Номер 04 (851), 02.02.2007

К 170-летию гибели А.С. Пушкина

В 1969 году, когда отмечалось 170-летие со дня рождения Пушкина, Русский драматический театр поставил пьесу "Всего 13 месяцев", в основу которой легло пребывание поэта в Одессе. Пьеса привлекла особое внимание не только сюжетом; автором ее был популярнейший в ту пору артист Театра музкомедии Юрий Дынов. Спектакль, поставленный режиссером Владимиром Бортко (кстати, отцом постановщика "Собачьего сердца", "Идиота" и "Мастера и Маргариты"), где Пушкина играл нынешний главреж ТЮЗа Владимир Наумцев, имел огромный успех. Пьесу Ю. Дынова ставили затем в нескольких театрах СССР, даже в популярном театре Ленсовета...

Сейчас со времени постановки того спектакля прошло 37 лет – ровно столько, сколько прожил великий поэт, – мы уже отмечаем 170-летие его трагической гибели. Немного осталось и участников этой постановки. Недавно ушел из жизни и автор пьесы, с которым мне довелось беседовать 15 лет назад. Юрий Зиновьевич рассказывал много, увлеченно и взволнованно. Пушкин был для него не просто любимым поэтом, но и некоей "точкой отчета" в искусстве. В свое время этот рассказ Ю. Дынова был мною опубликован, но осталось еще немало фрагментов, которые дополняют историю создания пьесы и спектакля, прочно вошедших в одесскую "пушкиниану".

"А СТИХ ЗВУЧИТ, КАК ВЕЧНЫЙ ГРОМ"

- Как родилась идея пьесы?

- Всю жизнь я мечтал сыграть Пушкина в драматическом театре. Меня интересовал его одесский период жизни, потому что я ходил по тем же улицам. Я обращался к писателям: дайте пьесу, но пьесы не было. И вот однажды после спектакля, под дождем, я шел с поклонницами домой. Сильный порыв ветра загнал нас на улице Красной гвардии во двор. Ударила молния, и вдруг я услышал голос:

- Товарищ Дынов, вы пришли под пушкинский тополь.

Я спросил его:

- Почему "пушкинский" тополь?

Он сказал:

- Вы посмотрите на эти окна!

Еще раз ударила молния, я смотрю: дерево два метра шириной и высотой метров тридцать, ветви его начинаются на уровне второго этажа. Да это же окна Амалии Ризнич!

Я смотрю: слева – стена, увитая виноградом, вверху – огромной высоты тополь. Я забыл, куда я шел, с кем я шел. Я попрощался с почитательницами, простоял полтора или два часа у тополя и у меня родились стихи, с которых началась пьеса...

Есть старый дом в Одессе новой,
Лозой увитая стена,
И тополь тридцатиметровый
У окон, где жила она.
Он втрое вырос выше зданья,
Как остров в море суеты.
Он перерос свои желанья,
Он перерос свои мечты.
Поэт и тополь – однолетки,
И в ту далекую весну
Тянулись их мечты и ветки
К ее заветному окну.
О той любви молниеносной
Забыли дерево и дом,
Давно уж молния угасла
А стих звучит, как вечный гром.
И по утрам стучат столетья,
Из крана капли, как шаги,
И в те же окна рвутся ветви
Совсем живые, как стихи...

И я понял, что ни к каким писателям не надо обращаться...

- Стихи вы давно писали?

- С детства. В 15 лет я написал поэму о Генрихе Гейне.

Страна, где кровь – девиз и знамя,
Страна безумцев и самцов,
Ты оскорбила труд и память
Своих дедов, своих отцов.
О, трепещи! Рок месть готовит.
Она близка, она идет.
И цифрами арийской крови
Записан будет этот год...
Вдруг все исчезло: Гейне, люди,
Как будто, все покрыл саван,
И из моей рванулись груди
Надежды полные слова.
На голубом чудесном Рейне,
Когда он примет прежний цвет,
Ты в бронзе станешь, Генрих Гейне,
Великий, праведный поэт...

Я писал дневники стихами, рассматривая их, как топливо, четыре-восемь строчек, но они порождали массив за собой... Поэт я средний. Но в жизни у людей бывают моменты... Руже де Лиль, который за ночь написал "Марсельезу"... Как рождались стихи к пьесе? Я бегал вдоль берега моря – десятки километров, и в размере шага рождался ритм... Монологи, которые в пьесе отданы Пушкину, – это мои личные монологи. Это мои личные любовные стихи. Я любил много, любил безумно и каждый раз жертвовал собою, шел на разрыв и бросал себя расплачиваться за то, что сам наделал... Я насытил пьесу личными переживаниями. У меня было много эпиграмм, шуток, которые я использовал...

Я ночью спал и начисто писал стихи. Причем отметал ненужное, как компьютер... Я просыпался ночью, будил жену (а у нее была дикая память), наговаривал ей и засыпал. Она не всегда записывала, но утром помнила... Эта маниакальность и дала мне такой толчок: я поднялся над самим собой, над своими средними способностями.

