Номер 34 (830), 01.09.2006

"Мне нравится моя биография, я влюблен в свою жизнь".

Дмитрий Харитонов

Одесские любители вокала отлично помнят Дмитрия ХАРИТОНОВА, его сильный, красивый голос, его концерты в филармонии, его партии в Оперном театре, где он начал петь, будучи еще студентом Одесской консерватории. Онегин, князь Елецкий, Фигаро... К досаде одесских меломанов вскоре после окончания консерватории молодой певец уехал в Москву, в Большой театр, а еще через несколько лет Харитонов вышел на подмостки оперного театра Ковент-Гарден в Лондоне. География ангажементов Дмитрия Харитонова включает Метрополитен-оперу (Нью-Йорк), Ла-Скала (Милан), театр Колон (Буэнос-Айрес), театры Сан-Франциско, Лос-Анджелеса, Чикаго, Рима, Венеции, Флоренции, Сиены, Пейзаро, Трапани, театры Франции и Германии... Словом, далее – везде.

Харитонов был победителем всех международных конкурсов, в которых он принимал участие. Семь конкурсов – семь побед: I премия на конкурсе им. Глинки, плюс специальная премия им. Римского-Корсакова за исполнение арии Веденецкого гостя ("Садко"), Гран-при на конкурсе в Бержье в Бельгии, I премия на конкурсе Карло Альберти в Вероне, Золотая медаль в Сиене,I премия на конкурсе "Вердиевские голоса" на родине великого композитора в Буссето...

Мне удалось записать интервью с замечательным певцом. Почему "удалось"? Да потому что до сих пор мне никогда не приходилось брать интервью у фейерверка. Ох, как я жалела, что мы беседуем не перед телевизионной камерой. Как жаль, что наши читатели не услышат тех вокальных иллюстраций, которыми сопровождалась наша беседа. Кстати сказать, спасаясь от жары, мы беседовали в небольшом зале Художественного музея, из которого идет спуск в грот. Эффект резонанса в момент аудио-иллюстрации был потрясающий.

Перед первым вопросом я попросила Дмитрия подарить мне свою визитную карточку, пропев что-нибудь, с чего будет начинаться моя диктофонная запись. И я услышала мощные звуки "Дубинушки".

— Дмитрий, почему вы для визитной карточки выбрали именно "Дубинушку".

— От этой песни веет Волгой. А я волжанин.

— Я думала, что вы одессит...

— В том-то уникальность моей биографии, что я на вопрос: одессит ли я, могу ответить "да". Я учился и пел в Одессе, я представитель одесской школы. Если меня спросят, представитель ли я ленинградской школы, я тоже отвечу "да" – я учился в Ленинграде. Москвич ли я? "Да, я пел в Большом театре. Лондонец? "Да" – я в Лондоне жил и пел 6 лет. Итальянец? Тоже – "да", я 7 лет прожил в Бергамо.

— Давайте начнем по-порядку. Есть два вечных русских вопроса: "Кто виноват?" и "Что делать"?

— "Кто виноват" – это вы о наследственности? До корней гениалогического древа мне не добраться. Но моя бабушка Феодора – кубанская казачка – пела с 3-х лет. Как она рассказывает, она выходила "за врата" и пела для всех проходящих и проезжающих. Она пела всю жизнь. Много лет плавала на пассажирских судах Черноморского пароходства и пела в самодеятельном ансамбле. Она и сейчас, в 92 года, поет в хоре пароходства.

— Талант передался через поколение?

— Отнюдь. У мамы тоже был голос. Хотелось бы разыскать на Одесском радио запись передачи 1949 г., в которой моя 16-17-летняя мама, Валентина Николаевна, поет известный романс "Две ласточки из-за морей" (пропевает несколько строк). Отец, Анатолий Иванович, правда, не поет, но он рисует. Квартиры всей моей родни увешаны его картинами. Нет, он не профессиональный художник. Он профессор Одесской академии архитектуры и строительства, заведует кафедрой охраны труда. У брата Сергея есть небольшой голос, но он не певец.

