Номер 35 (831), 08.09.2006

35 лет назад на экраны НЕ вышел кинофильм Киры Муратовой "Долгие Проводы". О съемках этой легендарной картины вспоминает исполнитель главной роли – известный журналист Олег Владимирский.

Главным отличием моих дней сегодняшних от тех, уже отдаленных на 36 лет (страшно даже подсчитывать было!), является то, что тогда все у меня происходило как-то само собой. Сейчас все приходится чуть ли не зубами выгрызать и лишь для того, чтобы в результате убедиться в правильности известного изречения: "Ни одна цель не стоит тех усилий, которые затрачиваются для ее достижения".

А тогда, в мае 1970 года, все пришло без каких-либо усилий с моей стороны.

Сидя на уроке химии в 9-Б классе 117-й школы, я с тоской ждал неминуемого вызова к доске, с последующей позорной демонстрацией полного отсутствия какого бы то ни было представления о вопрошаемом предмете и получения очередной "двойки". Я знал, что потом она неминуемо трансформируется в "тройку", поскольку наша "химичка" Ольга Павловна была еще и нашей классной руководительницей и за "двоешника" в подопечном классе с нее бы непременно спросили, но все равно было неприятно.

Отличник по гуманитарным предметам, я был практически "полным нолем" по остальным: я не видел никакого смысла корпеть над тем, что мне давалось с усилием, было запущено давно и что нагнать уже казалось невозможным. Ну а минуты позора, которые приходилось переживать на математиках, физиках и химиях, я с лихвой перекрывал на литературе и истории.

Но в тот, можно сказать исторический день, обошлось без позора. В дверь класса заглянула наша "завуч", а за ней – яркая брюнетка, внимательно оглядевшая нас. После осмотра незнакомка что-то сказала "завучихе", которая тут же скомандовала мне и еще двоим одноклассникам, Вите Влащенкову и Васе Домнину, выйти из класса.

Ничего хорошего я от этого не ожидал. В хулиганах не числился, но "казенка", разбитые стекла (естественно, каждый раз по чистой случайности!), покуривание за гаражами, где также происходили и "стукалки", знакомство не только с вином, но и с водочкой, имели место.

Мгновенный реестр последних грехов, произведенный за то время, что я шел из класса, ничего особо выдающегося не выявил, но я мог что-то и упустить. И спасение от позора на химии могло оказаться предвестником бед более весомых!

Так обычно и происходит в жизни: ожидание беды оборачивается радостью, а то, что сулило только радость, приносит беды...

...К нашему удовольствию яркая девушка сразу развеяла все страхи, спросив, хотим ли мы сниматься в кино. Еще бы! Для меня это предложение имело особое значение. Когда мне было то ли шесть, то ли семь лет ко мне уже обращались с подобным предложением. И я уже успел пережить сладостное состояние гримирования и репетиции, нарастающее волнение от слов "Мотор!", "Камера!", стука хлопушки со скороговоркой номера эпизода и дубля, и режиссерское "Начали!".

Я пробовался, тоже на главную роль, в фильме Кишиневской киностудии, который снимался в Одессе, – "Человек идет за солнцем".

Фамилию режиссера не помню, так как он еще в 60-е уехал в Израиль, и, как было заведено у нас в те годы, ни фильма мы не видели, ни фамилии режиссера больше не слышали.

А вот имя и фамилию мальчика, которого предпочли мне, почему-то помню до сих пор – Никита Барним. И еще до сих пор помню тот летний день, когда решался вопрос, кого выберут: я сидел до позднего вечера во дворе на Дерибасовской, 17, где тогда жил с родителями, и ждал, когда за мной приедет режиссер. Никто не приехал...

Тогда все закончилось большим разочарованием. И вот теперь меня снова приглашают в кино!

Мне кажется, что тогда кино значило больше, чем сейчас. Развлечений было на порядок меньше, и очередь в кинотеатр была скорее нормой, чем исключением. И, соответственно, приобщение к миру кино сразу превращало тебя чуть ли не в небожителя. В этом я успел убедиться вполне...

...Дождавшись своей очереди среди таких же претендентов, которых яркая девушка, оказавшаяся помощником режиссера Леной, "повыдергивала" из других школ, я зашел в комнату, на двери которой висела табличка "Съемочная группа фильма "Быть мужчиной".

