Номер 20 (1552), 22.07.2021

И. Михайлов

(Продолжение. Начало в № 8–10, 12–19.)

Но Фабрицио не испугался и не отрекся от своих взглядов. Он обратился к папе Пию XII с просьбой об аудиенции. Папа принял Конти в своей резиденции. Свидетелей их беседы не было. Только после встречи с папой Фабрицио вновь стал читать лекции и руководить отделом древних рукописей. Слухи тотчас же прекратились.

Конечно, злопыхателей и недоброжелателей у Фабрицио хватало. Впрочем, у кого их нет, особенно если это незаурядная личность. Завистники у Конти все равно оставались.

"А что, если, — думал Левицкий, — кто-то из "доброжелателей", стремясь насолить Фабрицио, указал Анжио на письмо Урбана II. Не исключено, что в отделе древних рукописей знают об этом документе и, разумеется, осведомлены о коварной игре папы — зачинщика крестовых походов. Может быть, стоит обратиться непосредственно к Фабрицио Конти за содействием, тем более что он знает нашу проблему?"

Левицкий без особых предисловий поведал Бауэру о своих предположениях. Отто задумался. Молчание явно затянулось. Левицкий терпеливо ждал, понимая сложность вопроса.

— Я не очень хорошо знаю Фабрицио, — начал Отто, — хотя много наслышан о нем. У нас, как вы знаете, редко когда не злословят. Но о Конти многие отзываются с явной симпатией. Я не могу поверить, будто серьезный человек и уважающий себя ученый пойдет на такой спектакль. Я полагаю: ему известен документ, и, возможно, он имеет свое особое мнение о Меноре. И если даже предположить, будто Конти действительно знает, где спрятано храмовое золото, то он вряд ли об этом кому-то расскажет. В Ватикане умеют хранить тайны. Хотя, с другой стороны, — задумчиво произнес Отто, — любая тайна со временем непременно станет явью... С тех пор как римляне разрушили и сожгли Второй Храм, прошло так много лет, что эти события стали почти легендой. На протяжении всех этих десятилетий многие задавали вопрос: что произошло с иудейскими святынями? Неужели все они перестали быть достоянием истории? Ответа до сих пор нет... Обратиться к Фабрицио? Возможно, к нему лучше направить Анжио. Ему простительно: студент, не посвященный в ватиканские склоки. А вам — нет. Вы слишком хорошо осведомлены о ватиканской кухне. Ваша просьба только усилит подозрения к нашей деятельности.

После встречи с Отто Бауэром Левицкий отправился в библиотеку. Как и следовало ожидать, в хранилище усердно трудился его помощник. Вскоре Анжио уже знал о разговоре Левицкого с Отто.

— Хорошая идея! — запальчиво произнес Анжио.

Левицкий молча посмотрел на молодого человека и покачал готовой, то ли осуждая его, то ли о чем-то сожалея.

На следующий день Анжио, как обычно, пришел в библиотеку и стал ждать главного хранителя древних рукописей. Конти задерживался. Анжио нетерпеливо поглядывал на часы. Секретарь с некоторым любопытством смотрел на исследователя, потом дал понять, что Конти на приеме у государственного секретаря Ватикана, так что следует набраться терпения.

Прошло не менее часа томительного ожидания. Появился Конти. Едва кивнув Анжио, он быстро проследовал в свой кабинет. Спустя некоторое время Анжио пригласили войти.

В комнате было сумрачно. Тяжелые шторы прикрывали одно-единственное окно. Конти сидел за большим столом, на котором аккуратно разложены бумаги. Старинная бронзовая чернильница возвышалась над стопками книг и документов.

— Я догадываюсь, что привело тебя в мой кабинет, — начал Конти. При этом он внимательно посмотрел на чуть смутившегося просителя. — Если предположить, что Менора хранится у нас, то это наш военный трофей. Но, увы, от храмовых сокровищ остались одни воспоминания.

— Но письмо Урбана II? — не выдержал Анжио.

В ответ Фабрицио лишь горько усмехнулся, дав понять, что прием закончился.

Однако Анжио не уходил. Весь его облик показывал, что он не верит. Фабрицио понимал чувства своего посетителя. Ему явно импонировал этот еврейский юноша, который с таким неподдельным упорством пытается отыскать реликвии своего народа.

Конти молча смотрел на Анжио. Конечно, он мог бы выпроводить настойчивого студента, сославшись на неотложные дела. Но Фабрицио ждал, что еще скажет помощник Левицкого. Анжио его понял.

— Если письмо папы Урбана II не является подделкой, то, значит, еще в XI веке Менора и, возможно, другая храмовая утварь находились в Риме? — Анжио замолчал и посмотрел на Конти, ожидая его одобрения.

