Номер 35 (1031), 10.09.2010

Конечно же, одним-двумя эпитетами Шопена не исчерпать, но у профессора Одесской музыкальной академии имени А. В. Неждановой Анатолия Борисовича Зелинского знакомство с музыкой гениального польского композитора вызвало удивительную фонетическую ассоциацию. Анатолий Зелинский не только педагог, пианист и клавесинист, концертировавший во многих концертных залах Советского Союза, он также мастер по реставрации клавишных инструментов, кандидат психологических наук, спортсмен и просто настоящий одессит. История его жизни - нелегкая история нашей страны. Восприятие музыки Фридерика Шопена у него в крови, ведь мой собеседник происходит из рода польских шляхтичей. Впрочем, все по порядку...

МАЗУРКА ДЛЯ ДЕТДОМОВЦА

- Впервые Шопена я услышал при странных обстоятельствах, - вспоминает Анатолий Борисович. - У нас в детдоме до войны была бумажная черная тарелка-репродуктор, и нас очень удивляло, как эта сферическая бумажка может музыку нам предлагать, говорить разными голосами... И вот однажды я услышал по этой тарелке, как дикторша объявляет исполнителя (фамилию его, естественно, тогда не запомнил), имя композитора - Шопен, и произведение - мазурка. У меня тут же возникли странные ощущения. Во-первых, фамилия Шопен ассоциировалась с шепотом, тишиной, а пианист играл довольно громко, ярко. "Какой же это Шопен?" - недовольно подумал я. А слово "мазурка" вызвало ассоциацию не с музыкальным произведением, а с рисунком, который "мажут" кисточкой. Назвать это серьезным музыкальным впечатлением, конечно, было нельзя. Следующее воспоминание о Шопене: мать вернулась из лагеря, а бабуля вернула меня из детдома домой, и вот мама сидит за роялем... И меня поразило просто ее исполнение. Этюды, ноктюрны... Мама очень любила играть Шопена. Она была ученицей Надежды Владимировны Чегодаевой, которая окончила Московскую консерваторию, а потом в Берлине училась у Скрябина и у Ферруччо Бузони. Я знал, что мама занимается у какой-то бабушки Нади, особенно мне нравилось, как она играет "Революционный этюд" и до-диез минорный ноктюрн. Однажды я рассказал маме о том, как в детдоме решил, что Шопен должен быть шепчущим, тихим, рассказал также о мазурке, которую, по моему тогдашнему мнению, нужно было "мазать", и всем этим очень ее рассмешил.

"МУЗЫКАЛЬНЫЙ ВНУК" ВЕЛИКОГО БУЗОНИ

Во время учебы в музыкальном лицее маленький Толик решил удовлетворить свое любопытство по отношению к Шопену. Конечно же, педагоги объясняли малышам музыкальные термины и следили за тем, чтобы они правильно записывали в тетрадки незнакомые слова.

- К сожалению, первая моя учительница играть толком не умела, - улыбается пианист. - И Шопена воспроизвести в классе не могла. Не хочу никого обидеть, но первые четыре мои учительницы вообще при мне к инструменту не прикасались, были явно скромными исполнительницами! Они хватали меня за руки, переставляли пальцы, объясняли, где играть нужно громче, где - тише... Телевизора и приемника не было тогда, была только радиоточка, да и то не у нас, а у соседей. Пробовал я попросить соседей включить мне Шопена. "Мы не можем, передают то, что слышишь", - терпеливо объясняли мне добрые люди. Зато мне довелось услышать в школе Столярского, как играет Шопена молодой пианист Александрович, он был старше меня лет на семь, на восемь, потом уехал за границу, концертировал в Париже. Меня поразила его виртуозность. Я просил его педагога, чтобы он разрешил мне войти в класс послушать Шопена, чем вызвал его удовольствие: "Мальчик, ты знаешь Шопена?" После войны я вторично поступил в школу Столярского и тогда уже получил разносторонние впечатления. Из эвакуации вернулась Чегодаева, мама попросила ее взять меня в класс. Надежда Владимировна была княжеского рода, аристократка, дворянка, деликатная, вежливая, большая умница. Она и выглядела необычно: миниатюрная, старомодно одетая, меня всегда поражали ее наряды, таких никто не носил. Опять-таки, никого не хочу обидеть, но из всех тогдашних профессоров Одесской консерватории она была единственной играющей учительницей. Других я не слышал, а она играла в классе постоянно. Думаю, что Бузони у себя в классе не держал далеких от музыки людей, у него отбор был очень жестким! Уроки Бузони проводил в присутствии всех учеников класса, и каждый должен быть знать не только свою программу, но и программу каждого своего товарища. Это требовало огромного репертуара, быстрого чтения с листа.

