Номер 6 (1446), 21.02.2019

И. Михайлов

(Продолжение. Начало в №№ 1-4.)

Личная жизнь Есенина была у всех на слуху, как и его замечательная поэзия. Наверное, лишь ленивый не обсуждал страстный роман Сергея Александровича с обворожительной Айседорой Дункан.

Однако это не мешало любвеобильному поэту начать "плодотворный" флирт с поэтессой Надеждой Вольпин (1900 - 1998).

Они познакомились в "кафе поэтов", где юная Надежда Давидовна проникновенно читала свои стихи. Трудно сказать, что более всего понравилось Есенину: смазливая девчонка или ее литературные "грехи". Но завязался роман, у поэта родился сын... Вплоть до трагической смерти Есенина, в Москве судачили о любовных похождениях поэта. И где здесь правда, а где фольклор - сказать трудно.

В столицы в эти годы много говорили о "борьбе" идей и "конфронтации" талантов московских поэтов и питерских "Серапионовых братьев".

"Братья" - объединение молодых поэтов, прозаиков и критиков, где особый тон задавал Лев Натанович Лунц (1901-1924), Вениамин Александрович Каверин (настоящая фамилия Зильбер (1902-1989), Михаил Леонидович Слонимский (1897-1972). Уже в то время все они снискали определенную известность своим творчеством.

Это немецкий романтик Э. Гофман (1776-1822) придумал литературное содружество имени пустынника Серапиона. Литературные "братья" отмежевывались от пролетарских принципов в творчестве, для них более важным было качество произведения. В "Литературных записках" от 1922 г. на вопрос: "С кем вы, "Серапионовы братья"? За революцию или против революции?" Лев Натанович от имени "братьев" ответил: "Мы с пустынником Серапионом". Они также выступали против идейности в искусстве. Лев Лунц прямо заявлял: "Мы пишем не для пропаганды".

Конечно, смело. Но уже с 1922 г. советская цензура стала показывать зубы, вносить слишком непокорных литераторов в "черный список", однако до арестов еще не дошло.

С "братьями" ожесточенно спорили московские литераторы. Их громил сам Маяковский, но другие деятели искусства, возможно, в душе были с ними солидарны. Не исключено, что взгляды "Серапионовых братьев" одобрял и Сергей Есенин - "поэт русского патриархального крестьянства".

* * *

По сравнению с "тихой" Одессой Москва гудела, как растревоженный улей. Публичные лекции сменялись поэтическими "дуэлями", литературные посиделки - страстными спорами об искусстве. В Москву стремились не только потому, что столица предоставляла большие возможности для карьерного роста. Столица становилась центром зарождения советской культуры (театра, кино, литературы). Для окраин страны денег едва хватало на развитие тяжелой промышленности, что уж говорить об искусстве. Однако на Москву средства всегда находили. Об этом знала провинциальная молодежь, настойчивая и амбициозная.

* * *

Эту газету знали и любили даже те, кто не был связан с железнодорожным транспортом. Она оказалась содержательной и интересной.

Если до октябрьского переворота правители России понимали: железные дороги - ключ к развитию экономики в такой огромной стране. После октября 1917 года большевики тем более отдавали себе отчет относительно роли железных дорог в народном хозяйстве и обороне. Началось не только восстановление разрушенных Гражданской войной железных дорог, но и строительство новых магистралей, имевших к тому же важное стратегическое значение. В этой отрасли народного хозяйства трудились десятки тысяч людей. В Стране Советов появились даже учебные заведения, которые готовили специалистов-железнодорожников с высшим и средним образованием.

Разумеется, железнодорожники должны были иметь свой печатный орган. Газета "Гудок" стала издаваться в Москве 10 (23) декабря 1917 г., вскоре после захвата большевиками власти. Москва официально еще - не столица, а всероссийский орган комиссариата путей сообщения РСФСР стал выходить пока один раз в неделю.

Сперва редакция размещалась в Вознесенском переулке, дом № 7, в районе Большой Никитской улицы. С мая 1920 г. газета железнодорожников стала выпускаться ежедневно.

Чтобы лишний раз подчеркнуть важность такой отрасли народного хозяйства, как железные дороги и водный транспорт, комиссариат путей сообщения возглавил лично председатель ВЧК Ф. Э. Дзержинский. В. И. Ленин, предлагая на этот пост "железного Феликса", знал: его руководитель наведет на железной дороге поистине "революционный порядок".

