Номер 12 (655), 28.03.2003

"БАНДИТСКАЯ ОДЕССА"

(Из архивов КГБ)

(Окончание. Начало в № 11.)

4

Теперь спешно пришлось менять квартиру. На этот раз Шурка Григораш перебрался в другой конец города, на Куликово поле, где было раздолье с квартирами – в Павловском здании, с его отдельными корпусами и чуть ли не своей школой и далее продуктовой лавкой. О семейной жизни думать было еще рано – шла война. И Шурке оставалось лишь заняться, как и в молодости, футболом. Пусть уже не было старых форвардов Веремейчика и Дэюбинского, которых забрали еще в ежовщину, но рядом был стадион "Спартак"... Создали новое спортивное общество "Виктория", где стал появляться, вернувшись из плена, Табачковский. И пока подвыпившие болельщики из числа коммерсантов ставили на него целые пачки оккупационных марок, удавалось заговаривать им зубы и брать на заметку, по каким домам ошиваются эти олухи. Потом уже было делом техники – шарить по богатым квартирам, забирать дорогие вещи и сдавать их в комиссионные магазины.

Но кто мог подумать, что спортивный хапуга и домушник Григораш сгорит от большой политики? Думалось, что Родинов, бывший опытный чекист, попавшийся на взрывчатке, как-то вывернется от румынской охранки – сигуранцы, но не тут то было... На улице Бенито Муссолини, 12, где находилась сигуранца, основательно раскололи Родионова... К этому подключилась и немецкая госбезопасность – СД. И Михаил Ефимович, слывший за опасного русского диверсанта, сдал всю группу КГБ, работавшую на железной дороге. А когда Одесса была освобождена Советской Армией, расколовшиеся диверсанты с Товарной станции попали прямо в руки своих, не выходя из камер. На улице Бебеля их допрашивали сотрудники КГБ по старым протоколам румынов и немцев. Ну и можно представить, какой срок "намотали" и Родионову, и Григорашу, хотя он никого и не выдавал. Теперь судьба их свела как будущих родственников, заимевших, спустя много лет, внучку.

А пока снова звучал "Мартовский хоровод" и снова, как тогда, шли этапы. Григораш теперь мог только мечтать об Одессе. Не сразу довелось определиться по зонам с лесоповалом и лесосплавами, как и не сразу научиться писать о пересмотре дела. Срок ему сократили. И вот Шурка уже просто ссыльный в Тавде. Он охотно таскал дровишки по поселкам, пока не нашел ту, которая напоминала ткачиху Клавку. Родился мальчик. По слухам знал и об остальных "диверсантах", которых судьба забросила на север, в Коми, на Алтай. Узнал и про Михаила Родионова. Его сперва держали на Лубянке, пока не нашелся знатный родич – секретарь ЦК КПСС Патоличев.

Однажды пришло письмо в Тавду... Как поживаешь там? Не обзавелся ли семьей? Конечно, успел Григораш создать семью и наладить быт, но его тянуло в Одессу. И это все больше и больше волновало старого домушника. Но прошло еще немало времени, прежде чем Григораш вырвался из глухого края. И не удивительно, что однажды ростовский поезд доставил на главный вокзал у Куликово поля семью во главе с тем, кто уже покаялся, что больше не будет браться за старые дела.

В то время лучше всего было на Пересыпи. Из Рубцовска вернулся завод. Начали строить электростанцию, новые корпуса на территории ЗОРа. Поэтому работу было найти совсем нетрудно. Григораш долго не раздумывал, устроился сантехником – выгодно с запчастями и с частным ремонтом. Через полтора года подошла очередь на комнату в общежитии, и это его совсем успокоило. Он старался больше не думать о Слободке, хотя и было желание сесть на 15-й трамвай и доехать до старых улиц – Мандражиновской, Ветрогоновой, Котлеевской, где еще витал дух мадам Мамонтовой.

Как-то Григораш вернулся с работы домой, а там сидит, вольно развалясь, Михаил Ефимович. Он уже вдоволь наговорился с женой, а Вовке успел дать конфет. На столе появилась бутылка "Московской". Начался доверительный разговор.

