Номер 21 (664), 06.06.2003

И. МИХАЙЛОВ

(Продолжение. Начало в №№ 14-20.)

"В 1944 г. сразу же после освобождения Вильнюса, Барановичей и Ровно евреи, участвовавшие в боях и оказавшиеся в этих городах, объединились, чтобы организовать нелегальную эмиграцию в Палестину.

В конце 1944 г. Лидовский из Ровно и Корчак из Вильнюса сумели добраться до Бухареста, где уже активно действовали эмиссары из будущего еврейского государства.

Надо ли говорить, с каким риском для жизни вчерашние бойцы сопротивления, еще не снявшие военную форму, стали тайно организовывать переброску молодых людей из Литвы, Белоруссии, Украины в Румынию и Польшу, а затем через Венгрию, Болгарию, Югославию и Австрию до Италии, где находились специальные лагеря.

В этот период времени в Европе, особенно Восточной, сильно пострадавшей в ходе войны, царило смятение и хаос, официально установленных границ еще не существовало; иной раз сомнительное удостоверение с круглой печатью было всесильно. Люди кочевали из страны в страну: кто возвращался домой, а кто покидал еще недавнюю каторгу.

С начала 1945 г. начался организованный выезд евреев из некоторых районов СССР, – в основном из Прибалтики, бывших румынских и польских территорий. Центром деятельности "Брохи" стали Вильнюс и Львов.

Мама и Василий Головко энергично включились в работу. Головко оказался незаменимым сотрудником: славянская внешность и знание польского языка помогали при переходе литовско-польской границы.

Но в декабре 1945 г. их арестовали. К маме чекисты отнеслись более терпимо: все же своя. А вот Василий Головко у них вызвал особую ненависть. Его обвинили и в шпионаже, и в сионизме, а также в целом ряде других преступлений. Никто не принял во внимание боевые заслуги Василия Васильевича, его бескорыстную помощь спасшимся евреям. Головко приговорили к двадцати пяти годам лишения свободы, однако, спустя годы, мама узнала о судьбе своего близкого друга. Его преднамеренно дали замучать уголовникам.

Головко обошла стороной голодная смерть после Гражданской войны, пощадила фашистская пуля, но лишенные человеческого облика урки, подвесив партизанского командира вниз головой, сперва плевали и мочились ему в лицо, затем стали резать его тело, злобно насмехаясь над страданиями офицера-фронтовика. Но он не издал ни звука и вскоре скончался от жесточайших истязаний".

Женя неожиданно отвернулась. Ей не хотелось, чтобы Петя видел, как она плачет. В дверь постучали, извинившись, в комнату заглянула Генриетта Иосифовна: "Петя, звонила ваша тетя. Она беспокоится". Только теперь Петя вдруг вспомнил, что слишком засиделся, уже поздно и надо идти, а ведь так хотелось еще слушать...

Тетя Циля на этот раз ничего не сказала, лишь тяжело вздохнула. Петя долго не мог уснуть. В этот вечер он многое узнал, но главное – семейная реликвия Виленских все еще для него оставалась тайной.

Неделя мчалась за неделей. В самый канун еврейской Пасхи Гольдин объявил, что уезжает в Израиль. И тогда же Петя узнал, что учителю иврита компетентные органы посоветовали по-хорошему убраться восвояси.

Заявление о репатриации подали еще несколько человек. Студентов немедленно исключали из вузов, а тех, кто работал, ждали унизительные партийно-профсоюзные проработки и увольнения. Кто знал, чем завершатся ходатайства о выезде из страны: только ли месяцами тревожного ожидания с клеймом "предатель", однако с благоприятным исходом, или, что случалось чаще, статусом "отказник", на практике означающим – гражданин без гражданских прав. Об этом знали все, кто обращался в ОВИР, и многие сознательно рисковали.

Ну, все, позади весенняя экзаменационная сессия. Сдав последний экзамен, Петя на радостях, не считаясь с последствиями, съел 200 граммов мороженого. Хорошо, что тетя Циля не видела.

За эти "горячие" месяцы он лишь несколько раз встречался с Женей на уроках языка иврит. Она тоже много занималась – языки ведь даются нелегко даже способным людям.

"Теперь, – планировал будущий математик, – еду к родителям в Одессу. Жаль, что Женя отказалась от моего приглашения, но лето быстротечно, и скоро вновь – университетская аудитория, встречи с друзьями и любимой девушкой".

Скорый поезд "Новосибирск- Одесса" собирался отправиться точно по расписанию. Так, во всяком случае, уверяла пассажиров молоденькая проводница, успевавшая бегло взглянуть на билет, багаж и его владельцев; предупредить провожающих, чтоб не задерживались в вагоне, наконец, сообщить, что будет чай и печенье в ассортименте.

"Хорошее начало", – подумал Петя, усаживаясь на свое место в купе. Студент и едет в купе, – покачают головой одни; а почему бы нет, – возразят другие. Конечно, все дело в родительских возможностях. Петина мама не могла себе представить, чтобы ее сын трясся несколько суток в не очень удобном вагоне. Но ведь можно летать самолетом? Можно, однако вы не знаете истинной мамы. Она решительно скажет "Нет!" Самолеты, случается, падают. "Ничего, днем раньше, днем позже; лишь бы приехал живым и здоровым", – рассуждала еврейская мама.

Родители не раз писали сыну, что имеется возможность перевестись в Одесский университет, правда, ценой потери стипендии. Еврея иначе не зачислят, пусть даже отличника.

