Номер 02 (592), 11.01.2002

И. МИХАЙЛОВ

(Продолжение. Начало в №№ 47-52, 1.)

8. История жизни Иоанна...

"...Вечер, наполненный ароматом степных цветов, внезапно опустился на местечко. Речка протекала рядом. Мы долго бродили вдоль ее извилистых берегов, не говоря друг другу ни слова. Казалось, к чему пустые разговоры, если и так понятно: нас обоих связывало великое чувство, наполнявшее меня с каждым шагом. Больше молчать я не мог и рассказал девушке о своей любви к ней, о сватовстве и оскорбительном отказе ее отца.

Дочь ребе ничего не ответила, но в ее молчании я уловил сочувствие. Она еще сильнее сжала мою ладонь, как бы говоря: "Я с тобой".

Наконец я увидел несколько молодых деревьев, образовавших полукруг. Земля, заросшая травой, еще не успела остыть после жаркого дня. Вокруг – ни души, только кузнечики и стрекозы неутомимо трещали, да какая-то птичка беспокойно чирикала, возможно, опасаясь за своих птенцов.

Мы сели на землю. Я осторожно обнял худенькое тело; шелковистые волосы коснулись моего лица. Я отчетливо слышал биение наших сердец. Мне казалось, будто мое стучит так сильно, что вот-вот выскочит из груди.

Внутренний голос говорил мне: "Не трогай ее; береги девичью честь; в местечке разразится невероятный скандал; подумай о вашей дальнейшей судьбе". Но другой, коварный, шептал: "Ты ведь ее страстно желаешь? Как бы поступил твой любимый царь Давид? Он вряд ли бы сомневался. Не бойся. Она тебя тоже любит и потому простит".

Я стал целовать ее руки, потом плечи и далее лицо, губы.... Она не отказывалась от проявления моей любви. Лицо ее пылало, но руки похолодели и чуть дрожали, губы что-то беззвучно говорили...

Не знаю, сколько времени прошло, но уже вовсю хозяйничала ночь, и только лунный свет не давал нам погрузиться в кромешную тьму. Мы отчетливо видели речку, наполненную серебряной водой, поседевшую траву и побелевшие кроны деревьев.

Девушка испугалась: схватятся дома, и мы помчались в местечко. Не добежав нескольких сажень до первого жилого дома, мы увидели одинокую женскую фигуру. Жена ребе все поняла. Осыпая меня проклятиями, она схватила дочь за волосы и потащила домой по пустынной улочке.

Остаток ночи я провел без сна, зато моя семья, ничего не подозревая, крепко спала. Рано утром я услыхал до боли знакомый голос. Увидев ребе, дрожащего от злости, я не на шутку испугался. Разобрать, что он кричал, было невозможно. Ненависть буквально душила его, лишая членораздельной речи. Мои потрясенные родители униженно стояли рядом с обезумевшим отцом, по-видимому желавшему моей погибели.

Я понял: мне здесь находиться нельзя. Наскоро собрав жалкие пожитки, я незаметно скрылся со двора, чтобы больше никогда домой не возвращаться. Только сейчас я стал осознавать, что из-за своей юношеской невоздерженности, превратился в изгоя среди своих и буду чужим в обществе совершенно мне не понятном и даже враждебном. Меня все время преследовал ехидный и злобный голос ребе, часто повторявший: "...станешь выкрестом, тварь!"

Я шел, не разбирая дороги, не сварачивая, шел куда глаза глядят, только бы побыстрее уйти от места своей безудержной страсти, не подозревая о подлинной трагедии.

Тогда я еще не понимал, что поступаю, как жалкий трус, бросивший на произвол судьбы обесчещенную девчонку. "Все, – думал я, – ополчились против меня; даже Всевышний от меня отвернулся". Горькие слезы обиды застилали глаза, струились по щекам. Я почти бежал, обозленный на весь мир, вовсю проклиная свою долю.

Усталость и немилосердно палящее солнце вынудили меня искать место для привала. Чахлые кусты, растущие неподалеку от дороги, отбрасывали скудную тень. Я лег на землю, сунул под голову мешок и тотчас же заснул. По-видимому, спал я долго, и, когда проснулся, то обнаружил, что – не один. Рядом со мной расположился человек, значительно старше меня по возрасту, который что-то ел и дри этом громко чавкал.

