Номер 23 (1555), 12.08.2021

И. Михайлов

(Продолжение. Начало в №№ 8–10, 11–22.)

— Я не помню, как очутился в израильском лазарете, в городе Цфате. Меня лечил пожилой врач, прилично говоривший по-французски. Впоследствии я узнал, что Шмуэль Ашкенази, будучи родом из Российской империи, некоторое время учился в классической гимназии и, не закончив ее, перебрался в Палестину.

Наверное, не каждый родитель так относится к своему чаду, как этот старый доктор ухаживал за мной. После выздоровления меня отправили в специальный лагерь, где содержались военнопленные из арабских стран. Но доктор Ашкенази продолжал опекать меня, рассказывая о сионизме, приводил интересные факты из истории еврейского народа. Все это для меня оказалось полным откровением.

Более того, Шмуэль Ашкенази упросил лагерное начальство позволить мне вместе с ним посетить кибуц (сельскохозяйственную коммуну), где жили его дети и внуки. Я видел, как некогда топкие болота превратились в цветущие поля, сады и огороды. Я наблюдал довольных жизнью людей, и мне стало стыдно за мою юношескую оплошность, за мое желание уничтожить, разрушить, убить...

Не скрою, со мной беседовали ребята из израильской разведки. После того, что я пережил, мне трудно было им отказать в своей лояльности. Летом 1949 года мне разрешили вернуться в Бейрут. Не знаю, как бы сложилась моя жизнь в дальнейшем, если бы не личная драма.

Я тогда учился в частном католическом университете Святого Иосифа, основанном иезуитами в 1875 году. Этот вуз считался элитарным, и в нем, как правило, получали образование дети из состоятельных ливанских семей, свободно владеющие французским языком. Еще важно отметить: подавляющее большинство студентов были парни из христианских семей, но уже в начале 50-х годов в университете появились учащиеся других конфессий, в том числе мусульмане. И самое удивительное: среди них оказались даже девушки.

Эту студентку звали Лейла. Она училась на экономическом факультете и была дочерью богатого мусульманина-суннита, торговца недвижимостью. Это прелестное создание сразу покорило мое сердце. Я тоже ей понравился. Ее мусульманская вера меня не волновала. Не беда, успокаивал я себя, она формально пройдет обряд крещения, и мы обвенчаемся.

Но ее родители потребовали, чтобы я принял ислам суннитского толка. Это оказалось их единственным, но бескомпромиссным требованием. Своим родителям я ничего не рассказывал, опасаясь их гнева. В конце концов я решил: перейду в магометанство, поставив своих близких перед фактом.

Они все быстро узнали. Отец прямо заявил, чтобы я ушел из их дома и они отказываются от меня. Я для них умер. Меня стали травить в университете. Декан юридического факультета, где я учился, прямо сказал, что я предатель и мне не место в этом учебном заведении.

Вскоре я с Лейлой покинул Бейрут и перебрался в Восточный Иерусалим. Откровенно говоря, на такое решение повлиял совет агента израильской разведки в Бейруте, внимательно следившего за моей судьбой и оказавшего мне существенную моральную и материальную поддержку.

В Иерусалиме меня хорошо приняли, и вскоре я был избран имамом мечети. Более того, на мои пятничные проповеди собирались десятки верующих. Я призывал правоверных к религиозной терпимости, к миру между народами, осуждал насилие и экстремизм. Конечно, это далеко не всем нравилось. Однако среди высшего духовенства оказались мои защитники, да и власти Хашимитского королевства относились к моим высказываниям с пониманием. Меня терпели.

Это произошло в прошлую пятницу. В конце моей проповеди, посвященной памяти убитого палестинским террористом иорданского короля Абдаллы ибн Хусейна (король: 1946–1951), ко мне подошел молодой человек, чтобы попросить совета.

Мы уединились в одной из комнат мечети, и он рассказал: в Бейруте создана группа диверсантов, которая планирует тайно перейти израильскую границу. Ее цель — взорвать нефтеперегонный завод в Хайфе, захватить одну из школ города, взяв в заложники ее учащихся, наконец, убить как можно больше солдат и офицеров ЦАГАЛа. Кроме того, он убеждал меня, что к этой операции якобы имеют отношение католические священнослужители столицы Ливана...

Честно говоря, — продолжал имам, — я не очень поверил этому человеку, особенно тогда, когда он сообщил о причастности христиан к планируемому злодеянию. Но палестинец поклялся, что говорит правду. Когда он услыхал в моей проповеди призыв отказаться от насилия и о том, что истинный мусульманин не станет проливать кровь невинных детей, то задумался. Он решил рассказать мне все, что знал, поскольку, по его словам, засомневался в методах такой борьбы против еврейского государства. Вот и все, что я хотел вам рассказать.