— Не поняла, каким же образом вы умудрились стать волжанином?

— Отец закончил Одесский строительный институт, а мама гидромет и послали их на строительство Куйбышевской ГЭС. Я родился в поселке, на месте которого теперь город Толятти.

— Все ясно. Перейдем к вопросу "что делать?" Вернее, кто понял, что нужно что-то делать с вашим голосом?

— Гением моего детства и моей жизни была и есть моя мама. Она стала моим первым преподавателем музыки. Учила меня игре на фортепиано, теории музыки, сольфеджио... Будучи матерью двоих детей она заочно окончила музучилище. Меня отдала сразу в две школы: музыкальную – в 2-х километрах от дома и в общеобразовательную с английским языком – в 4-х километрах от дома, но в другую сторону. Вот так я и ходил в них через сугробы. Но потом у меня пошли тройки, и мама решила, что нельзя "распыляться", и забрала меня из музыкальной школы. Я так и вижу себя лежащего на ковре и поливающего его горючими слезами. Вскоре началась мутация. Петь все равно нельзя было. На фортепиано я продолжал играть, а тут мама, которая всегда что-то затевала, устроила внутрисемейный конкурс, предложила написать песню. В 11 лет я написал песню на стихи Симонова "Жди меня". С этого момента я увлекся композицией. Я снова пошел в музыкальную школу, а потом уехал учиться в Ленинград, в училище при консерватории им. Римского-Корсакова. Учился как теоретик и пианист, никто ведь не знал, вернется ли голос. Но он вернулся в 16 лет, причем не тенор, как можно было ожидать, поскольку в детстве я пел дискантом, как Робертино Лоретти, а баритон. И я начал брать уроки вокала.

Родители мне посылали деньги, но я хотел быть самостоятельным, поэтому еще подрабатывал, сортируя и разнося почту, работал приемщиком утреннего (в 5 утра) хлеба, обходчиком огромного дворца имени I Пятилетки. А в Одессе жила бабушка, к которой я любил ездить на летние каникулы. И я решил переводиться в Одессу. Я ехал учиться к Ольге Николаевне Благовидовой, но опоздал. Ее не стало. Сначала я занимался в классе Дановского, потом Осиповой, а затем уже у Галины Анатольевны Поливановой. Но мне, как баритону, хотелось учится у мужчины, и я перешел к Евгению Николаевичу Иванову. Мне была очень близка его школа, я ее чувствовал и понимал настолько, что он меня как лучшего ученика время от времени оставлял вместо себя. Кстати, такая педпрактика мне пригодилась. Я сейчас – профессор Ваймарской музыкальной высшей школы при университете.

— В каком году вы закончили одесскую консерваторию?

— В 1984, а должен был в 83-м. У меня была травма позвоночника, так называемый "перелом ныряльщика". Вот так нырнул в озеро под Винницей. Меня спасли, вытащили, но буду ли я жить, ходить, петь – я не знал. Евгений Николаевич приехал за мной с пятью учениками. Первое, что он попросил: "Глотните". Я глотнул. "Все, кадык ходит, петь будете".

— Как вы попали в Большой театр?

— Я стал победителем конкурса им. Глинки. Председатель конкурса Ирина Константиновна Архипова повезла своих чад в турне по Союзу. Кстати, перед поездкой завезла нас к себе домой, перевернула весь дом, поставила на ноги всех соседей и знакомых, чтобы обеспечить нас... шапками. Начиналась зима. В дороге, когда я стоял в дверях ее купе, она спросила: "Димочка, а почему бы вам не попробоваться в Большом театре?" – "А что, пора?" – "Кому же, как не вам...".

— Почему вы решили остаться в Лондоне?

— В Большом театре я пел главные партии. Но там пели три поколения певцов. Одно поколение представлял Юрий Мазурок, второе – Александр Ворошило, я по возрасту входил в третье, молодое поколение. Кроме того, я 8 лет был невыездным...