— Как думаешь жить дальше? – этот вопрос Родионов задал так деловито, словно не было никаких прежних неприятностей. И почти открыто стал говорить, как надо жить.

Было трудно отпихивать такого гостя, да и в душе уже зашевелился червячок соблазна. А что если попробовать?

5

Есть благословенное место в Одессе – это Большой Фонтан. Нет, не просто захолустье с архитектурными джунглями, как их называли власти, и не дачные домики с раздольем у морского берега. Здесь, на 5-й станции, еще с начала 20-х годов советская власть устроила целый "загон" для воспитанников, готовя из них специалистов разных профессий, чтобы спасти общество от беспризорников. А после войны тут твердо обосновалось техническое училище, где учились будущие матросы и штурманы. И странно, что в нем нашли для себя достойный кров и те, кто умел находить добро буквально на пустом месте. С конца 40-х годов в этом училище появился хозяйственный деятель, к которому постепенно потянулись нужные люди. Так под крылышком Андрея Ивановича Лескова оказались Родионов и Григораш. Казалось бы, что здесь можно взять, кроме учебных материалов, книжечек для удостоверений, котлов для приготовления пищи и т.д. Но, оказывается, эти люди и здесь сумели создать себе безбедную жизнь.

Конечно же, в такой обстановке почувствовать себя самым ценным человеком тому, кто прошел, что называется, "медные трубы", "камеры пыток" очень тяжело... И все-таки такой человек нашелся. Им оказался мудрый кадровый деятель НКВД в прошлом Михаил Ефимович Родионов. Изо дня в день, из месяца в месяц шла переработка всех будущих моряков, большинство из которых были деревенские парни, попадавшие в переделку. А сколько здесь было выписано липовых накладных, отчетов, пока не накопилось столько добра, которым обогатились семьи Родионова и Григораша.

Почти не встречаясь на работе, они по большим праздникам собирались все вместе, чтобы перевести дух от тех усилий, какие от них требовались в угоду начальнику Лескову, а заодно "подбить бабки" в собственных делах. У каждого из них крепли свои семьи, выросли дети – сын у Григораша и дочь у Родионова. И что тут тогда не вспоминали: и слободское золотишко, и работу со взрывчаткой во время войны, те места, куда их бросала страна, хотя и возвращала потом в родные края... Постепенно подружились и их жены – алтайская Аннушка и уральская Марьюшка. Они старались не допытываться, что именно связывало их мужей, хотя и догадывались. Жизнь их научила разговаривать только о домашних делах.

Лишь со смертью Сталина, когда наступили лучшие времена, можно было открыть душу. Это было в другой стороне Одессы – в дальнем углу Молдаванки. Тогда они зашли в закусочную, которую богато в то время оборудовал первый секретарь райкома Шептунов, бывший довоенный оперативник. Он мгновенно узнал своего бывшего сослуживца Родионова. После первой рюмки спросил Михаила:

— Это не о тебе ходят разговоры от руководителей с пятой станции? Если и дальше будешь так работать, возьму к себе в райком партии.

Но за доверительный разговор за прошлые 15 лет пришлось схватить другие 15. Потому что раскрутили многие дела во главе с Лесковым... Загребли и Григораша, хотя он там и работал сантехником. И снова им вдвоем пришлось пойти по опасному пути....

Не описать, как метались по судам Аннушка и Марья, пока шли процессы. И сколько понадобилось сил, чтобы выдержать этапы и дальние края! За это время успели не просто вырасти дети, а и сдружиться. И то, что случилось с их отцами, не разъединило, а наоборот, сблизило. Пока родители отбывали срок – дети поженились.

Вернувшись из мест заключения, Родионов и Григораш обратили внимание на то, что их внучка несет на себе какую-то печать взрослой заботы, если не просто суровости, и детское проявляется лишь в излишней любви к мороженому. Не отразились ли в ее облике пережитые дедами лишения и заботы? Впрочем, сказалась вся скверная жизнь, выпавшая на долю этих людей, живущих в переходную эпоху от социализма к коммунизму.

Виктор ФАЙТЕЛЬБЕРГ-БЛАНК, академик.