Не думаю, что Кира Георгиевна Муратова все время сидела, не поднимая головы, но почему-то в памяти сохранилось, что впервые она взглянула на меня только после того, как я, прочитав какой-то стишок, стал читать предложенный мне отрывок из сценария и тут же его "проигрывать", т.е. интонировать голосом текст моего героя, Саши Устинова.

Этим мне и удалось сразу обратить на себя внимание. А в общении с женщинами – это самое главное. Что там будет дальше – еще вопрос, но без того, чтобы вначале на тебя с интересом посмотрели, ничего не происходит вообще.

А мне очень хотелось, чтобы она обратила на меня внимание.

Во-первых, по той причине, чтобы для съемок наконец-то выбрали меня, а не другого. Ну, и во-вторых, конечно, очень хотелось сняться именно у Муратовой, которую я уже видел в кино, да еще вместе с Владимиром Высоцким, который был тогда и остается до сих пор для меня кумиром.

Фильм "Короткие встречи", вышедший в 1968 году, где Кира Муратова была режиссером и играла одну из главных ролей, я к тому времени успел увидеть несколько раз по телевизору. Видно, картина нравилась не только мне и ее достаточно часто показывали. Акцентирую на этом внимание, поскольку у кого-то я читал, что Муратову подвергали гонениям чуть ли не во все времена. Знает об этом наверняка только она сама, но я могу только повторить, что ко времени нашего знакомства, "Короткие встречи" я уже видел несколько раз, и фильм действительно стал для меня одним из любимых, каковым и остается до сих пор. Более того, я до сих пор считаю, что это лучший фильм Киры Георгиевны.

Что же касается фильма "Быть мужчиной", который в конце концов стал называться "Долгие проводы", то путь к моему утверждению на роль Саши Устинова занял все лето, как и весь подготовительный период.

Были фотопробы, которые я абсолютно не запомнил, несмотря на то, что впоследствии сам стал фотографом. Еще были кинопробы, из которых запомнилась одна, после которой должны были решить, кого утвердят на роль: меня или парня из Москвы, у которого был уже солидный багаж сыгранных ролей. Съемки проходили в специально построенных декорациях, с утвержденной уже на роль матери Зинаидой Шарко.

Передать связно, что и как происходило во время кинопроб, не могу, поскольку все время пребывал в состоянии полного счастья и безумного волнения. Счастья, потому что постоянно находился в центре всеобщего и постоянного благожелательного внимания, а волнения от того, что первый кинематографический детский опыт постоянно напоминал: все это может в одночасье прекратиться.

А потом "матерый" парень из Москвы подошел ко мне со словами: "Может, побить тебя?" и поздравил с утверждением на роль...

В течение этого время, начиная с весны 70-го, когда все только закручивалось, и по начало лета 71-го, когда закончилось озвучивание и стало понятно, что проблем с фильмом – "выше крыши", произошло столько событий и их эмоциональный накал для меня был столь высок, что, с одной стороны, можно рассказывать и рассказывать, а с другой стороны – все отложилось в памяти фрагментарно и построить рассказ последовательно очень сложно. Яркая мозаика картинок, эмоций, впечатлений...

Один из первых съемочных дней. Сентябрь или начало октября. Вполне тепло. Съемки на Слободском кладбище. Сцена возле могилы дедушки. Ходим туда, ходим сюда. Беспрестанно поправляют грим. Потом переходим на новую точку, и гример Люда Брошеван просит помочь перенести ее гримерский чемоданчик, достаточно тяжелое замысловатое сооружение, раскладывающееся в разные стороны. Дикий скандал со стороны Муратовой по поводу того, что я же актер, кто посмел меня чем-то нагружать!!! Я – в полном шоке: впервые вижу улыбчивую и всегда подчеркнуто внимательную ко мне Киру в таком диком и явно неадекватном произошедшему состоянии. К тому же, как мне казалось, они с Людой чуть ли не подруги. И вдруг – едва ли не с кулаками, и из-за меня...

На тот момент жизнь моя превратилась в какой-то сплошной "супер"! В десятый класс я ходил в лучшем случае два раза в неделю, и то только на те уроки, на которые хотел. И все преподаватели встречали меня сердечными улыбками, особенно после того, как кое-кому из них стали с киностудии приплачивать как бы за индивидуальные занятия со мной. А что началось, когда в школу стали приходить письма от заочных поклонниц, да еще и с географией со всего Союза! И это только потому, что в парочке союзных изданий напечатали мой незабвенный лик и указали, что в главной роли снимается десятиклассник одесской школы № 117...