Занятия в классе Чегодаевой, сделавшие Зелинского "музыкальным внуком" великого Бузони, принесли будущему пианисту огромную пользу:

- Я просил Чегодаеву учить со мной Чайковского и Шопена. Надежда Владимировна очаровательно, с удивительной мудростью и грацией исполняла Шопена, вот тот самый шепчущий, осторожный и вкрадчивый Шопен в ее исполнении вполне оправдал себя. К сожалению, я занимался в классе Чегодаевой всего полтора года, потом она тяжело заболела и ушла из школы Столярского, из консерватории, все на ней тяжело сказалось - смерть мужа, война, переезды... Но она за время учебы у нее разрешила мне разучить несколько мазурок, знаменитый ноктюрн до-диез минор. Очень внимательно следила, чтобы репертуар ученика соответствовал его пианистическому уровню и эмоциональным возможностям. Следующим моим педагогом в школе Столярского стал ученик Чегодаевой, ее, как она говорила, "единственный выдающийся" - Николай Иосифович Федосов. Высокий, с огромными руками, поразительный музыкант, от природы наделенный бравурными виртуозными возможностями, удивляющий совершенной техникой. Его исполнение шопеновских этюдов я помню до сих пор. Ряд этюдов я потом пытался воспроизвести, а также скерцо № 2, ноктюрны, мазурки, вальсы. Не могу забыть его белые, красивые руки, свободные движения. Жаль, что он не реализовал свои возможности. Увы, Федосов страдал хроническим алкоголизмом, играл в ресторане, но его безалаберное поведение привело к потере и этой работы. Этюды он исполнял с необыкновенным вкусом и мастерством. Когда он начинал ускорение в двойных нотах, я с восторгом наблюдал за его руками. Подражать ему было трудно, у нас разные физические параметры и размеры рук, оставалось только восхищаться...

"КОРОЛЕВА ИГРАЛА В БАШНЕ ЗАМКА ШОПЕНА..."

Когда пришло время поступать в консерваторию, Анатолий Зелинский вытянул счастливый билет, попав в класс Людмилы Наумовны Гинзбург.

- Людмила Наумовна была великой пианисткой, музыкантом от Бога, - утверждает Анатолий Борисович. - Она имела право сказать, что родилась музыкантом и пианисткой, а это редкое сочетание, можно тонко чувствовать музыку, быть эрудитом, но не обладать нужным комплексом пианистических возможностей. Людмила Наумовна была ученицей Нейгауза, концертировала, много играла в классе, в том числе Шопена, могла понять природу ученика и выбрать тот ракурс, тот репертуар, который подходил его индивидуальности. По-настоящему я начал изучать музыку Шопена именно в ее классе. Мы ездили с ней в Москву, слушали на квартире Якова Зака записи Софроницкого - его игра Шопена меня ошеломила, это был музыкант огромного масштаба, великий художник, играл удивительно свободно. Я увлекся прослушиванием записей, и вскоре понял: Шопена играют по-настоящему очень немногие, как и Моцарта. Настоящих шопенистов за сто лет можно перечесть по пальцам. Он ставил художественные задачи столь изысканные, тонкие и глубокие, что даже известным виртуозам не всегда удавалось их решить. Пример прост. В каждом учебном заведении регулярно проводятся конкурсные прослушивания. В консерватории на третьем курсе, а раньше - на четвертом, нужно было исполнить три шопеновских этюда. Я с 1946 года посещаю консерваторские концерты в Большом зале, поступил в консерваторию в 1954 году. И вот что скажу: часто можно было услышать очень приличное, даже великолепное исполнение этюдов Листа, Рахманинова, Скрябина, Дебюсси, Шумана, Брамса, Стравинского. А вот этюды Шопена - нет, это удавалось считанным людям! Это лакмусовая бумажка для пианиста, свидетельствующая о наличии художественного исполнительского уровня и пианистических возможностей. Парадоксально, но часто, когда в консерватории пытались играть шопеновские этюды, в лучшем случае звучал... Лист, иногда Рахманинов, Прокофьев, Шуман. По- настоящему это играли названный мной Николай Федосов, два Александра Михайловича - Гончаров и Бугаевский, Александр Морозов. Больше никого из студентов консерватории не могу припомнить и себя не причисляю. Из последних современников могу назвать, естественно, Людмилу Наумовну и Николая Ивановича Крыжановского.

