Номер 17 (660), 08.05.2003
И. МИХАЙЛОВ
(Продолжение. Начало в №№ 14-16.)
Генриетта Виленская на следствии ничего особенного не сообщила. Она утверждала, что бумаги имели отношение исключительно к ее семье и были сожжены в гетто еще до побега. Но так ли это?
Алексеев замолчал, пытаясь оживить погасшую сигарету. Владимир Анатольевич, воспользовавшись паузой, обратился к капитану:
— Петя, – зачем советской разведке эти документы, если они носят частный, семейный характер? Стоит ли игра свеч?
— Разумеется, стоит. Я далеко не все сам знаю, тем более не все мог бы вам рассказать, но уже тот факт, что немцы охотились за этим архивом, так условно назовем Генриеттины бумаги, заставляет предполагать их ценность. И еще: почему в невыносимых условиях гетто подпольщики так тщательно оберегали эти документы, безусловно, рискуя жизнью, чтобы их надежно спрятать?
Кроме того, если в 1946 г. Генриетта тайно встречалась с представителем еврейского агентства, который с ее помощью пытался отыскать бумаги семьи Виленских, то это что-то все-таки значит? И это в то время, когда агентство занималось более важными проблемами.
Вы, Петя, пожалуй, тот человек, который поможет разгадать тайну Генриетты Иосифовны. Смею вас заверить: матери и дочери Виленским ничего не угрожает.
После этих слов Владимир Анатольевич встал, помог Пете надеть тяжелое зимнее пальто, и на прощание еще раз сказал: – Мы на ваше содействие очень рассчитываем. Ну, а теперь я готов исполнить свое обещание.
Вскоре Владимир Анатольевич с Петей Кауфманым уже подымались на четвертый этаж универмага. Капитан подошел к молоденькой продавщице, которую назвал Клава, и что-то стал ей тихо говорить. Девушка понимающе кивнула и рукой поманила Петю. Через несколько минут они вошли в подсобное помещение. Клава принялась вынимать из небольшой картонной коробки незамысловатые футляры.
— Открывайте, смотрите, – сказала продавщица.
— Боже, – вырвалось у Пети, – какая красота!
— Эти украшения – из Шри-Ланки, изготовлены из полудрагоценных камней, – объясняла Клава, – в каждой шкатулке – набор, состоящий из браслета, сережек, колечка, кулона с цепочкой из недорогого металла, но какая изумительная работа!
Петя жадно рассматривал один набор за другим, не зная, какой выбрать. Выручила Клава:
— Как выглядит ваша девушка? Какого цвета ее волосы, глаза?
— Петя на мгновение задумался, потом сказал:
— У моей Жени черные волнистые волосы и темно-синие глаза".
— Вот как, – то ли с удивлением, не то с восхищением произнесла продавщица, – тогда советую выбрать набор украшений из бирюзы.
Петя охотно согласился. Таких красивых безделушек он еще никогда не видел. Парень на минуту представил, как обрадуется Женя, получив такой подарок. Но сладостные мечты буднично прервала Клава, официально заметив:
— Я прошу вас, молодой человек, никому не говорите, где вы достали (и на этом сакраментальном слове она сделала ударение) бижутерию. Это отнюдь не для всех, как вы понимаете.
У Пети только нашлось: "Да, я догадываюсь".
И все же советская действительность не до конца испортила хорошее настроение. Выходя из магазина, Петя старался более не вспоминать капитана Алексеева. Он весь был поглощен предстоящей встречей с любимой девушкой.
15 января, в день рождения Жени Виленской, Петя проснулся намного раньше обычного. Даже тетя Циля, привыкшая вставать чуть свет, спала.