Мне положили зарплату в 120 рублей в месяц. Для 1970-го года, когда из конца в конец города проехать на такси стоило 1 рубль, а до поселка Котовского – 3, это было весьма пристойно, к тому же я совершенно не был избалован карманными деньгами. Из-за этого я тоже находился в состоянии эйфории.

А прибавить к этому постоянное общение на равных в кругу взрослых людей, проявляющих к тебе постоянный интерес и внимание, и в первую очередь – от Киры Муратовой, которая, конечно, полностью завладела моими мыслями.

Если попытаться определить мое отношение к ней, то, пожалуй, самым точным будет "пугливое обожание". Реакции ее были всегда непредсказуемы и весьма энергичны, так что, с одной стороны, я ее искренне любил, а с другой... элементарно боялся.

Я что-то взахлеб рассказываю, и вдруг она меня прерывает: "Запомни, как ты сейчас говорил, точно так же скажешь на съемке!". Господи! Да я что помню, как я говорил? Естественно, ничего не получается, она приходит в ярость, а я впадаю в ужас...

Так было, конечно, не всегда, в целом мне более-менее удавалось делать то, что она хотела от меня.

А еще в фильме есть достаточно сложный эпизод, который, в общем, сделан полностью мной. Мой герой начинает спонтанно сочинять стихи и при этом двигаться в определенном ритме с этими стихами. Дома я добросовестно выучил весь этот "бредово-спонтанный" текст про "духи и мухи", сочиненный автором сценария Натальей Рязанцевой, и даже в общих чертах продумал, что буду при этом делать.

И на съемках выдал все на "ура!". Как мне показалось, Кира не ожидала от меня такой прыти и только удивленно, даже восхищенно (так, по крайне мере, мне хотелось думать) смотрела на меня, улыбаясь. Эпизод сняли в три дубля, причем каждый снимался с другой точки и сам по себе не дублировался. Я ощутил, по-моему, впервые, кайф от актерской работы и всерьез подумал, не податься ли мне в актеры.

При этом я уже начинал осознавать, что это дело устраивает меня не совсем. Необходимость постоянно подчиняться чужой воле, да еще не всегда понимая, что от тебя хотят, а порой еще и понимая, что тот, кому ты стараешься угодить, тоже не очень понимает, чего он сам хочет...

Я себя уговаривал, что только сначала стану актером, а потом перейду в режиссеры и буду командовать сам. Тогда я еще не знал, что командовать я не люблю точно так же, как и подчиняться. Я люблю, чтобы меня любили, и делали для меня все по любви, а уж я тогда... Святая наивность, не изжитая до сих пор.

А тучи над фильмом постепенно сгущались. Я это, конечно, ощущал, как сквозь подушку, погруженный в свою атмосферу всеобщего внимания, умных разговоров, первой серьезной любви и скандалов с родителями, которые не были в восторге от моих любовных приключений.

Съемки остановили один раз. Потом еще раз. Стали появляться какие-то статьи критического содержания: прямо как в "Мастере и Маргарите", когда с "пилатчиной" начали бороться, даже не издав книгу о Пилате. Фильм еще не снят до конца, а его уже начали клеймить...

Много лет спустя мой тесть – журналист, работавший много лет в Киеве, рассказал, можно сказать, забавную историю. Однажды он оказался в компании с одним из старых журналистов, и тот начал хвастаться тем, какие серьезные задания ему приходилось выполнять по заданию ЦК, причем ЦК не украинского, а союзного.

В частности, коллега рассказал, как он ездил в Одессу и брал интервью у одного мальчика, который снимался в кино, которое решили разгромить, чтобы показать слабую идеологическую работу в украинском Союзе кинематографистов. Нужно было это, как и многое другое, для дискредитации и снятия с должности тогдашнего первого секретаря ЦК Компартии Украины Петра Шелеста, что и было удачно реализовано впоследствии.

Выслушав все это, тесть огорошил собеседника: "А ты знаешь, что разрушил актерскую карьеру моему зятю?"

Честно говоря, я не очень помню, о чем беседовал с этим "посланником ЦК" в силу того, (как бы это поскромнее сказать?) что моей персоной тогда пресса интересовалась достаточно часто. Всех и не упомнишь!