При таком строгом начальстве газета железнодорожников получила значительные права и возможности. И дело тут не только в достаточно щедром финансировании. Редакции газеты были предоставлены немало творческой свободы, в частности в решении проблемы кадров. Дзержинский не вмешивался в работу редколлегии, не указывал, какой материал публиковать, а что отклонять, хотя внимательно вычитывал каждый номер газеты.

Трудно сказать со всей определенностью причины такого феномена, когда среди сотрудников газеты "Гудок" в начале 20-х годов оказалось так много талантливых молодых людей, будущий цвет советской литературы. Конечно, и другие московские издания имели в своем штате умных и деловых работников, но "гудковцы" удивляли.

Газету охотно читали, порой устраивались коллективные читки. Ее содержание было интересно всем: и большому начальству, и простому труженику. И если начальство как огня опасалось оказаться на страницах "Гудка" в качестве объекта беспощадной критики, то рядовой железнодорожник на его страницах находил полезную информацию, радовался, что наконец незадачливый администратор попался...

Кадровая политика газетного руководства была гибкой и вполне разумной. В Москве осело много творческой интеллигенции, готовой всю свою молодую энергию отдать работе. Вместе с тем в столице обнаружилось немало вакансий в различных изданиях, институтах и издательствах. Этим обстоятельством воспользовались главные редакторы, приглашая к сотрудничеству приезжих литераторов.

В те годы графа национальность была обычной формальностью. Кадровики больше внимания обращали на социальное происхождение претендента на должность. Конечно, желательно принять на службу комсомольца; членов правящей партии среди рядовых сотрудников было немного. Коммунисты, как правило, составляли ядро руководителей издательств или главных редакторов. Впрочем, случались исключения.

Штат сотрудников газеты "Гудок" постоянно расширялся. Устроиться на работу в газету особых связей не нужно было. Следовало только предъявить доказательства, что соискатель на должность имеет отношение к творчеству, например, пишет стихи или прозу, а еще лучше, если будущий сотрудник ранее служил в каком-либо периодическом издании.

Разумеется, жилья не предоставлялось, да и платили за работу не очень щедро, но молодые провинциалы соглашались на любые условия. Прибывший в 1923 году в Москву Илья Ильф делил "апартаменты", предоставленные газетой, с Юрием Олешей. Это была каморка с фанерными стенами без элементарной мебели и всяких удобств.

Спустя несколько лет Ильф опишет здание, где размещалась газета, и свое жилье в главе романа "Двенадцать стульев" под названием: "Общежитие имени монаха Бертольда Шварца".

Приведем отрывок из этой главы, чтобы читателю было понятно, в каких условиях приходилось жить и работать будущему знаменитому писателю. "Внезапно в темноте у самого локтя Ипполита Матвеевича кто-то засопел.

- Не пугайтесь, - заметил Остап, - это не в коридоре. Это за стеной. Фанера, как известно из физики, лучший проводник звука. Осторожнее! Держитесь за меня! Тут где-то должен быть несгораемый шкаф.

Крик, который сейчас же издал Воробьянинов, ударившись грудью об острый железный угол, показал, что шкаф действительно где-то тут...

Тут вот рядом стоял скелет, собственность студента Иванопуло. Он купил его на Сухаревке, и держать в комнате боялся, так что посетители сперва ударялись о кассу, а потом на них падал скелет. Беременные женщины были очень недовольны. По лестнице, шедшей винтом, компаньоны поднялись в мезонин. Большая комната мезонина была разрезана фанерными перегородками на длинные ломти, в два аршина ширины каждый. Комнаты были похожи на пеналы, с тем только отличием, что, кроме карандашей и ручек, здесь были люди и примусы..."

* * *

В газете железнодорожников производственная тема, разумеется, занимала главенствующее место. Корреспонденты на местах слали в столицу репортажи, отчеты, очерки касательно различных проблем железнодорожного строительства. Однако читать довольно длинные репортажи со строек, биографии передовиков, обсуждать планы, согласитесь, не очень интересно. О недостатках следовало писать. Но как? Тут нужен был особый стиль письма, острый язык, резкие фразы. Но этого мало. Многие помнили высказывание Н. В. Гоголя: "даже тот, кто ничего не боится, опасается насмешки". И они насмехались весело и тонко.

В редакцию приходили сотни писем от рабкоров, обычных тружеников. В них - боль за нерадивость, очковтирательство, расхлябанность, бюрократизм...

