Номер 27 (823), 14.07.2006

К 165-летию со дня гибели Михаила Юрьевича Лермонтова

(ПОРУЧИК ТЕНГИНСКОГО ПОЛКА)

Пустая ссора с сыном французского посланника Эрнестом де Барантом, происшедшая 16 февраля на балу у графини Лаваль, привела к дуэли, а дуэль оказалась поводом для новой ссылки, гораздо более серьезной, чем первая. Дело было, конечно не в дуэли самой по себе – тем более, что Лермонтов выстрелил в воздух; дело было в том, что за Лермонтовым утвердилась репутация "беспокойного человека". Еще до ссоры с Барантом, на новогоднем балу в зале Дворянского собрания, Лермонтов позволил себе какую-то смелую выходку по отношению к великим княжнам. Некоторую роль сыграло, вероятно, и появление в печати стихотворения "Как часто пестрою толпою окружен", описывающего в презрительных и сухих выражениях именно этот бал и кончающегося знаменитыми словами:

О, как мне хочется смутить веселость их,
И дерзко бросить им в глаза железный стих,
Облитый горечью и злостью!..

В марте 1840 года Лермонтов был арестован и предан военному суду. "Высочайшая конфирмация", сообщенная Лермонтову 13 апреля, гласила: "Поручика Лермонтова перевесть в Тенгинский пехотный полк тем же чином". Одновременно с этим приказом и как бы в ответ на него появилось первое издание "Героя нашего времени". Прочитав его, Николай I нашел вторую часть романа (т. е. "Княжну Мери") "отвратительной". В письме к супруге он заявил: "Такие романы портят нравы и портят характер" – и подкрепил свой официальный приговор грозными словами: "Счастливого пути, господин Лермонтов".

В первых числах мая 1840 года Лермонтов выехал из Петербурга на Кавказ. В Москве он остановился, чтобы повидаться с друзьями и литераторами. Две недели прошли в непрерывных встречах и беседах. В последних числах мая Лермонтов покинул Москву, а 17 июня писал из Ставрополя А.А. Лопухину: "Завтра я еду в действующий отряд, на левый фланг, в Чечню брать пророка Шамиля". Начались жестокие перестрелки и стычки с чеченцами. В официальном "Журнале военных действий" было написано: "Тенгинского пехотного полка поручик Лермонтов во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда об ее успехах, что было сопряжено с величайшею для него опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы".

В августе Лермонтов был отпущен для лечения в Пятигорск, а в конце сентября опять выступил с кавалерийским отрядом из крепости Грозный в Чечню, к реке Аргун. Тут ему пришлось заменить раненого друга, Руфина Ивановича Дорохова – того самого, о котором Пушкин писал в "Путешествии в Арзрум". Во главе "команды охотников", состоящей из ста казаков, Лермонтов воевал в Чечне до конца ноября. "Не знаю, что будет дальше, а пока судьба меня не очень обижает", – писал он Лопухину; он надеялся, что после возвращения из военной экспедиции получит "прощение" и выйдет в отставку. Вместо этого "государь-император по всеподданнейшей просьбе г-жи Арсеньевой, бабки поручика Тенгинского полка Лермонтова, высочайше повелеть соизволил: офицера сего, ежели он по службе усерден и в нравственности одобрителен, уволить к ней в отпуск в С.-Петербург сроком на два месяца".

В начале февраля 1841 года Лермонтов приехал в Петербург и сразу попал на замечание: "...Бабушка моя просила о прощении моем, – писал он на Кавказ А.И. Бибикову, – а мне дали отпуск; но я скоро еду опять к вам, и здесь остаться у меня нет никакой надежды, ибо я сделал вот какие беды: приехав сюда в Петербург на половине Масленицы, я на другой же день отправился на бал к г-же Воронцовой, и это нашли неприличным и дерзким. Что делать. Кабы знал, где упасть, соломки бы подостлал; ...9-го марта отсюда уезжаю заслуживать себе на Кавказе отставку; из Валеринского представления меня здесь вычеркнули, так что даже я не буду иметь утешения носить красной ленточки, когда надену штатский сюртук".

