Номер 40 (836), 13.10.2006

Из воспоминаний периода обороны Одессы

Я проснулся. Лампочка под потолком подмигивала, и ей в такт раздавались далёкие взрывы и сыпался песок из трещин в потолке. Я лежал у стены в закроме с остатками прошлогодней подпорченой картошки. Рядом со мной спал Боря Брандт, нежно прижимая к себе футляр со скрипкой. Где-то в темноте обширного подвала раздавались звуки метронома из радиоточки. У противоположной стены – там, где были наклонные железные двери с улицы, время от времени раздавался шум от упавших с неба осколков зенитных снарядов, проскочивших между мешками с песком. Затхлый воздух. Десятки людей кое-как пристроились, чтобы как-то поспать. Если не поесть, то хоть бы поспать! Храп, стоны, какие-то невнятные звуки, плач маленьких детей...

Видно, ночь не кончилась, и не кончилась бомбёжка.

Я снова заснул. Мне приснилась наша 69-я школа. Девочка, с которой мы сидели за одной партой, – Неля Шмидт, с тонкими чёрными косичками. Наша парта стояла у окна. За окном был виден Старый базар с часовой башней, где три года уже не торговали и разбили сквер. Припомнил я майский утренник в нашей школе. Я там пел новую песню из кино:

Чайка смело
Пролетела
Над седой волной!

В том же мае меня повели в знаменитую школу Столярского на экзамены. Экзаменов было два: по слуху и по ритму. На первом я должен был пропеть мелодию, которую сыграли на инструменте. На втором – нужно было правильно простучать на крышке фортепьяно, точно повторив рисунок стука. Оба экзамена я успешно сдал и был зачислен учеником по классу фортепьяно.

Короче, я перешёл в третий класс обычной школы и с первого сентября становился учеником первого класса музыкальной школы. К сожалению, события этого лета всё изменили – началась война!

Когда я проснулся по репродуктору сказали:

"Угроза воздушного нападения миновала. Граждане! Отбой воздушной тревоги! Отбой воздушной тревоги!"

Потихоньку все начали выходить из подвала во двор. Был яркий день. Несколько пожилых мужчин прошли через ворота на улицу. В подворотне стоял дежурный с противогазом, надетым наискосок, и в кепке. Те, кто вышли, осмотрели мешки на обеих железных дверях подвала. Кое-где мешки были пробиты осколками и из них сыпался песок. Тотчас были вызваны женщины с иголками, чтобы их починить.

Мы с дедушкой пошли проведать его приятельницу, жившую в двухэтажном флигеле во дворе. Приятельницу звали мадам Эйчес. Её покойный муж до революции представлял фирмы, поставлявшие фаянсовые строительные изделия, и можно было поглядеть большие альбомы на мелованной бумаге с образцами их продукции. Старушка ходила с палочкой. Ей и с первого этажа было сложно куда-то выбираться, поэтому она оставалась у себя в комнате. И у неё, и у других окна крест накрест заклеивались полосками газетной бумаги, чтобы стёкла кого-нибудь не поранили, если их выбьют.

Уже два часа не было воздушной тревоги. Люди осмелели и расползлись по своим квартирам. Они разожгли примусы и "грецы" и начали готовить горячую еду. Мы с дедом и бабушкой поднялись на третий этаж и тоже начали готовку. И тут вдруг без объявления воздушной тревоги начали стрелять зенитки. Все помчались вниз по лестнице. Выскочить из парадного и пробежать десять-пятнадцать шагов до спуска в подвал было невозможно: во дворе осколки сыпались на гранитную мостовую сплошным дождём. У задней двери парадной скопилось несколько десятков человек. Кто в чём! Я видел Борю в коротеньких штанишках, тех, что сейчас зовут шортами, со скрипкой на двух пальцах одной руки и со смычком в другой. Он прислонился к стене, разрисованной под "тёплый" мрамор.

Очевидно, налёт застал его во время упражнений на скрипке.

Когда наконец обстрел немного утих, все осторожно стали перебегать в подвал. Осколки продолжали сыпаться, но не так густо. Я хотел подобрать большой осколок, но дедушка на меня закричал, и я побежал в погреб.

В подвале мы с Борей опять засели в закром. Он так же бережно держал свою скрипку. Снова усилилась бомбёжка. Стены дрожали. Вдруг погас свет. Женщины закричали, кто-то приказал им молчать. Кто-то зажег свечу. А метроном продолжал отмерять время...

Свеча оплыла. От неё остался маленький огарочек. Вдруг загорелся свет! Через непродолжительное время репродуктор известил конец налёта. Никто не торопился наружу. Все тихо сидели на своих местах. Сколько так прошло времени, я не скажу, но вдруг Боря закричал:

"Тётя Поля! Здрасте, тётя Поля!"

Действительно – рядом с нами стояла моя мама. Я бросился к ней. Тут же подскочили дедушка и бабушка, а за ними тётя и дядя. О чём они говорили, я не обратил внимания. Я всё стоял и обнимал свою маму.

Потом, я помню, мы шли по тёмной улице Жуковского. На следующем квартале трамвайные провода лежали на земле, а здание Радиотеатра догорало, разрушенное до основания (сейчас оно отстроено и называется Дворцом культуры им. Леси Украинки.) Подошли к улице 10-летия Красной Армии (Преображенская) и по ней отправились в Консервный институт...

Вадим КОРОБ.