Номер 25 (1072), 8.07.2011

(Продолжение.
Начало в № № 18-20.)

7.

Итак, по городу зашелестело - новая экономическая политика, нэп. Ну, зашелестело - это мягко сказано. Во всяком случае, это был тот драматический шепоток, от которого закладывало уши и на галёрке. Да-с, многие в те дни заскребли затылки. Да что там затылки: били кулаками по столам, бутылками по головам. Матом - по барабанным перепонкам. Вот, например, тот же преподобный Воскобойников.

Копаясь в пыли двадцать первого, автор, повторюсь, и сам поначалу не обратил внимания на эту вроде бы проходную фигуру. Но после вернулся к ней и вводит в ваше поле зрения неспроста. И не только из-за того, что это был типичный одесский бронеподросток, возмужавший на заводе (в автобиографии писал: "Я воспитан героическим русским рабочим классом Пересыпи") и в армии - на империалистической и гражданской. И не только в связи с тем, что ходил под Нарву, откуда в составе первого полка регулярной Красной Армии еле ноги унёс того самого знаменитого февраля, двадцать третьего дня 1918 года от Рождества Христова. А после ранения и контузии на Перекопе вернулся в Одессу и был направлен в губернскую ЧК. По этому поводу и написал цитированную автобиографию. В комиссии он работал энергично. Нужно заметить, работёнки у чекистов тогда хватало. Но малограмотный председатель поручил ему, в своё время окончившему платное училище Ёлкина, готовить публикации о ЧК. Как сейчас сказали бы, ЦОС, центр общественных связей. Тогда же он принялся за недолгую, но яркую историю чекистской Одессы.

Автор возвращается к этому гражданину не только потому, что, как сказано, пришла пора поэме дать героя. Внимание: ровно 90 лет назад, в июне двадцать первого сей Жора расколотил витрину непманского ресторанчика "Пешт" на Преображенской. И нанёс оскорбление словами и действиями гражданину Надь - хозяину заведения. О чём был составлен и удивительнейшим образом дожил до наших дней милицейский протокол. Ну, хулиганство в кабаке, мат и мордобой - подумаешь, большое дело! Особенно в Одессе. Но в том-то и дело, что из показаний правонарушителя следует, что никакое это не хулиганство. И что с его стороны это был акт протеста. Именно в лице гражданина Надь он, видите ли, бил по морде не данного конкретного и отдельно взятого человека, а "вонючий буржуйский классишко, берущий реванш нэпа за своё поражение в Октябрьской революции и гражданской войне". Так, во всяком случае, цитирует его вопли милицейский протокол.

Согласно тому же историческому документу, всё началось с того, что, сидя за соседним столиком, хозяин заведения громко сказал собеседнику (как выяснилось, председателю правления промартели "Красная явь" по производству синьки): "Ещё год-два нэпа - и не нужно будет никакой интервенции". И будто бы реплика эта была ответом на слова гостя: "Только объявили нэп - и враз появилось всё! Живи, радуйся и похваливай Советскую власть". Ну, Георгий Воскобойников, видать, послушал-послушал. И сошел с тормозов. И это был не единственный случай, когда героя гражданской и кадрового чекиста замели в "лягавку". Но опять-таки о Воскобойникове - ниже. Тем более его довольно быстро отпустили, учитывая пролетарское происхождение, рану и контузию. А главное, за отсутствием каких бы то ни было претензий со стороны потерпевшего нэпмана.

Теперь же заметим: в связи с новинкой (нэп) в Одессе более всех чесались затылки, языки и кулаки у руководящих сотрудников губкомов партии и комсомола, губисполкома и губернской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Так что история с лениской речью - при всей своей экзотичности - маленькая деталь большого исторического полотна. Как понять? Остановимся, оглянемся.

Одесский губком...

Одесский губисполком....

Одесский губком комсомола...

Одесская ЧК...