— Пожалуй, — согласился Фабрицио.

Анжио, совершенно преодолев робость и смекнув, что его хотят слушать, с жаром продолжал свои рассуждения.

— Если Менора уцелела при римских императорах, тративших невероятно много средств на войны и бесконечные забавы, то в более позднее время, когда христианство превратилось в государственную идеологию для практически всех стран Европы, все, что связано с родиной Иисуса, не должно было исчезнуть. Это было бы равносильно не почитать священное писание. Не так ли?

Анжио так осмелел, что забыл: перед ним сидел важный ватиканский служитель, а не профессор истории светского университета. На риторический вопрос, как известно, не следует ответа. Анжио продолжал:

— Сеньор Конти, мне трудно поверить, будто вы ничего не знаете о судьбе храмовых сокровищ. Ведь вы самый сведущий человек в античной истории Рима, и, я полагаю, не только в Ватикане.

Анжио окончил свой монолог, ожидая реакции главного хранителя.

— Это похвально, сын мой, что ты искренне поведал мне свое мнение. Теперь я хочу, чтобы ты честно сказал: какую цель вы преследуете, разыскивая храмовое золото?

Трудно было поверить, будто умный и проницательный Конти не догадывается о целях поиска. Но он спросил, и ему следовало ответить.

— Хорошо, — синьор Конти, — я скажу свое мнение. Известно, что еврейский народ наконец обрел свое государство на священных землях Палестины после двух тысяч лет изгнания. Воссоздал язык священной Библии, сделав его языком повседневного общения. Для меня Менора — символ еврейской государственности, и если она сохранилась, то непременно должна находиться в Иерусалиме, городе, который был разрушен вашими, синьор Конти, предками. Я хочу, чтобы справедливость восторжествовала. Эти ценности по праву принадлежат еврейскому народу и должны быть ему возвращены...

* * *

Фабрицио Конти не на шутку встревожен. Прошло всего два дня с момента встречи с Анжио, а его уже срочно вызывает государственный секретарь Ватикана. Такой чести удостаивались немногие, тем более он недавно встречался с этим исключительно влиятельным чиновником. Тем более Фабрицио не дипломат и с особой миссией за границу не собирался.

Интуиция Конти не подвела. Им недовольны. Фабрицио принял Джованни Монтини, и это не предвещало ничего хорошего. Они были давно знакомы. Монтини не раз обращался к главному хранителю древних рукописей за какой-нибудь справкой. Фабрицио ценил будущего папу Павла VI за незаурядные способности и изощренный ум.

Со своей стороны, Монтини также был высокого мнения о Конти, читал его статьи и книги. И вот теперь в просторном кабинете важного ватиканского сановника предстоял непростой разговор.

В кабинете находился еще один человек, которого Фабрицио не сразу заметил. Незнакомец сидел в дальнем углу комнаты и как будто с интересом наблюдал за происходящим. Конти быстро догадался: человек в цивильном платье представлял ватиканскую службу безопасности.

Джованни Баттиста Энрико Антонио Мария — таково его полное имя — даже не предложил Конти сесть, сразу огорошив его следующей тирадой:

— Вам не кажется, синьор Конти, что вы слишком долго позволяете Левицкому и его ассистенту рыться в наших архивах в поисках несуществующих сокровищ? — Фабрицио хотел ответить, но Монтини продолжил, не давая ему сказать ни слова в свое оправдание: — ...В наше святая святых лезет израильская разведка, которую, впрочем, не столько интересует Менора, сколько внешняя политика Святого престола на Ближнем Востоке. Вместо того чтобы отвратить отрока от пагубной страсти, вы ведете с ним богопротивный разговор...

Конти не выдержал и, прервав будущего папу римского, заявил:

— Вы ошибаетесь, монсеньер Монтини, я отнюдь не поощрял интереса этого юноши к иудейским раритетам. Зато кто-то из нашей службы безопасности указал ему на шкаф, где хранится письмо Урбана II. Какую цель преследовала эта явная оплошность?

Однако вместо ответа Джованни Монтини завершил аудиенцию словами:

— Левицкий задержан для допроса, агент Моссада будет выдворен из Италии. Анжио настойчиво порекомендуют прервать преступные связи и прекратить поиски несуществующих сокровищ. Вас, синьор Конти, ожидает тщательное расследование.

Монтини встал, дав понять, что разговор окончен.

В то время, когда Фабрицио Конти объяснялся с государственным секретарем, самолет итальянской авиакомпании взял курс на Амман. Среди пассажиров авиалайнера находился Отто Бауэр, которому накануне было предписано срочно отбыть в Иорданию. Он пытался связаться с Леонидом Кауфманом, но ему сообщили, что израильтянин покинул Италию. Отто все понял, поэтому позвонить Анжио не решился.