В ЗАЛЕ РОДОВОГО ПОМЕСТЬЯ

Когда Анатолий Зелинский начал вести концертную деятельность, с ним произошел необыкновенный случай. И случай этот также был связан с Шопеном.

- Как-то я играл концерт Шопена с оркестром под Гороховым на Волыни, - вспоминает пианист. - Выступали мы в местном Доме культуры старинной постройки. Концерт ми минор прозвучал достаточно удачно, с определенным успехом. А через три месяца я получил из Парижа от моей тети Нади, старшей сестры отца, фото деда, о котором давно ее просил. Мой дед, Михай Анджей Зелинский, происходил из разорившегося шляхетского рода, при этом был потомственным моряком, командовал фрегатом. И вдруг на фото я вижу тот самый Дом культуры, где недавно выступал. На ступенях крыльца стоят дед в военной форме и его друг, оба пьяные, это видно по жестам и позам. Тетя Надя написала: "Тот, что повыше, - твой дед, стоит он на пороге своего дома, родового имения под Гороховым". Я на мотоцикле снова съездил в те края, расспросил, не называя себя, одну бабульку лет восьмидесяти, она сказала, что в самом деле в нынешнем Доме культуры "жив помiщик Мiхай Зелiнський, то його ма≤ток". Выяснилось, что я играл концерт Шопена в бывшем танцевальном зале дедовского дома...

ЛЮБОВЬ К ЖОРЖ САНД? НЕ СМЕШИТЕ МОИ ТАПОЧКИ!

Когда при профессоре Зелинском говорят о романе, который имел место между Фридериком Шопеном и скандальной писательницей Жорж Санд, он скептически усмехается:

- О своем первом впечатлении от Жорж Санд Шопен написал в письме матери: "Отвратительная особа, курит, носит обтягивающие брюки..." В то время в таком виде дамы даже в борделях не появлялись, а то бы бордель пришлось закрыть. Вульгарная, блудливая баба с очень крепкой хваткой, мужичков к себе приваживала, одного из любовников специально женила на своей дочери, чтобы другими дамочками не особо увлекался. А Шопен был неопытный, болезненный мальчик, переживший личную трагедию из- за расставания с польской аристократкой. Человек он был достаточно инертный, нуждающийся в подруге-матери, которая могла бы проследить за его режимом. А как дура эта, писательница великая (ни одну ее книгу до конца так и не прочел, я не в состоянии это повидло воспринимать), жестоко с ним обошлась в конце! Там не любовь была. Она его, как говорят в Одессе, захомутала - в гирлянду своих бывших и будущих сожителей.

НЕЖНЫЙ ГЕНИЙ ГАРМОНИИ

- Однажды великого пианиста Гленна Гульда спросили, почему он не играет Шопена, - вспоминает Анатолий Борисович. - И он ответил, что Шопен говорит с вами на том языке, который не предназначен для посторонних ушей. Очень часто Гленн играл Шопена для себя, но не делал этого никогда при ком-либо. Это все равно, считал он, что заставить застенчивого человека быть стриптизером. А самыми совершенными композиторами в записи считал Моцарта и Шопена. Ни единой ноты не убрать - этим и отличается великое произведение от ординарного и даже очень талантливого. Музыка Шопена идет настолько от души, от сердца, она удивительна своей изысканностью, не изобретательностью, нет, - свободой дыхания, полетом. Не случайно Лист, современник Шопена, начал свою книгу о нем такой фразой: "Шопен - нежный гений гармонии". Заметьте, не мелодии, это при его фантастическом мелодическом даре...

Материалы подготовили
Александр ГАЛЯС и Мария ГУДЫМА.

Фото Олега ВЛАДИМИРСКОГО.