Но Петя об этом не хотел слушать. "Терять прекрасных друзей и прежде всего Женю, к тому же в Новосибирске учат отнюдь не хуже, а если совсем откровенно, то намного лучше, чем в ОГУ. А тетя Циля, разве она плохо опекает? Конечно, мама вряд ли бы позволила даже шаг ступить без своего контроля; так что лучше учиться в Сибири, а на летние каникулы приезжать купаться в Черное море", – успокаивал себя наш студент в тревожном ожидании разговора на эту тему.

В купе вошел новый пассажир. Им оказался пожилой чаловек, который, несмотря на жару, был одет в костюм и плащ. Мужчина устроился напротив; снял плащ, оставаясь в пиджаке. До отправления поезда оставалось минут десять, вагон успел порядком нагреться, и в купе стало очень душно, Петя хотел было открыть окно, но сосед решительно запротестовал, ссылаясь на недавнюю простуду.

Петя помрачнел. В маленьком купе – пока два человека и уже нечем дышать, а что потом? Наконец поезд вначале качнулся, затем дернулся и, постепенно набирая скорость, отправился в дальний путь. Заработал кондиционер; стало легче дышать. Жизнерадостная проводница сообщила Пете и его спутнику, что в их купе до самого вечера никто не вселится. А еще через полчаса в купе вошла все та же любезная железнодорожница, неся поднос с горячим чаем. "Интересно, – сказал Петин сосед, – она так же проворна зимой, когда особенно хочется чая?" Петя лишь пожал плечами.

Отпив несколько глотков, мужчина решился снять пиджак. "Кажется, лед тронулся", – съехидничал про себя молодой человек. По-видимому, почувствовав себя комфортнее, мужчина был непрочь поговорить: "Вы, наверное, до Одессы?" Петя кивнул. "Домой, к родителям?" "Да, к родителям".

Разговор не клеился. Некоторое время сидели молча. Петя не решался пригубить все еще не остывший чай, а незнакомец, напротив, адаптировавшись к горячему, заканчивал его пить.

Вообще следует заметить: наш герой не был многословен. Он предпочитал больше слушать, анализировать, и, в отличие от многих, очень многих семей, Петины родители не любили, когда их малолетний сын присутствовал при разговоре взрослых. Петя, когда приходили гости, отправлялся в свою комнату, в то время как взрослые развлекались пересудами. Но сидеть одному в детской довольно скучно, и мальчик читал. Книги сделались Петиной страстью еще до того, как большинство его сверстников начинали понимать, что читают.

Многоопытный библиотекарь удивлялась, когда Петя появлялся с книгами под мышкой. "Неужто все прочел, – спрашивала она, – ведь прошло совсем немного времени?"

Петя краснел, и смущение юного читателя только усиливало подозрение. Людмила Афанасьевна, желая удостовериться в своих догадках, как-то выбрала одну из принесенных Петей книг, это был "Оливер Твист"' Диккенса" и приступила к экзамену.

"Ну, Кауфман, скажи: какой по-твоему самый отрицательный герой в этом произведении?" Петя, признаться, еще больше сконфузился. Он понял: его испытывают. Но не в этом причина смущения. Подросток быстро сообразил, на кого конкретно намекает ретивый библиотекарь, и хотя Диккенса он любил, юный читатель не мог согласиться со знаменитым английским романистом, сделавшим еврея отвратительным персонажем своего сочинения.

Прочитав книгу, Петя высказал отцу свое мнение. Исай Кауфман, несмотря на занятость, внимательно выслушал доводы сына, однако промолчал. Через несколько дней он принес потрепанную брошюру, изданную более ста лет тому назад, и после ужина стал ее читать.

В старой книжонке вкратце излагалась история евреев в Британии и, в частности, их образ в английской литературе. Петя тогда не все понял, тем не менее он был благодарен своему отцу, который чужими словами рассказал о том, что так волновало.

И теперь, стоя перед сомневающимся работником культуры, десятилетний Кауфман был в состоянии сдать на "отлично" свой первый в жизни экзамен.

Теперь вернемся в купе скорого поезда и узнаем, что делают наши пассажиры. Оказывается, знакомство состоялось, и Матвей Абрамович, так зовут Петиного соседа, с увлечением что-то рассказывает. Впрочем, чем заниматься в дороге? Можно, например, спать или есть, но если пассажиры выспались и не голодны, остается одно – беседовать о том, о сем. Все зависит от случайно встретившихся людей.

Русские в основном приветливы и открыты. А если в стакан, где недавно обжигал губы традиционный чай, налить немного... сами понимаете, разговорам не будет конца. Русский человек не только выложит свою родословную, но даже охотно расскажет о пикантных подробностях личной жизни. И если его попутчик – еврей, который к тому же вызвал симпатию, то русский постарается намекнуть на еврейские корни то ли со стороны бабушки, то ли дедушки своей прабабушки.

Украинец во многом похож на русского, что касается пития, но открывать душу спешить не будет. У него и впрямь может оказаться чуть подпорченная кровь. Евреев на Украине проживало немало еще со времен Владимира Красное Солнышко, но такой пассажир о своих предках ни гу-гу. Более того, чем у него темнее волосы и крупнее нос, тем заметнее крест он напялит на свою шею.

Если попутчик – кавказец, это еще не значит, что вам не повезло. Они разные, но в дороге бывают дружелюбными. Могут поделиться с вами трапезой, рассказать фривольный анекдот, хотя не всегда обладают чувством юмора.

С евреями сложнее. С одной стороны, можно выйти в тамбур покурить, не опасаясь за свои вещи; быть уверенным, что этот сосед не напьется, не будет мешать вам отдыхать и не станет хамить. С другой – он о себе, как правило, предпочтет не распространяться, зато пожелает о вас узнать больше, чем это нужно.

(Продолжение следует.)