В Аммане Отто Бауэра встречал посланник римского папы в Хашимитском королевстве, который передал ему запечатанный конверт. Не теряя времени, Отто отбыл в Восточный Иерусалим, который в те годы находился под контролем Иордании. Прибыв в Иерусалим, Бауэр вздохнул с облегчением. Он считал: лучше служить где угодно, только бы подальше от Ватикана.

После откровенного разговора с Конти, ареста Левицкого и высылки Кауфмана Анжио решил: ему в Риме делать нечего. Власти Ватикана не простят сыну литовских евреев, вынужденному принять католицизм, его взгляды. Он прекрасно осознавал: весь его разговор с Фабрицио Конти прослушивался. Никогда Ватикан не позволил бы ему и его соратникам докопаться до истины. Все они, по сути, находились под колпаком ватиканских спецслужб. С ними лучше не связываться. У них служат большие мастера бесследной ликвидации неугодных Святому престолу людей.

Анжио, недолго думая, обратился за помощью в израильское консульство в столице Италии. Он подробно рассказал о себе. Его внимательно выслушали, но в конце исповеди попросили каким-то образом все сказанное подтвердить. Это не оказалось сложно. Добрый падре Януш охотно согласился свидетельствовать. Израильский консул так расчувствовался, что назвал поляка Януша праведником и тут же оформил Анжио документы на въезд в страну праотцов в качестве нового репатрианта.

...Тель-Авив его поразил. Это была гигантская стройка, человеческий муравейник, израильский Вавилон, где собрались евреи из многих десятков стран — такие разные люди, с такими необычными, как и у него, судьбами.

И что самое удивительное: Анжио быстро вспомнил язык своего детства — идиш. На нем говорили дома, на улицах Вильно, обучали в школе. Потом пришлось перейти на литовский и польский. Он в совершенстве овладел итальянским. Казалось, идиш забыт. Но нет, в Тель-Авиве Анжио услышал его среди пестрой толпы, на нем в те годы говорило немало чиновников различных ведомств.

Теперь предстояло найти Лейзера Кауфмана. Служащий министерства внутренних дел попросил немного подождать. Вскоре у Анжио оказались адрес друга и его домашний телефон.

Лейзер искренне обрадовался, услыхав знакомый голос.

— Я знал, — взволнованно говорил он, — что мы непременно встретимся на нашей исторической родине.

На следующий день Анжио уже спешит в гости. Лейзер встретил его как старший брат, как близкий родственник. Они долго говорили о римских происшествиях, потом Анжио неожиданно сказал:

— Я хочу опять называться так, как звали меня мои родители, а фамилию я себе придумал совершенно ивритскую — Бен-Ами ("Сын народа").

У Лейзера вместо ответа на глаза навернулись слезы...

* * *

По прибытии в Восточный Иерусалим Отто Бауэр тут же распечатал таинственный конверт. То, что Отто прочитал, поразило его настолько, что он подумал, будто это всего лишь шутка ватиканских святых отцов.

Но шутить в Ватикане не принято. Бауэр получил серьезное предписание, адресованное ему как посланнику Святого престола в Иерусалиме. Согласно полученной инструкции Отто должен поселиться в монастыре Успения Богоматери, расположенном на вершине горы Сион за пределами Старого города.

В конверте также находилось официальное письмо, адресованное израильскому министерству по делам религий. С иорданской властью, по всей вероятности, все было заранее согласовано.

Отто Бауэр догадывался: мужской монастырь, имевший давнюю историю, служил не только обителью для немецкого ордена бенедиктинцев, но и своеобразным прибежищем для ватиканской внешней разведки.

Конечно, они знали о его деятельности в Ираке, в том числе о попытках палестинских евреев использовать его связи и антинацистские убеждения. "Какую цель преследует Ватикан, отправляя меня в руки Моссада?" — недоумевал Отто.

Бауэр еще в Риме слышал, будто некоторые высокопоставленные нацистские чины, формально исповедовавшие католицизм, получали документы, позволявшие им некоторое время скрываться в стенах этой обители, а затем, разумеется, под чужими именами осесть где-то в Южной Америке или на Арабском Востоке.

Кстати, их военный опыт использовался в арабских странах в борьбе с еврейским государством. Другое дело: помог ли он арабам одолеть Израиль, но это уже другой вопрос. Впрочем, это не считалось большим секретом, хотя Ватикан всячески опровергал такую информацию.

Бауэру предписывалось наладить связь с ватиканскими агентами, работавшими прежде всего в Израиле. Отто осознавал: израильские власти имеют все основания не доверять ватиканским посланникам.

(Продолжение следует.)