление.

"Одесса, - поучал он нас, - это областной центр, город канатчиков". Почему именно канатчиков, а не, скажем, моряков, я понять не могу до сих пор. Но Аркадий

Савельевич и тут нашел общий язык, и обсуждение кончилось тем, что нам дали право выступать целым эстрадным отделением - случай по тем временам редкий!

Прекрасно помню нашу первую гастрольную поездку по Кемеровской области. Дело было в феврале, и перед отъездом мы с Сущенко и Хаитом озабоченно обсуждали, как наш семидесятилетний "папа", не могущий похвастать богатырским могучим здоровьем, перенесет месячное пребывание вдали от дома, да еще в северных краях с морозами, гостиничными неудобствами и жуткими холодными автобусами. Все, чего мы так боялись, подтвердилось, с одной только разницей. Мы скисли где-то на десятый день поездки, а Аркадий Савельевич всех этих трудностей просто не замечал. Более того, глядя на наши кислые физиономии, он внушал:

- Если вы собираетесь выходить на сцену и радовать местных жителей, то для начала порадуйте их хотя бы своим видом!

Сам же он с каждым днем становился все бодрее и бодрее, развлекал нас бесчисленными историями о знаменитых артистах, так что по возвращении в Одессу было полное ощущение, что мы с ним поменялись годами. Объяснялось это просто: перед этой поездкой Аркадий Савельевич несколько лет не выходил на сцену, из-за чего страшно хандрил. Но стоило ему выйти на эстраду, как на наших глазах произошло чудо "омоложения".

Леонид СУЩЕНКО - заслуженный журналист Украины:

У Аркадия Савельевича меня поражало не только его удивительная способность разговаривать с залом, но и редкое умение совмещать в себе администратора и эстрадника.

Как-то наша группа приехала в Нальчик. Один человек с задатками проходимца пообещал, что нас там ждут, он, дескать, все устроил. Но, когда добрались до города, оказалось, что все его обещания - пшик. Узнав об этом, Аркадий Савельевич мгновенно взял дело в свои руки и направился к директору местной филармонии. Тот только вышел из отпуска, и ничего не знал о нашем приезде. Так что мы сидели в приемной и ждали, что, видимо, придется ни с чем возвращаться в Одессу.

Понятия не имею, о чем они говорили, но через 10 минут Астахов вышел из кабинета вместе с директором, и как-то сразу появились концерты. И на базу отдыха в Кабардино-Балкарии мы ездили, и в самом Нальчике выступали.

Он был "папой" для всех нас.

Помню, мы стоим за сценой, волнуемся, естественно, перед выходом, а Аркадий Савельевич говорит: "Минуточку, что вы переживаете?" Мы отвечаем, что боимся провала, ведь перед нами выступали такие-то и такие-то мастера. А он успокаивает: "Запомните раз и навсегда. Мы с вами артисты и в прибылях и убылях концертных организаций не участвуем". И все, мы вышли на сцену полностью расслабленные и имели немалый успех.

Я не помню случая, чтобы Астахов сердился или на кого-то кричал. Я как-то спросил у него: "Почему вы никогда не нервничаете и не поднимаете голос, даже когда видно, что перед вами подонок?". И он мне ответил: "Я тебе открою один секрет: я никогда не обижаюсь на людей, которых не уважаю".

Я до сих пор по жизни вспоминаю какие-то крупинки его мудрости.

Был такой случай, когда мы с Голубенко и Хаитом вечером после концерта в Виннице вернулись в гостиницу. Кипятильник, чай, актерские будни... Аркадий Савельевич пришел, принес что-то испеченное Галочкой, его женой, чтобы принять участие в общем чаепитии. Мы знали, что у него диабет второго типа, и что ему время от времени надо что-то съесть, поэтому старались отказаться от его угощения, чтобы ему хватило. Но он настаивал, ему очень хотелось нас угостить.

В тот вечер он рассказал нам несколько историй из своей жизни.

Одна из них - о его детстве. Так вышло, что он воспитывался в семье деда. Он говорил, что его дед был "заводчиком". А что это был за "завод"? Это была большая бочка, надетая на ось. Туда добавлялась вода, борная кислота и сода - и так получалась "зельтерская". То есть, это был "завод по производству зельтерской воды". И вот его дед, когда разрешили евреям уезжать в Палестину (Израиля тогда еще не было), тоже решил туда податься. А маленький Аркаша не захотел уезжать и спрятался. Да так спрятался, что его не заметили, и дед со всей семьей и бебехами собрался и уехал. А в финале Аркадий Савельевич сказал: "Так вот, нельзя ли обо мне теперь сказать, что я отстал от парохода?!"

Его эстрадный облик - невысокого роста плотный человечек - никак не вязался с его рассказами о том, как в молодые свои годы он работал в шахте машинистом, рубал машиной уголь.

Еще момент, связанный с его прошлым. Мы приехали в Свердловск вести переговоры о постановке нашей пьесы "Старые дома" в местном театре музкомедии. И одновременно с этим должны были дать несколько концертов; опять-таки Астахов договорился. Жили мы в гостинице "Большой Урал". Старая гостиница, огромная, со сводчатыми потолками. И тут Астахов вдруг говорит: "А знаете ли вы, что во время войны, артисты, которые приезжали на Урал, останавливались в этой гостинице?" И далее рассказал, что когда артисты приезжали с фронта, то получали зарплату за все время пребывания на фронте. Это были кучи денег. На них, впрочем, тогда не очень много можно было купить, но чем занимались артисты, отошедшие в тыл? Играли в карты! Сидели в этой гостинице, курили и играли в карты. Однажды администратор одной актерской группы, у которого были деньги на зарплату своему коллективу, все их проиграл. После чего ему сказали: отдавай деньги. Он отдал, прямо чемодан, в котором хранил зарплату. И ушел. Но через несколько минут вернулся и сказал: "Значит так, если вы мне не вернете деньги моих артистов, я сейчас пойду в НКВД и всех вас заложу, что вы тут сидите и играете в карты на деньги". Все подумали: "Вот гад", - но собрали эти деньги и отдали ему. А он встал на пороге с чемоданчиком и сказал: "Уффф, еле отыгрался!"

Однажды на наш концерт в Москве пришел Утесов, ему Астахов позвонил и пригласил. После концерта он зашел к нам в гримуборную, Аркадий Савельевич нас ему представил, и Утесов поздоровался с каждым за руку. От них веяло одинаковым ощущением: старые люди старой эстрады. Только однажды я слышал от Аркадия Савельевича горькую фразу; когда умер Райкин, он был очень подавлен и сказал: "Ну вот, снаряды ложатся рядом". Казалось бы, несопоставимые величины - Райкин, Утесов и Астахов, но это одна плеяда.

Подготовил Александр ГАЛЯС.