Почтенные сии департаменты зародились, вызрели и сложились в огне и тревоге той далёкой, гражданской. И обрели недобрую репутацию у обывателя сразу же по рождению. Вообще говоря, справедливость требует заметить, что о практической жестокости новой власти поначалу и речи не могло быть. У неё ещё не было ни державных амбиций, ни аппарата насилия. Жиденькая Красная гвардия едва справлялась с чисто полицейской миссией поддержания правопорядка в центрах больших городов - где ей давить буржуев! Грозный Дзержинский с Лацисом ходил уговаривать чиновников казначейства не бастовать вообще и выдать хоть немного денег на зарплату рабочим, в частности. А Троцкий с Каменевым ездили в Брест-Литовск - уговаривали украинцев не бузить за независимость, а немцев - не воевать против Республики Труда.

Оно, конечно, имелись акты неслыханной жестокости р-р-р- революционных солдат и матросов по отношению к унтер-офицерам, офицерам, дворянам, буржуа и похожим на них интеллигентам. Имелось и то, что протокольно значилось актами вандализма. И что на деле было вульгарнейшими погромными кражами под шумок. Но власть сопротивлялась этому, как могла. Еще не имея ни армии, ни полиции, она была (как ни парадоксально это звучит) самой мирной властью в Истории. Марафон чекистской жестокости стартовал только после того, как оставшиеся с носом политические силы развязали против новой власти войну. Практически в один день убили председателя ПетроЧК Урицкого- старшего (Питер) и тяжело ранили председателя Совнаркома Ленина (Москва). Тут же выяснилось: подобные акты готовились в обоих столицах, в Туле, Рыбинске, Ярославле.

В такой ситуации известный минимум ожесточения ума и души неизбежен. Не умея защититься иначе, партия от имени Советской власти объявила в ответ на белый террор террор красный. И уже месяца через два-три просто невозможно было сказать, "кто первый начал". А к двадцать первому - тем паче. Щит защищал власть от врагов, а Меч сокрушал их так яростно, что за каждым из более-менее серьёзных чекистов было уже предостаточно "подвигов". И в так называемое мирное время инерция озверения толкала их по военным рельсам. Тем более на освобождённых Советами территориях хватало и тех, кто не успел бежать, и тех, кто залез в активное белое подполье. Да и агентура иностранных спецслужб спешила половить рыбку в мутной воде гражданской.

А тут - неопубликованная речь Ленина. Вернее, речь Ленина, опубликованная не одесскими коммунистами, а юными интеллигентиками - ошмётками старой богемы, в сомнительной их газетёнке, которая в обычные дни годилась разве что на раскурку. На стихийном митинге у Пересыпского моста (в дальнейшем там стоял памятник Ильичу) тот самый Воскобойников орал благим матом про вихляния Ленина. И в чекистском донесении об этом ясно сказано "... за полный вперёд от военного коммунизма к свободе торговли на суше и на море. От обещания в семнадцатом отмены денег и отливки из золота-серебра общественных унитазов к скоробогачам-нэпманам". Москва, дескать, категорически требует соблюдать законность (слово "революционную" она опускала), то есть защищать новых богачей от пролетарского гнева.

Как защищать революцию и как карать контрреволюцию Воскобойникову сотоварищи вроде бы ясно. Нищий, бедный, рабочий, крестьянин-батрак - наши. Богатый, фабрикант-заводчик, офицер-генерал, капиталист, кабатчик, помещик - враги. Или, в крайнем случае, попутчики-спецы, за которыми нужен глаз да глаз. И ежели чего, то...

И вдруг на тебе: пусть крестьянин откупится от истекающей потом-кровью революции мизерным налогом, пусть богатеет, обстраивается. Откармливает скотину. Увеличивает посевные площади. Пусть рабочий даёт ему всё, что для этого нужно. Пусть горожанин-нэпман наворачивает капитал на артелях, магазинах, барах-ресторанах. Пусть иностранцы шпионят у нас в ранге концессионеров. А рабочий что же? Ему на чём богатеть? И ведь класс-гегемон, диктатор. Именно в его защиту, именно на погибель его врагов родились Щит и Меч революции.

8.

