Номер 48 (993), 11.12.2009

(Продолжение.
Начало см. в № № 9, 12, 15, 17, 22, 31- 32, 35-38, 40-41.)

23.

Девятнадцатый год, в особенности его осень, вместил в себя, среди прочих, и ещё одно событие, в свою очередь состоявшее из ряда подсобытий, третьсобытий, четвертьсобытий, мимолётных в общеисторическом контексте, но очень существенных для одесситов. Во всяком случае, тут слепая судьба явно попыталась приподнять традиционный одесский "блат" на уровень гражданского пафоса. И возвести пахана на героический пьедестал. Да-с, такие козыри из той самой колоды скинула она однажды самому Мишке Япончику. И будь фортуна менее загадочной и более последовательной, его портрет мы бы с середины 1950-х видели на стенде героев гражданской войны. Но всевидящая слепая предпочла сыграть с ним в иную игру...

Не изволил ли читатель что-либо слышать об Одесском советском пятьдесят четвертом стрелковом полку имени товарища Ленина? Он ещё был сформирован в нашем городе ровно девяносто лет назад, в 1919 году в Одессе. Тогда же вошел он в состав сорок пятой дивизии Ионы Якира... Нет? Не слыхали? И кто командовал сим доблестным полком до самой его гибели, тоже не знаете? Тогда, может быть, вашему сердцу о чём-то скажет бронепоезд номер 870932? Он также формировался в Одессе-1919. И под тем же чутким руководством. Нет? Это ничего. Я и сам, строго говоря, относительно недавно просветился на сей счёт. Сейчас сотрём "белые пятна". Уверяю, вам будет интересно. Не соскучитесь.

Между прочим, кому же неведомо, что Беня Крик - Мишка Япончик был и остаётся достопримечательностью Одессы, ея визитной карточкой. Как говорится, кто чем гордится. Михаил Винницкий, король одесских правоНЕпослушников, само собой, не случайно прошел все университеты, все те аттестации-переаттестации, без которых в этом королевстве о короне нечего и думать. Как ясно и то, что восхищение Бабеля этой фигурой (более или менее искреннее) никак не разделяли те, с помощью собственности, здоровья, а порой и жизни которых шел сей лирический герой к вершине славы. Новые поколения и многих ровесников, каким-то непостижимым образом не знакомых вообще с предметом, отсылаю к небольшому циклу "Одесских рассказов" Исаака Бабеля. И к бесчисленной беллетристике на их счёт. Хотя охотнее предложил бы "Дела" уголовной полиции, связанные с жизнедеятельностью Бенциона Первого. И сами по себе захватывающие, они ещё и разительно не похожи на локомоции бабелевского романтика. Как и главный их фигурант - на Исаакова лирического героя.

Впрочем, историческая публицистика - место ли для дискуссии о характере пространства между правдой искусства (литературы) и правдой жизни. Трудно сказать, насколько сам Бабель верил в истинность своего героя и интересовался его соответствию реальности. Паустовский не случайно, хоть и мимоходом, поведал миру о том, как молодой Бабель среди ночи бежал с Молдаванки чуть ли не в одних кальсонах, когда, невинно изучая житие Короля и Ко, попал под подозрение этих живодёров. Как и всякого подлинного художника, его (скорее всего) яркая выразительность интересовала гораздо более, нежели какая-то там достоверность. А что Беня Крик (в отличие от тех полицейских, милиционеров и чекистов, которые с ним боролись) увлекает-покоряет уже не первое поколение читателей и зрителей, мне говорят, стоит ли это напрямую связывать с ростом детской, подростковой, отроческой, юношеской и молодёжной преступности и антипатией народа к милиции? Как-то я сдуру попытался настоять на тезисе о прямой такой связи. И даже опустился до банальности размышлений о воспитательной функции литературы - поведал об этом читателям толстого дорогого журнала. Но хозяин, прохлопавший эту публикацию, с треском выгнал редакторшу. А новый редактор мне статей более не заказывал...

По-своему счастливы мастера художественной литературы: покукарекал (напрягся, выложился, блеснул талантом, обогатил сокровищницу отечественной и мировой литературы, прославился), а там хоть и не рассветай. А что? Нам ведь не дано предугадать, как наше слово отзовётся. Верно? Да уж куда вернее. То и стало быть...