Петя включил свет, на часах – половина четвертого."Время, как назло, тянется, – подумал Кауфман, – почитать что ли?" Он открыл книгу советского автора Никитиной "Государство Израиль", каждая страница которой источала яд ненависти к еврейскому государству и его народу. А еще раньше ему дали просмотреть книжонку, автора которой он не запомнил, но название... "Во имя отца и сына"."Прочитав ее, Геббельс, наверное, был бы доволен, – решил Петя, передавая это произведение злобы и примитивизма другим ребятам. – Пусть знакомятся с нечистоплотным образчиком пропагандистской войны, – злорадствовал Кауфман. – Власти стремятся вызвать у населения относительно евреев двоякие чувства: с одной стороны, усилить антисемитские настроения и этим еще больше отравить жизнь сотням тысяч граждан; с другой – исказить правду о сионизме и государстве Израиль, чтобы иметь основания не разрешать репатриацию", – полагал девятнадцатилетний студент.
Но оставим на время Петю с его грустными мыслями, и загляним в двухкомнатную квартиру по улице Институтская, 18, где проживают Женечка и ее таинственная мама.
Генриетта Иосифовна в этот день очень рано направилась в кухню, чтобы придумать для любимой дочери особый завтрак и заодно продолжить готовить и печь для предстоящего семейного праздника. Она помнила, как много лет тому назад, в Вильно, в день ее рождения мама также спешила на кухню и до прихода прислуги лично готовила завтрак своей дочери.
Генриетта Иосифовна вынула из холодильника заранее заготовленную куриную печень, два яйца, зеленый лук... Вскоре аппетитный запах жареной печенки с луком и залитой яичницей разносился по небольшой квартире. Затем был сварен душистый кофе со сгущенным молоком и, кажется, завтрак для именинницы готов. Генриетта Иосифовна села за небольшой кухонный столик в ожидании пробуждения дочери и задумалась...
Она хорошо помнит тот юбилейный для нее день – 21 июня 1941 года, когда ей исполнилось восемнадцать лет. Была суббота, и ничто не предвещало беды. К советской власти постепенно стали привыкать, и многие сумели даже приспособиться. Виленские страдали. Некогда большая семья распалась. Отец с матерью переехали в маленький и невзрачный домик на окраине Вильнюса, оставив богатый особняк в престижном районе столицы.
Гитя (так ее, Генриетту, называли родные и близкие) с родителями не проживала. Она была вынуждена скрываться от ГПУ, охотившееся за "антисоветскими элементами", к которым, среди прочих, причислили членов левой сионистской организации "Паолей Цион". Гитя считалась активным деятелем этой партии, была душой ее молодежного крыла. Она и ее друзья мечтали построить еврейское государство, основанное на социальной справедливости и подлинной демократии. Гитя стремилась переехать в Палестину, в то время находившуюся под британским управлением, но не успела оформить многочисленные документы. Советская оккупация превратилась в реальность.
Только поздним вечером Гитя, одевшись в мальчиковый костюм и прибрав волосы в фуражку, решилась навестить своих родителей, которые ожидали ее с нетерпением. А ранним утром следующего дня началось...
Покинуть город стало практически невозможно. Немцы быстро наступали. Уже через два дня после начала войны германские механизированные части победным маршем двигались по улицам Вильнюса.
Евреи города замерли в ожидании трагической развязки. Опьяненные успехами нацистов, молодчики из профашистских организаций, которые состояли из литовцев, поляков и украинцев, с ликующими возгласами врывались в еврейские дома, магазины, школы, синагоги, здания общественных организаций. Начался ужасный погром, сопровождавшийся зверским избиением, убийствами и насилованием. Ненависть и садизм громил дополнялся элементарным мародерством. Местные фашисты не гнушались ни детскими игрушками, ни женским бельем.
Гитя в тот страшный день находилась в доме своих родителей. Погромщики обошли убогое жилище, обещая в следующий раз сжечь весь квартал до основания.
Отец долго молился, затем позвал дочь и сказал: "Это, Гитя, пришла смерть". Потом чуть помолчал, добавил: "Во всяком случае, для меня и мамы. Но ты, дочка, молодая и должна выжить. Рано или поздно они получат по заслугам, хотя много горя придется испытать нашим людям. Вот, возьми этот сверток, тут документы, некогда принадлежавшие нашему великому предку. Храни их, Гитя, как зеницу ока. Пройдет не так много времени, и ты осознаешь значение этих бумаг. А теперь иди и помни то, о чем я тебе сказал".
(Продолжение следует.)