А статью эту я прочитал недавно, и о моем герое там сказано полслова, а в основном – о серьезных идеологических упущениях в работе, без разъяснения, что конкретно имеется в виду.

Кстати, и моя неудача при поступлении во ВГИК в 1972 году в мастерскую Сергея Герасимова, у которого в свое время училась Кира Муратова, тоже якобы объясняется тем, что к этому моменту фильм окончательно положили "на полку" и все, связанное с ним, стало столь опасно, что даже всесильный Сергей Апполинариевич не смог меня принять к себе.

Даже если все это – из области легенды, думать о себе, как о жертве политических репрессий, весьма приятно. Ну не банальной же двойкой по сочинению, которую я получил уже после прохождения творческого конкурса, когда из тысячи нас осталось всего двадцать, объяснять свой провал!

Но это все было потом. А пока в 1971-м съемки закончились к лету, началось "озвучивание", тоже весьма интересное дело. Кира уехала в Киев сдавать фильм, я закончил школу, и, естественно, поехал в Москву поступать в актеры. Во ВГИК в том году набора не было, и я, пройдя в Щукинском и Мхатовском театральных училищах до второго тура, благополучно вернулся в Одессу. В родном городе все в том же "легком" стиле, когда все происходит само собой, поступил на исторический факультет университета (тогда – единственного!), нагло написав в анкете, по папиной же подсказке, что он у меня – рабочий, что тогда могло иметь существенное значение для зачисления.

На заседании приемной комиссии декан факультета Заира Валентиновна Першина, которая прекрасно знала моего отца, преподававшего после службы в ВМФ научный коммунизм в мединституте, все же переспросила меня о его профессии, но я проявил стойкость убеждений, продолжая утверждать, что он – из рабочих, чем полностью ее удовлетворил, и был принят.

А на следующий год было уже описанное выше поступление во ВГИК. После удачного прохождения творческого конкурса я был вынужден забрать документы с истфака университета: тогдашняя "иезуитская" система для допуска к экзаменам во ВГИКе требовала предоставления только подлинников документов.

Когда же я вернулся из Москвы в Одессу "на щите", Заира Валентиновна пообещала, что... примет меня обратно после армии, куда и я отправился в ноябре 1972 года. И, кстати, слово свое сдержала...

Чем же была эта киноистория в моей жизни, уже начавшей отсчитывать второе пятидесятилетие? Зигзагом удачи или зигзагом неудачи?

Стал бы я тем, кем и стал, – вполне успешным, довольным своей профессией фотокорреспондентом? Как знать...

Мой отец, военный моряк и политработник, довольно успешно проводил мою идеологическую обработку, так что я в конце концов "на полном серьезе" собирался идти по его стопам. Сейчас даже страшно подумать, как бы сложилась моя "комиссарская" флотская жизнь в свете произошедших в нашей отечественной истории событий.

О том, что моя актерская жизнь не сложилась, не жалею. С годами еще больше убедился: не мое все-таки это дело.

Но вся эта киноистория мне дала главное, причем именно в том возрасте, когда это больше всего нужно: я ощутил любовь и уважение к себе.

Очень трудно пережить то юношеское время, когда ты, ну просто даже в силу возраста, еще никто. Еще не успел никак себя проявить, еще как бы и не за что, а хочется уже привлекать внимание, внушать уважение... Трудное это время. И главные беды нашего характера, и наши комплексы закладываются как раз тогда, а потом с трудом изживаются, или не изживаются всю жизнь.

Как раз в таком трудном возрасте и свалилась на меня с небес и известность, и любовь, и уважение. И не за папины-мамины заслуги или деньги, а за мой собственный талант (или его подобие). Пусть он потом не был реализован во "взрослой" жизни, но все равно он – бесспорно мой, и только мой.

"Аз есмь!" значит "Я есть!" в переводе с церковно-славянского. Этот бесспорный факт существования меня, достойного любви и уважения, я пережил в свои 16 лет. И это грело и греет душу до сих пор даже в самые тяжелые моменты жизни, быть может, будет греть до самого конца.

Так что, для кого как, а для меня моя киноистория оказалось решающим моментом всей жизни!

Олег ВЛАДИМИРСКИЙ (специально для "Порто-франко").

На снимках: Кира Георгиевна Муратова в 1971 году; кадр из фильма "Долгие проводы", я и Зинаида Шарко в роли моей мамы.