Другое дело у тех, кто всё же интересуется последствиями и пытается хоть как-то, поскольку сие вообще возможно, на них работать, их предвидеть и за них отвечать. Тут без приоритета достоверности над выразительностью не обойтись. Тут, в общем-то, терпимы отсутствие яркого образа и сверхгармонии текста. И Бог с ней, с полифонией и метафорическим рядом. Не говоря уже о синекдохе. Тут нужно прямейшим образом смотреть на вещи. Даже если для большого множества современников это неожиданно и непривычно.

Скажем, Беня Крик задолго до Великой Отечественной войны увлёк земляков-читателей своими похождениями. Это были лихие налёты, неожиданные встречи, головоломные повороты судьбы преступного мира Одессы. Да ещё и подсмотренные сквозь призму великого писательского дара...

Да, но как же всё-таки с пятьдесят четвёртым одесским стрелковым полком имени товарища Ленина? Скоро - и о нём. Начало ХХ века было временем больших ожиданий не только для законопослушных граждан Одессы. Хорошо бы понять, почувствовать ту атмосферу. В воздухе висело и сгущалось в геометрической прогрессии нечто и тревожное, и притягательное. Прогресс вовсю дымил фабричными, заводскими, паровозными трубами на суше и пароходными - на водах. Стальные маховики всё быстрее накручивали капитал. С ипподрома уже запросто взлетали аэропланы. Из чуда в быт переходили кинематограф, телефон, телеграф и радио. Квалифицированный рабочий Пересыпи получал больше, чем пехотный субалтерн-офицер. О дворцовых скандалах говорили в кафе "Фанкони" запросто, как о соседских конфликтах. Нарастающие ритмы жизни завихряли всё живое. В городе оставалось всё меньше и меньше благополучных семей. Чудовищный разврат в верхах заставлял потрескивать и фундамент мещанства. Политическая трескотня только усугубляла смуту.

В этой ситуации наиболее впечатлительные наши сограждане стали поговаривать о том, что так жить нельзя (знакомый тезис, не так ли?). И в оперном антракте под впечатлением высокой музыки и всего происходящего господа во фраках шептали: "Рэволюция! Рэволюция нужна нам, господа! Иначе мы задохнёмся!" И расшатывали устои, идя, так сказать, навстречу. И пришла желанная "рэволюция". А вслед за ней и другая. И оказалось - она не такая. Но процесс был уже необратим. Последующая кровавая неразбериха и калейдоскоп властей в Одессе эпохи гражданской уже воспеты - разнообразно и предостаточно. Касаемо сие и года незабываемого девятнадцатого. Но и общеизвестное не исключает сюрпризов.

Один из таких сюрпризов - рождение того самого полка имени председателя Совнаркома. Именно в описываемое время прототип героя Бабеля Михаил Винницкий сформировал стрелковую часть, был аттестован и произведен в чин краскома. Так в духе революционного времени назывались красные командиры. Вопреки белым командирам, которые по- старому величались офицерами и унтер-офицерами. Отличия подобного рода в РККА считались принципиальными до такой степени, что слова "офицер", "генерал", "золотопогонник" считались отьявленными ругательствами. Да что там ругательства: за золотые, серебряные и прочие погоны просто резали. Их обладатели вызывали в рабоче- крестьянских сердцах буйство адреналина. Отсюда - жутковатое чудо для тех, кто знаком с предметом: видишь на экране мундирных-золотопогонных и не сразу соображаешь - это царские или деникинские офицеры или же сталинские соколы-орлы! Где было знать красноармейцам, краснофлотцам, красвоенлётам и краскомам, что один из тогдашних членов ЦК большевиков, один из наркомов и член Реввоенсовета Республики в разгар следующей войны в ранге Верховного Главнокомандующего и фактического самодержца нацепит советским командирам эти самые золотые погоны. И унтер- офицерские лычки - младшему комсоставу. И мундиры с галунами, шевронами и прочими византийскими прелестями. Да и себе закажет в "Военторге" такие дворянские цацки - это полковнику Николаю Второму и не снилось!