Не говоря ни слова, незнакомец протянул мне кусок хлеба с сыром. Только теперь я почувствовал сильный голод. Мы энергично жевали. Я украдкой посматривал на странника и, не зная почему, испытывал к нему необычное доверие и симпатию. Спустя немного времени, я, смешивая еврейские, малороссийские и русские слова, рассказал ему о своих злоключениях.

Варлаам, так звали этого человека, слушал меня внимательно, иногда переспрашивая непонятные ему слова, и в конце исповеди рассудил так: возврата к прошлому нет, а мое будущее видел с духоборцами, христианской сектой, к которой принадлежал.

Вскоре мы направились узкими и едва приметными тропами к одному из поселений духоборцев. По дороге я спрашивал себя: "Почему к духоборцам?" Я пытался справиться об этих людях у Варлаама, но он оказался немногословен, заметив только: "У нас все, такие как ты, обиженные жизнью". Но поняв, что для меня этого недостаточно, прибавил: "Кто безвинно бьет и мучит, тот – антихрист. Кто милостливо судит, уподобляется Богу. Ходить в церковь совесть нам не велит, в ней святости не чаем. Везде церковь, где два или собраны во имя Христово..."

Сектанты обосновались у самой реки. Небольшие чистые домики, окруженные молодыми фруктовыми деревьями, и аккуратно возделанные поля, производили благоприятное впечатление. Самым почитаемым среди духоборцев считался их глава, авторитет которого был непререкаем.

Пройдя несложный обряд посвящения, я стад полноправным членом общины. Мне импонировала идея этих сектантов: в душе человека пребывает сам Бог, и сам он наставляет человека своим словом. Духоборцы не признавали первородного греха, утверждая: "Всяк сам по себе грешен и спасен". Они, в отличие от других христиан считали: "Христос был простой человек, в котором с особенною силою выражался божественный разум".

Духоборцы признавали десять заповедей; в своих псалмах обличали пороки; и главное: все люди, по их глубокому убеждению, равны между собой, внешние отличия ничего не значат.

...Весь день я трудился в саду или на пашне, а вечерами, после молитвы, читал книги, изучал языки, стремясь в первую очередь овладеть русским.

Мое усердие вызывало недоумение у этих нешибко образованных, но сердечных и доброжелательных людей. Глава общины пояснил сомневающимся: "Он – сын народа Библии, ему надобно учиться".

Конечно, легко сказать: отречься от прошлого, которое постоянно преследовало меня. Во сне я часто видел маму, говорил с отцом, ласкал любимую девушку. Тяжелая работа, упорная учеба и духовные бдения нисколько не отвлекали меня от настойчивой идеи тайно посетить родное местечко.

Свои сокровенные мысли я доверил Варлааму, ставшему мне другом. Он испросил разрешение у руководителя. В моем распоряжении было всего три дня.

К Ново-Александровке я подошел, когда стемнело. С тех пор прошло три года. За это время я порядком изменился, однако не настолько, чтобы меня нельзя было узнать. Была весна, и вечерами довольно прохладно. Накинув на себя армяк и шапку из бараньего меха, я выглядел обычным сельским жителем, а не обитателем еврейского местечка.

Неподалеку от родительского дома я остановился. Дальше идти не мог. Мимо проходил паренек. Я окликнул его. Когда он приблизился, я признал в нем своего брата. Аврум смотрел на меня в упор, ничего не подозревая, правда, было уже темно, к тому же моя одежда...

Я не выдержал и открылся. Мой брат сперва не поверил, вновь стал пристально вглядываться в мое лицо. Может быть, моя семья считала меня совершенно пропавшим?

От него я узнал, что дочь ребе через несколько дней после моего бегства утопилась. Не знаю, как я вернулся опять в поселок, как отказался от навязчивой мысли уйти из жизни. На моей совести – смерть невинной девушки, и тогда я поклялся совершить что-то необычное, выпросив этим поступком себе прощение.

Прошло семь лет. Неожиданно в жизни нашей общины произошло великое событие: к нам пришел Александр..."

(Продолжение следует.)