— Почему? Говорят, из-за романа с польской студенткой? Что-то вроде "Варшавской мелодии"?

— Причины мне до сих пор неизвестны. Я не знаю правды. Но когда Архипова, Образцова, Нестеренко и Соткилава отобрали молодежь для участия в конкурсе в Барселоне, то при выдаче паспортов мне сказали: "А ваш паспорт, товарищ Харитонов, не готов". Так я и не поехал. Все это мне надоело, и, попав наконец в 1989 г. в Лондон, после некоторых колебаний я "опоздал" на самолет.

— И началась ваша зарубежная карьера. И вы увидели мир.

— Когда я впервые приехал в Америку и попросил отвезти меня в Линкольн-центр, латинос-таксист произнес: "Вы, наверное, оперный певец (я что-то напевал), вы ездите по всему миру и должны быть очень умным". Действительно, путешествия, знакомства с большим количеством разных людей, культур и менталитетов делает человека гибким, а гибкость – это умение найти общий язык с каждым. Я говорю не о лингвистике. Я владею английским, немецким, итальянским, немного польским.

— С кем из интересных людей вы встречались, с кем пели?

— Люди для меня – это самое интересное, что может быть в мире. Меня очень обогатило то, что я учился у разных педагогов. Кроме тех, кого я уже называл, я стажировался еще будучи солистом Большого театра у Джульетты Симеонаты, моим учителем был и Карло Бергонци. Пел я со многими. Во-первых, с лучшими певцами Большого театра. Знаете, я пел даже с Козловским, правда, тогда я был студентом Одесской консерватории, мы участвовали в концерте в Москве. Когда я вышел на сцену, из первого ряда поднялся высокий, прямой, как палка, старик. Он стал рядом со мной на сцене и попросил: "Маэстро, дайте, пожалуйста "до". А затем прошел снизу вверх, вот так.

(Дмитрий вскакивает и дважды зал наполняется мощью его голоса, а находящиеся в вестибюле Музея посетители в недоумении вздрагивают).

— Иван Семенович – ровесник века. Значит, ему было за восемьдесят. Здорово!

— Мне запомнилась встреча с королевой Бельгии Беатрис, она вручала мне Гран-при на конкурсе в Вервье. Из королевских особ я видел еще королеву Норвегии Соню с сыном. Они были на концерте в честь зимней Олимпиады. Но самое большое впечатление на меня произвела Маргарет Тетчер. Я участвовал в спектакле "Пиковая дама". Дирижировал Эндрю Дейвис. После спектакля был прием, и я разговаривал с полчаса с Тетчер, стоя от нее в 30 сантиметрах, глаза в глаза. Она говорила, что лучшего Елецкого себе не представляет. А я смотрел на нее и поражался. Я никогда не видел таких глаз. Все, что ниже глаз, жило, выражало эмоции, но глаза были такие, что мне хотелось попросить разрешения потрогать их, не из стекла ли они. В ее глазах были сила, покой и какое-то невероятное холодное излучение. Назавтра я познакомился с принцем Чарльзом. На этот раз "Пиковой дамой" дирижировал Геннадий Рождественский.

Пел я в концерте для Михаила Горбачева. Познакомился с ним и с Раисой Максимовной. Михаил Сергеевич был мне всегда симпатичен. Но он опередил свое время.

— Он был преждевременным человеком. А что вы скажите о ней?

— Если Горбачев был стержнем страны, то Раиса Максимовна была стержнем семьи. А вообще он был великий актер.

— Это все великие мира сего. А кто великий человек вашей жизни?

— Безусловно, Пласидо Доминго. Этот человек обладает таким невероятно теплым излучением. Он не из тех людей, которые пыжатся и говорят с людьми вот так (идет демонстрация манеры разговора солидного, "стержневого", как называет таких людей Дмитрий, человека). Он, не отталкивает людей, а привлекает их. Он, знакомясь с людьми, с коллегами, просит: "Называйте меня "Пля-асидо". Перед спектаклем он обходит гримерки всех, даже самых маленьких певцов, всех обнимет, целует, ободряет: "Не волнуйтесь, все будет хорошо!" Он замечательный коллега и человек. При этом – супермен. И главное, умеет признавать ошибки. Учитывает все замечания дирижера, не становясь в позу, не стесняясь.