Имам смотрел на Бауэра, видимо ожидая его ответа. Но Отто молча переваривал услышанное. Нельзя сказать, чтобы признание незнакомого мусульманского священнослужителя его слишком удивило. Все, кто следит за событиями в мире, знают почерк террористов. Отто смутило другое: почему имам, завербованный в свое время Моссадом, не обратился к своему куратору в Восточном Иерусалиме?

Не дождавшись ответа, имам продолжил:

— Вы можете мне не поверить. Но я должен вам признаться: как только вы оказались в Иерусалиме, их человек велел мне за вами наблюдать, так что я знаю вас не один день. С израильским резидентом я не знаком. Они работают очень осторожно, и у них везде есть глаза и уши. Когда палестинец рассказал о планах террористов, я знал только вас, понимая, что и вы имеете отношение к Моссаду...

Отто не заметил, как стало светать. Имам забеспокоился: скоро утренняя молитва. Он вновь надел широкий плащ с капюшоном и поспешно удалился.

* * *

Это была очередная бессонная ночь. Воспаленными от усталости глазами Иссер Харель просматривал новые донесения, поступившие из Египта.

"Насер, похоже, затеял опасную игру, — решил Харель, — а тут еще информация от Бауэра. Все же Отто оказался надежным и порядочным человеком. Мнение Лейзера Кауфмана правдиво".

Рано утром, после продолжительного разговора с имамом, Отто Бауэр садится в автобус, едущий в Тель-Авив. Его встреча с Харелем была плодотворной. Он подробно рассказал моссадовскому начальнику о загадочном палестинце, у которого неожиданно пробудилась совесть.

Вряд ли Бауэр догадывался, что Моссад, решив его испытать, велел имаму с ним встретиться. Отто не оплошал и немедленно явился к Харелю. Моссад настораживало, что его агентура в Ливане такими новостями не располагала. Харель усомнился в их достоверности, хотя в израильской разведке даже дезинформацию принято тщательно анализировать.

У Иссера вызывали подозрение следующие обстоятельства: откуда рядовой террорист может знать подробности еще только планируемой операции; во-вторых, в Ливане прекрасно знают: Хайфа далеко от границы и может оказаться недосягаемой для диверсантов; в-третьих, целой группе перейти незаметно границу практически нереально. Правда, отдельные террористы могут проникнуть на территорию Израиля, но только в близлежащие от границы поселения, не считая инфильтрацию с моря. Наконец, очень странно, что этот палестинец настаивает на том, что предполагаемую диверсию якобы одобрили католические священнослужители, имеющие немалое политическое влияние в ливанском обществе. "Возможно, отдельные католические прелаты нас откровенно не любят и всячески сочувствуют террористам, но пойти на подобную провокацию... А что, если противник, подкинув эту "утку", желает таким образом прощупать нашу иерусалимскую агентуру? Имам Саид и Отто Бауэр уже предупреждены..."

...У Цви Гольдштейна вновь проблемы с планом, который надо срочно менять. Харель поставил его в известность сразу после визита Отто Бауэра. У Гольдштейна откровения богобоязненного палестинца тоже вызвали недоверие, тем не менее не следует исключать, что отдельные элементы их чудовищного замысла реально разрабатываются.

Моссаду известно, кто осуществляет контроль и направляет деятельность террористов, окопавшихся в Ливане. Цви в разработанной им операции учитывает особенности северного соседа Израиля, его сложный конфессиональный состав, многонациональный характер населения, наличие большого числа палестинских беженцев, живущих в крайней бедности в специальных лагерях.

Не секрет, что палестинская молодежь, живущая в Ливане, систематически подвергается обработке идеологами различных военизированных группировок, религиозных фанатиков, неонацистского отребья. Нередко случается, что юные арабы за незначительную плату готовы на террористические акты. Правительство Ливана своим бездействием фактически им способствует.

Подготавливая секретную операцию, Цви Гольдштейн встречался с Лейзером Кауфманом. Сам историк его мало интересовал, зато его подробный рассказ о Рами Бен-Ами Моссаду показался полезным и своевременным. Гольдштейн без колебания принял решение... Теперь остается доложить Харелю и приступить к реализации.

Попытка пробиться к шефу не увенчалась успехом. Секретарь Хареля к нему никого не пускал. Все знали: если Иссер заперся у себя в кабинете, значит он руководит оперативными действиями где-то за пределами Израиля.

Прежде всего таковым является Египет. Это его самолеты бомбили мирный Тель-Авив в 1948 году, на второй день после провозглашения Государства Израиль; это его армия намеревалась захватить юг еврейского государства. Наконец, это его король Фарук I (правил в 1936–1952 гг.) не скрывал своих симпатий к Гитлеру, являясь врагом еврейского народа до конца своих дней.