"МНЕ МНОГИЕ ПОМОГАЛИ"

- Когда я просмотрел материал для будущей своей пьесы, я решил пойти в университет – показать... Была такая пара – Шайкевич и Барская. Барская вокруг себя талантливо организовывала молодых людей... Она была моей почитательницей как актера (потом она рассказывала). Но как актера меня все воспринимали, как героя-любовника, а известно, что герой-любовник – это долдон, покоритель сердец... Внешне так и было: когда я шел домой после спектакля, то с цветами, и десятки девушек следом... Когда я пришел к Барской, я сказал, что что-то написал, но не понимаю сам, что именно. Она улыбнулась, рассмеялась: "Пойдемте лучше чай пить". Она потом рассказывала, что решила, что будет слушать минут десять-пятнадцать, но я читал полтора часа, потом мы поужинали, и она попросила прочесть еще раз... Она познакомила меня со знаменитой старухой, Бабайцевой... Я одну закономерность уловил, которая впоследствии точно подтвердилась: все, кто был связан с Пушкиным – были молоды. Старухе было лет 80, и к разговору с ней я готовился, как будто молодой человек пришел к свидетельнице другого столетия. Но мы оказались ровесниками... Она написала письма рекомендательные в Москву и Ленинград.

Я поехал туда, вооруженный Пушкиным и дикой верой в в себя... Я скрывал, что я артист оперетты, но, видимо, актерское обаяние (герой-любовник должен обаять) действовали безотказно. Я пришел к Борису Мейлаху, он дал мне на чтение пять минут. Я читал час, потом еще – для его жены. Он мне дал письмо в Москву к Татьяне Цявловской. Бабайцева меня предупреждала: "Смотрите, не влюбитесь" (а Цявловской тоже было лет 80). Она тоже вначале дала на чтение пятнадцать минут, но я прочитал ей всю пьесу целиком... Положила меня в столовой спать, сама взяла пьесу и всю ночь читала с пометками. А я спал среди подлинников пушкинских. Утром она пришла и сказала: "Я скоро умру и хочу посильно помочь вам". И написала отзыв...

Из отзыва: "Пьеса Дынова ничем не оскорбляет ухо человека, посвятившего свою жизнь изучению Пушкина, а это бывает почти неминуемо в пьесах о Пушкине... Вместе с тем он избежал неминуемой цитации поэта, наполнения его речи выдержками из его писем и статей, а этим страдают почти все беллетристические произведения о Пушкине... Думаю, что постановка драмы Ю. Дынова на сцене может стать событием нашей театральной жизни. Член Пушкинской комиссии Академии Наук СССР Цявловская. 22.03.69 г."

Мне очень многие помогали: я сталкивался с таким количеством талантливых людей, которые шли на этот огонек. Был в Кишиневе такой актер Сережа Некрасов, сейчас москвич, он страшно захотел сыграть пьесу (вообще "толкали" пьесу мечтающие сыграть роль) и отправился с нею к академику Дмитрию Благому... Не сказав мне ни слова...

Из отзыва: "Попыток драматургического воплощения разных эпизодов из жизни Пушкина имеется немало, однако, несмотря на то, что среди авторов пьес о Пушкине такие мастера слова и театра, как Булгаков и Паустовский, ни одна из них не может быть признана по-настоящему удавшейся. Пьеса совсем неизвестного мне как драматурга одесского автора имеет много достоинств. Образы самого Пушкина и его одесского окружения, фабула... соответствуют в основном исторической действительности. Пьеса написана живым и острым языком, полна драматического движения. Я не видел, как она показана одесским театром, но, думаю, что она могла бы быть с успехом поставлена после некоторой авторской дошлифовки и устранения частных фактических ошибок (погрешностей) и на столичной сцене. Все, понятно, зависит от того, удастся ли найти главного актера – Пушкина. Наиболее из всех пушкинских пьес, удержавшихся на сцене и принятых даже специалистами- пушкиноведами, пьеса Андрея Глобы, сама по себе отнюдь не блестящая, обязана была этим исполнению роли Пушкина Якутом...

19.07.70 г. Д. Благой"

"КОМПЛЕКС БОЖЬЕГО ДАРА"

- Придиралась ли к пьесе цензура? Все-таки – Пушкин...

- Цензура решила, что это – цитатная пьеса. Они приняли пьесу за пушкинскую... Только в одном месте вышла заминка, где говорится об Одессе:

"...тут и украинцы, и греки,
Евреи, молдаванин, арнаут,
Сливаясь воедино, словно реки,
Талантливейший город создают."

Сказали: может, это лишнее о национальностях? Я говорю: нет, это Пушкин...

- Вы говорили, что мечтали сами сыграть Пушкина. Почему этого не случилось?