— Вы встречаетесь с Паваротти?

— Я участвовал в его конкурсе в Модене – это город Паваротти и Миреллы Френи. Он был очень внимателен: "Чао, Димитрий, грацио, Димитрий". Других баритонов прерывали после небольших фрагментов, мне дали петь до конца. Я прошел два тура (второй шел в Пейзаро – на родине Россини). А на III тур в Филадельфию я не поехал, меня ждал в Лос-Анджелесе спектакль "Бал-Маскарад", где я пел с Пласидо Доминго, Я – Ренатто, убивал Риккардо – Пласидо Доминго, и он падал мне на руки. Мне хотелось участвовать в конкурсе Паваротти, встретиться с ним. Это состоялось... Но спектакль был важнее.

Еще одна замечательная встреча у меня была в Трапани на Сицилии с Джузеппеди Стефано. Коллега и любовник Марии Каллас, он ездил с ней, когда она уже просто цеплялась за уходящую славу. Со Стефано я пел (правда, в разных спектаклях) в Бакстоне (Англия). Уникальный голос в молодости, уникальный певец в старости, когда голос уже не так звучал. При сицилийском темпераменте он достиг вершин, хотя всю жизнь курил сигары, пил, имел тычячи женщин. И в 72 года пел так, как не поют многие знаменитости.

— Кто были ваши кумиры, на кого вы равнялись?

(Ответ Дмитрия Харитонова занял бы много места, он вспоминал многих певцов, говорил о них, демонстрировал их певческую манеру. Его голос то и дело звучал, нарушая тишину музейного зала. Было необыкновенно интересно, но... лишь приведу имена тех, о ком мы говорили: Франко Корелли, Беньямино Джильи, Юси Берлинг, Марио дель Монако, Роберт Мадриил, Аурелиано Пертелле, Тито Скипа, Титто Руффо – главный кумир-баритон, и т.д., и т.п.).

— Совершенно невероятным певцом был Луи Куилико. Я его слушал еще студентом в Одессе. В "Метрополитен" он в свои 76 был артистом, подстраховывающим певцов, занятых в спектаклях. Шли "Паяцы". Я к нему подошел, разговорился. Но когда хотел угостить мороженым, нес поднос, споткнулся и опрокинул все мороженое на его черный костюм. Пришлось отмывать, но я убедился какой это тонкий, деликатный человек.

— У вас бывали забавные накладки в спектаклях?

— Без этого не обходится. Мог бы вам рассказать и о приколах артистов. О моем конкуренте в Генуе...

— Сталкивались ли вы с клакой?

— Да, ко мне заходили с "предложениями". Но я денег не дал. Меня выручило то, что в Неаполе (а там боялся петь даже Карузо) я пел в русском репертуаре. А так могут и освистать, и что-то с колосников может упасть на голову.

— Какие ваши ближайшие планы?

— В январе я пою Набукко в театре Ди Рома. А с 28 сентября у меня трехмесячный тур с Лондонским филармоническим оркестром по всей Европе. Сегодня я предпочитаю концертную деятельность. Не могу смириться с современными постановками, особенно в Германии. Это ужас. Идет сцена убийства в "Бале-маскараде", а у кулисы персонажи занимаются сексом. (Дмитрий приводит не менее вопиющие примеры).

— Последний вопрос. Кто из ваших детей унаследовал голос?

— Все, оба сына – русский Вадим и итальянец Джорджиу, немецкие дочери Лизонька и Катенька. Катенька уже в два с небольшим года поет. Мальчики играют на фортепиано и гитаре, а будут ли певицами дочери, поживем – увидим.

Беседовала Елена КОЛТУНОВА.

Коллаж А. КОСТРОМЕНКО.