Тогда же всего этого не полагалось: в юной Красной Армии звания были должностными. Помкомвзвод. Комбат. Комдив (дивизион). Начдив (дивизия). Комкор. И наш герой, ни дня не служивший в армии даже рядовым, шагнул сразу и прямо в комполка, и со свойственным ему вкусом, тут же облачился в гусарскую венгерку с золотыми шнурами и в галифе - кровяные чикчиры с золотым позументом. Часть эта формировалась им самим - преимущественно из его же вчерашних подельников. Кстати, ничего особенно пикантного в этом не было; прогрессивная публицистика самых разных направлений сходилась на том, что преступный мир - родимое пятно царизма. И уголовники есть просто жертвы мрачной эпохи. В громадных массах трудящихся землян отечественные наши Вильгельмы Телли и Робины Гуды были положительно популярны. Ну да - они же грабили богатых и не обижали бедных. Да и в тюрьму, на каторгу ходили вместе с революционерами, взаимодействовали с ними на воле. Много ведь общего в двух этих старинных сообществах. Глухая конспирация, явки (малины), оружие, партийные псевдонимы (кликухи), паспорта в ассортименте, пароли.

Известно, например, что первый курер ленинской "Искры" в Одессе Иван Загубанский прятался от полицейских шпиков именно у Мишки Япончика. Каковой лично получал для него груз в Одесском порту, в двудонных клетках с гусями и прочей птицей. Впочем, птица партийное подполье не интересовала и доставалась налётчикам. В виде гонорара от революции. А до того Иван скрывал подраненного Япончика на своей квартире. После гражданской войны уцелевшие бойцы - бывшие "орлы" Мишки - вспоминали его рассказ о том, как филеры сделали два "сквозняка" в его фигуре, а Ваня тащил его на себе проходными дворами. И вроде бы Япончик повторял: "Миша помнит, кто ему сделал гадость и помнит, кто ему сделал радость".

И вот в один из весёленьких промежутков между немцами, петлюровцами, французами и белогвардейцами одесская власть провела мобилизацию его орлов. Хлопцы "стали на светлый путь". То ли надоели им шевиотовые костюмы и малиновые штиблеты, то ли сказалось катастрофическое сужение кормовой базы (имущие-то подались кто куда), или впрямь потянулись к новой жизни? Во всяком случае, однажды Одесса шумно-пышно провожала этот полк на фронт. По преданию, в одном из молдаванских дворов ломились столы. И душераздирающие тосты сотрясали оконные стёкла в домах от Степовой до Старопортофранковской. Говорят, часть провожали толпы одесситов через весь город до самой Товарной.

При погрузке в "телятники" состоялся грандиознейший митинг, долженствовавший лечь краеуглом в славную историю сей воины. Но и когда всё отгремело-отшумело, откровянило- отболело и вожди-победители усадили науку, искусство и литературу за исполнение социального заказа, этот эпизод считался досадным и не имеющим права на фиксацию. И не столько в связи с сомнительным происхождением бойцов и их командира ( у Котовского, признаться, до революции тоже было всяко-разно, однако же официальная советская история нимало не стеснялась Григория Ивановича), сколько в связи с финалом - он пришел и быстро, и скоро, и вопреки планам губкома партии и командира полка.

Каков же он был, сей трагический финал? Давность лет, как это нередко бывает с историческими фигурами того или иного масштаба, издевательски оставляет нам ряд белозапятнанных версий. И делайте с ними, мол, что можете.

Ну-с? Что прикажете делать автору непритязательных сих строк, которые волнами прикатили его к этому острову? Обойти его нет никаких сил. А четко-ясно поведать о нём - туман не позволяет. О, сколько раз я слышал от потребителя своей продукции: публицист обязан говорить правду. И хоть бы разочек он подсказал: а как же, собственно говоря, это осуществить? Ведь для того, чтобы сказать правду, нужно её, как минимум, знать...

Ясно, во всяком случае, одно: Мишка Япончик погиб не в одном из миленьких налётов на власть-деньги имущих и не в ходе бандитских разборок, которых и тогда вполне хватало. Отчаянной жизни переходимец, как говаривали добропорядочные домохозяйки с Мясоедовской, он с младых ногтей упоенно играл с жизнью и смертью в прятки. И, не располагая великорусским происхождением, всё же демонстрировал то мироотношение, о котором великий Пушкин (имея в виду русский бунт) сказал: чужая шейка- копейка, да и своя головушка - полушка.

Михаил Винницкий погиб на гражданской войне. Погиб в круговерти лютых сражений незабываемого девятнадцатого. Погиб в Красной Армии. Погиб в чине комполка. Можно сказать, как Щорс. Или Боженко. Можно было бы именно так и сказать. Когда бы не одна маленькая деталь: погиб от советской пули. Или попросту сказать - был расстрелян. И это случилось девяносто лет назад. И вроде было дело в августе, на платформе станции Вознесенск.

(Продолжение следует.)

Ким КАНЕВСКИЙ.