Египтяне ненавидели коррумпированного и развратного монарха и охотно поддержали "свободных офицеров", совершивших в июле 1952 года военный переворот. Король Фарук I был свергнут.

Первое время Египтом правил триумвират — Нагиб, Насер, Садат. Все они были известны Моссаду еще со времен войны 1948–1949 гг., в которой принимали активное участие. В еврейском государстве их приход к власти мало кого обрадовал. Все знали: в годы Второй мировой войны они открыто симпатизировали нацистской Германии, потом позорное поражение в антиизраильской военной кампании только усилило их ненависть к евреям. Таким образом, став у руля самого крупного арабского государства, эти офицеры не проявляли большую терпимость к Израилю.

Агентура Моссада в Египте сообщала: "революционное" руководство этой страны взяло курс на новую войну с еврейским государством. У Хареля скопились сотни донесений, свидетельствующих о том, что египетская армия срочно перевооружается.

Несмотря на экономические проблемы, нищету большинства населения, в страну хлынул поток современного оружия, прежде всего советского производства. Но это еще не все.

Моссад отследил тревожный факт: египетское руководство приглашает в страну ученых, когда-то работавших над созданием ракетного оружия в гитлеровской Германии, соблазняя их огромными гонорарами.

Насер, сменивший неугодного ему Нагиба, негласно стал пользоваться услугами бывших эсэсовцев, которым удалось избежать заслуженной кары. Эти военные преступники нашли применение своим знаниям и опыту в разведке, армии и полиции Египта, как, впрочем, и в других арабских странах.

Гамаль Абдель Насер считается хорошим оратором. Он любит выступать перед многотысячной толпой и всюду обещает: "Мы евреев сбросим в море".

Перед Моссадом, полагал Иссер Харель, стоит сложная и трудновыполнимая задача: нейтрализовать египетскую агентуру в различных государствах, а не только в Израиле; вынудить немецких специалистов-оружейников покинуть страну пирамид; ликвидировать наиболее опасных для Иерусалима советников египетских "революционеров"; наконец, объяснить мировой общественности подлинные цели Насера и его окружения.

...Глубокая ночь вновь застала Иссера Хареля в его рабочем кабинете. Он, откровенно говоря, даже не помнил, обедал ли, а что не ужинал, так это точно. Им составлен подробный отчет, который он намеревался представить премьер-министру и заодно попросить о дополнительном ассигновании своего ведомства.

"Представлю, как Старик рассердится, — подумал Иссер, — ведь только недавно он утвердил вполне приличный бюджет нашим спецслужбам, и теперь вновь надо просить деньги".

Иссер вызвал служебную машину, чтобы отправиться в канцелярию премьер-министра, но по дороге машинально посмотрел на часы: оказалось без четверти три ночи. Он горько усмехнулся и вернулся в свой кабинет.

Если с Египтом все более или менее ясно, то Ливан — темный лес, куда не всегда охота идти по грибы. Казалось, Моссад знает об этой стране предостаточно, известны даже детали биографий его политических и общественных деятелей. Потрачены большие деньги для вербовки и перевербовки всякого рода доносителей и соглядатаев.

Моссадовцы, работающие в Ливане, буквально сбились с ног, пытаясь добыть нужную информацию прежде всего с юга этого маленького и очень живописного государства, с древней и самобытной историей и культурой.

Местные спецслужбы, созданные еще в начале 20-х годов XX столетия, особой эффективностью не отличались. По всей вероятности, сказывается конфессиональная и политическая специфика, сильная коррупция среди государственных служащих, пагубное влияние компрадорской буржуазии. В Ливане она сформировалась и приобрела политическую силу еще в конце XIX века. Компрадоры, в основном христиане, всегда имели тесные торговые связи с представителями стран Западной Европы и особенно с Францией.

Моссад учитывает: ливанские банкиры, крупные промышленники и успешные торговцы вовсе не жалуют арабский национализм, политики-сунниты ненавидят своих коллег — мусульман-шиитов, а те, в свою очередь, весьма подозрительно относятся к христианам и друзам...

Харель перешел к большой карте Ливана. На ней обозначены даже незначительные населенные пункты. Он внимательно посмотрел на южные районы, где когда-то обитали дружественные евреям финикийцы.

"Наступит ли такое время, когда корабли этой страны вновь будут приставать к нашим берегам? — размечтался Харель. — Скорее всего, пройдут века, прежде чем у арабов появятся прагматичные руководители, готовые смириться с нашим законным присутствием на Ближнем Востоке..."

(Продолжение следует.)