- Когда пьеса репетировалась в Русском театре, Бортко уговаривал меня сыграть Пушкина. А это была моя мечта... Читал я его блистательно. Однажды после репетиции я сидел у Наумцева... А до того, после одной из репетиций, я попросил у Наумцева парик, надел его и увидел торжествующие глаза Бортко. А они с Наумцевым были враги. И Наумцев мне говорит: ты можешь сыграть, только я больше играть не буду. А ты больше двух спектаклей не сыграешь...

- Если бы вы все же сыграли Пушкина, могло ли бы это повлиять на вашу дальнейшую судьбу?

- Могло.

- В какую сторону? Вы бы ушли из оперетты в драматический театр?

- Я не могу сказать. Я сказал с ходу – могло. Я был невероятно счастлив на своей сцене. У меня комплекс божьего дара – удачная сценическая внешность есть, эмоциональный настрой. Эмоциональный настрой играл в моей жизни большую роль. Иногда происходили поразительные вещи...

Я проходил мимо Кукольного театра (старого) после удачной репетиции. И вдруг – страшные крики. Вбегаю в подъезд и вижу пожилого человека с выбитым глазом. Оказывается, зашли двое подростков в подъезд поссать. Пожилой человек сделал им замечание, они ему дали в глаз. Я поставленным голосом: "Ах, вы..." Они застыли, как загипнотизированные перед змеей. Я схватил их за шиворот, ударил лбами и повел в милицию... Через час ко мне на квартиру приехали бандиты с "куреня" – 12-й станции Фонтана. Я едва успел закрыть подъезд, как они приехали со мной разделаться. Я позвонил Татьяне Овчаренко в горком партии, она выслала угрозыск. Меня охраняли полгода... Милиционер переодетый, который меня сопровождал, успокаивал перед концертом в Зеленом театре: "Вы не волнуйтесь, товарищ Дынов, мы будем со стороны сцены, и если из зала будут стрелять, мы будем видеть – откуда..."

"ОПАСНАЯ ПЬЕСА"

- Ваша пьеса шла в нескольких театрах Союза. Вы видели эти постановки?

- Я понимал, что это опасная пьеса. Я это увидел воочию, когда в Ленинграде в Театре Ленсовета (средний спектакль был) присутствовал первый секретарь обкома Романов... В спектакле была сцена, когда Пушкин после скандала с Воронцовым выходит на авансцену. Я умолял Баркова, чтобы он не бросал в зал эти слова. Но Барков подошел именно к авансцене и сказал:

Ах, саранчовая орава,
Без мыла влезшая в чины!
Кто говорить дает вам право
Со мною от лица страны?!
Страны великой из великих,
Хотя б за то, в конце концов,
Что при хранителях безликих
Хранит великое лицо...

И еще:

Россия – странная страна.
В ней даже жить порой геройство.
Почти при всех царях она –
Устроенное неустройство.
Россия – край метаморфозы,
Где всех одна связала нить,
Где шутка порождает грозы,
Чтоб грозы в шутку превратить...

Романов даже отшатнулся...

- Были ли неосуществленные замыслы постановки пьесы?

- Ленинградский критик Панкеев-Сахновский познакомил меня с Сергеем Юрским, и мы стали, не скажу – друзьями, но близкими людьми. Но в это время уже кончался "юрский" период в БДТ: Товстоногов его не жаловал. Дина Шварц, завлит, сперва загорелась пьесой, но поскольку это касалось Юрского, то ее пыл пропал... Юрский хотел сыграть Пушкина, и я себе это представлял, так как видел его в роли Чацкого...

В Малом театре пьеса понравилась директору, но я хотел, чтобы ставил ее прекрасный режиссер Варпаховский, но он был противником пьес о Пушкине и даже писал об этом статьи.

Я хотел дать прочитать пьесу Эфросу, когда он был с театром у нас на гастролях в 1970 году. Эфрос сказал: меня это интересует. Мы договорились, что я принесу ему пьесу, но я спасовал. Пьеса остра до невозможности, а, попав в руки Эфроса, у которого каждое слово осиянным становится... Я понял, что пьеса будет зарублена, как диссидентская, и отступил. Это было одно из тех жизненных отступлений, за которые потом бессонными ночами сам горько расплачивался...

Но самое сильное мое впечатление от этой пьесы – это детский спектакль, который я поставил в 117-й школе. Я поставил его с восьмиклассниками. В этом классе учился мой сын. Если и было потрясение, так с этими детьми.

Дети жили год или полтора моей пьесой. Они возили ее в Ленинград, играли там в музее Пушкина... Один мальчик сказал мне: "Спасибо, благодаря вам я понял Высоцкого". Он после Пушкина понял, что такое Высоцкий! Я прожил это время в счастливом состоянии, я видел, насколько я необходим...

Беседовал Александр ГАЛЯС.

Фотоматериалы предоставлены Русским театром им. Иванова.