Словом, в Одессе началось нечто. Стали появляться в местной официальной прессе материалы Воскобойникова из героической истории одесской ЧК, ея беззаветной преданности пролетариату и его борьбе. Публиковались фамилии ряда местных дельцов, при военном коммунизме уже сдавших все ценности Советам и вдруг открывших собственые доходные предприятия. Замелькали заголовки типа "За что боролись!", "После всего...", "А паразиты - никогда!", "С приездом..." и наконец - "Доколе!" Появились и публикации писем трудящихся, глубоко возмущенных новой экономической политикой. Одна из таких заметок, источающая революционное пламя возмущения, так и называлась: "Кипит наш разум возмущенный..." и подписана была тем самым Воскобойниковым. Нажимая на своё участие в укреплении нашей ЧК, он бегло обозначил этапы большого пути. Полистаем их и мы.

В Одессе история эта началась в сентябре 1917 года, когда обстоятельства породили "Бюро по борьбе с контрреволюцией". Глава - Макар Чижиков. Тот самый, который в Январском восстании будет начальником Одесской Красной гвардии. В состав правления Бюро по борьбе с контрреволюцией избраны: от Совета солдатских депутатов - товарищи Шашин и Зайцев, от Совета матросских депутатов - товарищ Овсянников, от Украинской рады - товарищ Шабельников и от рабочих депутатов - товарищ Слепов. Бюро имело связь с Петроградом, информировало о политическом положении в регионе непосредственно Петроградский ВРК, а с декабря 1917 года - и ВЧК.

Эффективность этого департамента, впрочем, была сомнительной. 1 декабря 1917 года Центральная рада попыталась захватить власть в Одессе вооруженным путем, что оказалось для власти сюрпризом, вызвало суматоху-неразбериху и много жертв. Между прочим, погиб и начальник штаба Красной гвардии Моисей Кангун, имя которого довольно долго носил известный в Одессе спуск. Но сей опыт не потонул в Лете. После Январского восстания в структуре Одесского совнаркома появилась "Комиссия по борьбе с контрреволюцией", а также "Автономная коллегия по борьбе с румынской и украинской контрреволюцией". Русская контрреволюция почему-то (почему?!) не обозначалась.

Вышло, однако, так, что кукушка накуковала Советской власти в Одессе чуть больше двух месяцев. Что не позволило развернуть в полной мере карательные органы. Пришлось драпать, с тайной своей полицией заодно. И в последующие два года имели место такие поспешные вояжи - город перманентно переходил из рук в руки. И в памяти многих одесситов они характеризовались быстрой сменой красных чрезвычаек и белых, самостийных украинских, французских, польских и зелёных контрразведок.

Постоянная Одесская чрезвычайная комиссия была организована весной 1919 года, сразу же после ухода французского экспедиционного корпуса. Одна деталь тут может претендовать на наше особое внимание. Левые эсеры, в красной Москве разгромленные и осуждённые ещё в восемнадцатом, в красной Одессе действовали легально и шумно. Чихали тут на Москву? Похоже. Во всяком случае, Воскобойников подчёркивал эту деталь неспроста.

Левые эсеры-одесситы, совместно с анархистами выдвинули альтернативный прожект - "Революционная следственная комиссия". И Совет рабочих депутатов развернул широкую дискуссию по этому поводу. В конце концов, решили компромиссно: санкционировали Одесскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем. Главой утверждался экс-руководитель областной подпольной контрразведки П. И. Онищенко. Ядро личного состава образовали, само собой, представители большевистского подполья времен интервенции.

Заместителем председателя Одесской ЧК стал Б. Северный (Юзефович), секретно-оперативным отделом заведовал С. Западный (Кесельман), помощником стал его брат А. Восточный (Кесельман), известный в дальнейшем под псевдонимом Арнольди, агентурно- инспекторский отдел возглавил Н. Дегтярев, наружной охраной ведал Л. Мамендос, а внутренней - Л. Янишевский, в оперотделе служили некие М. Вихман и В. Курятников, о которых в городе говорили, что они отпетые садисты. Впрочем, мало ли что о ком говорили (да и ныне говорят) в Одессе...

(Продолжение следует.)

Ким КАНЕВСКИЙ.