В "Гудке" появилась знаменитая четвертая полоса. Она была полностью отдана сатирикам-фельетонистам. Надо отметить, что этот вид литературного творчества имеет свою историю. В русской прессе XIX века фельетоном обычно называли газетную рубрику, отделявшую официальную часть периодического издания от всего прочего. Это были большей частью тексты, написанные живо, легко, без претензий на глубину, рассчитанные на широкий круг читателей. Причем, следует заметить: под фельетоном не обязательно подразумевался сатирический, обличительный текст, а скорее, всякие истории из жизни, непринужденный разговор с читателем.

Подлинным "королем фельетона" считался Василий (Влас) Михайлович Дорошевич (1865-1922). Это был блестящий журналист, публицист-обличитель, театральный критик. Однако настоящая известность пришла к В. М. Дорошевичу в Одессе, где в 1890-х годах он писал для одесских периодических изданий. Это подлинно русский человек был покорен еврейским колоритом многонациональной Одессы. Он быстро освоил "одесский язык", удивляясь его своеобразию, лексическому разнообразию и меткостью слова.

Одесситы-гудковцы 20-х годов либо тогда еще не родились, либо только учились говорить, а из-под пера Власа Дорошевича выходили подлинные шедевры фельетонного жанра.

Ильф, Петров, Олеша, Катаев, Слоним и другие сатирики искренне восхищались творчеством "короля фельетона", учились на его произведениях. Они не могли не читать его известного фельетона под названием "Одесский язык", о котором Дорошевич так выразился: "...приступая к лекции об одесском языке, этом восьмом чуде света... Мы не знаем, как был создан одесский язык, но в нем вы найдете по кусочку любого языка. Это даже не язык, это винегрет из языка".

Читатели-одесситы удивлялись не только его хлесткими и остроумными фельетонами, но и манерой писать. Особенностью стиля Дорошевича была "короткая строчка". Пройдут годы, и в советской столице, в здании редакции газеты "Гудок", в тесной комнате "четвертой полосы", соберутся начинающие журналисты-фельетонисты наследники Дорошевича. И остроумные фельетоны будут вновь читать миллионы граждан...

Илья Ильф не сразу стал сотрудником "четвертой полосы". По воспоминаниям Арона Исаевича Эрлиха (1896-1963) - журналиста, писателя, сценариста, который в начале 20-х годов работал в газете "Гудок", ее редакция задумала выпускать еженедельный литературно-художественный журнал. Уже были подготовлены к выпуску первого номера рассказы, стихи, очерки. А фельетона не было. "Правда, - вспоминал Эрлих, - кое-кто пробовал написать фельетон, но неудачно. Тогда Валентин Катаев объявил: "У меня есть автор. Ручаюсь. Спустя два дня он принесет рукопись. Фельетон оказался очень остроумным и значительным".

Короткая и странная фамилия автора никому ничего не говорила. Ильфа не знали. "Кто это Ильф?" - спросили Валентина Петровича. "Библиотекарь наш. Из Одессы, - не без гордости пояснил В. Катаев. Такой автор был нужен, и сотрудники газеты настояли, чтобы Илью Арнольдовича перевели служить в "четвертую полосу". Так Ильф стал "обработчиком".

Письма рабочих в редакцию, как правило, помещались в специальной странице, и находилась она в ведении И. С. Овчинникова, опытного газетного работника. Овчинников передавал эти письма Ильфу, и уже в конце дня на столе у Ивана Сергеевича скопилось до двух десятков коротеньких фельетонов, по пять - десять газетных строк каждый. Это были гневные, обличительные фельетоны. Они били по бюрократам, по беспечным хозяйственникам, зловредным пошлякам. А. Эрлих считал, что "четвертая полоса" держала в страхе всех работников транспорта. "Тот, - вспоминал Арон Исаевич, - кто, провинившись, попадал на четвертую строку, приобретал печальную и обидную известность".

Талант Ильфа быстро оценили, и каморку, о которой шла речь, он получил в качестве поощрения. По всей видимости, А. Эрлих был простым гостем у Ильи Арнольдовича, отмечая, что жилье друзей (Ильф делил эти "апартаменты" с Олешей) были завалены книгами, журналами и газетами. Ильфа особенно привлекала справочная и мануальная литература, дореволюционные иллюстрированные журналы. Ему было все интересно.

(Продолжение следует.)