На балу у А.К. Воронцовой-Дашковой присутствовал великий князь Михаил Павлович. "Считалось в высшей степени дерзким и неприличным, – говорил В. Соллогуб П. Висковатому, – что офицер опальный – отбывающий наказание, смел явиться на бал, на котором были члены императорской фамилии". Сама Воронцова и ее гости едва упросили великого князя не взыскивать с Лермонтова за его "проступок", но надежды на "прощение" и на уход в отставку сильно пошатнулись. Однако Лермонтову удалось продлить отпуск, и он стал надеяться, что ему удастся выйти в отставку и, оставшись в Петербурге, заняться литературной деятельностью. Внезапно все рухнуло: 11 апреля дежурный генерал Главного штаба П.А. Клейнмихель вызвал Лермонтова и сообщил ему предписание в 48 часов покинуть Петербург и отправиться на Кавказ в Тенгинский полк.

Е.П. Ростопчина вспоминает: "Лермонтову очень не хотелось ехать, у него были всякого рода дурные предчувствия. Наконец ... мы собрались на прощальный ужин, чтобы пожелать ему доброго пути. Я из последних пожала ему руку. ...Во время всего ужина и на прощанье Лермонтов только и говорил об ожидавшей его скорой смерти. Я заставляла его молчать, старалась смеяться над его, казавшимися пустыми, предчувствиями, но они поневоле на меня влияли и сжимали сердце".

Дело было не столько в "предчувствиях", сколько в опыте. Лермонтов понимал, что он чудом спасся в прошлую экспедицию и что вторично чуду не бывать. Его посылали на верную смерть. Оставалась одна надежда: добиться отставки – хотя бы и без "красной ленточки"...

Лермонтову надлежало ехать в Темир-Хан-Шуру (Дагестан), в экспедиционный отряд; вместо этого он с А.А. Столыпиным поехал в Пятигорск и подал рапорт о болезни. Мысль об отставке не покидала его, и он делал все, чтобы задержать отъезд в полк. Начальство требовало его отправки "по назначению", но он представил выданное ему 15 июня 1841 года пятигорским военным лекарем медицинское свидетельство, в котором было сказано, что поручику Лермонтову "необходимо... продолжить пользование минеральными водами в течение целого лета 1841 года; оставленное употребление вод и следование в путь может повлечь самые пагубные последствия для его здоровья".

Лермонтов остался в Пятигорске. 28 июня 1841 года он писал бабушке: "Пишу к вам из Пятигорска, куда я опять заехал и где пробуду несколько месяцев для отдыху. Я получил ваших три письма вдруг... То, что вы мне пишете о словах г. Клейнмихеля, я полагаю еще не значит, что мне откажут отставку, если я подам; он только просто не советует; а чего мне здесь еще ждать?" Последние слова звучат отчаянием – и они оказались последними. 15 июля Лермонтов был убит на дуэли с Н.С. Мартыновым, обиженным его шутками и эпиграммами.

Не будем входить в бытовые подробности этой ссоры, поскольку показания свидетелей сбивчивы и противоречивы; что же касается самой дуэли и ее исхода, то здесь до сих пор многое остается загадочным. Можно сказать только одно: давнишние подозрения, что дуэль с Мартыновым была каким-то образом использована (если не подготовлена) придворными врагами Лермонтова, находит себе подтверждения как в записях и намеках современников, так и в других материалах.

Мое грядущее в тумане,
Былое полно мук и зла...
Зачем не позже иль не ране
Меня природа создала?
К чему творец меня готовил,
Зачем так грозно прекословил
Надеждам юности моей?..
Добра и зла он дал мне чашу,
Сказав: я жизнь твою украшу,
Ты будешь славен меж людей!..
И я словам его поверил,
И, полный волею страстей,
Я будущность свою измерил
Обширностью души своей;
С святыней зло во мне боролось,
Я удушил святыни голос,
Из сердца слезы выжал я;
Как юный плод, лишенный сока,
Оно увяло в бурях рока
Под знойным солнцем бытия.
Тогда, для поприща готовый,
Я дерзко вник в сердца людей
Сквозь непонятные покровы
Приличий светских и страстей.

Подготовил Феликс КАМЕНЕЦКИЙ.