Номер 32 (1079), 26.08.2011

Сейчас везде пишут о "детях войны". А мне кажется, что детей у войны не бывает, у войны есть только жертвы. И сразу нахлынули воспоминания о моём детстве, которое пришлось на годы войны, но я себя считаю ребёнком оккупированной Одессы. Во время войны много детей было убито, а у тех, кто выжил, забрали детство: у нас не было игрушек, мы недоедали, всё время хотелось пить, а воды катастрофически не хватало.

Моё воспоминание о детстве начинается с Польского спуска, где мы с мамой стоим в большой очереди в порт. Маме принесли билет на теплоход "Ленин". Она быстро собрала мешок с вещами, взяла меня, и мы побежали в порт. Было невыносимо жарко. Людей тысячи - все хотели попасть на пароход. И даже когда мама показывала билет, мы близко не могли подойти к порту. И со своим мешочком вернулись домой.

Жили мы на Нежинской, 56. Наш дом во время войны устоял. Во время бомбёжек мы все бежали в подвал, где была прачечная, и там ждали отбоя воздушной тревоги. Однажды бомбы попали в угловой дом на Спиридоновской напротив нас, но нас, к счастью, эта участь миновала.

Август 1941-го был очень жарким, и в памяти осталось только одно: "Где попить воды?!" Вода была самым дорогим для нас. Помню, часто соседи звали: "Валя, хочешь пить?" И давали попить. Мы, дети, и сами зарабатывали воду. Возле дома Красной Армии (сейчас это кинотеатр "Одесса"), помню, прямо на улицу была выведена труба водопровода, и маленькой струйкой текла вода. Вокруг этой трубы стояла очередь из вёдер, кувшинов, кастрюль - все с завязочками из материала на ручках, чтобы не перепутать. Эта очередь из вёдер заворачивала на Преображенскую, Тираспольскую площадь и по Нежинской возвращалась к этой тонкой струйке воды. И мы, дети, здесь были главные помощники. Ведро воды набиралось очень медленно. Как только хозяин забирал очередное ведро, мы подставляли следующее и передвигали следующие: бегали по этим улицам, передвигая вёдра. За это нам давали кружку воды, которую мы тоже собирали и носили домой. Может, кто-то из детей тех лет вспомнит тоже, как мы добывали воду - она для нас была очень сладкая. И сейчас, в день освобождения Одессы, я всегда ставлю на стол стакан чистой водопроводной воды как напоминание о том страшном времени и о чудесной силе простой чистой воды.

16 октября 1941 года румыны вошли в город. Помню первую встречу с румынами. Наши "хорошие" соседи привели их сразу к нам и сказали: "Вот здесь живут коммунисты!" Мой отец был старым большевиком. Мама потом рассказывала, что её пожалели и не забрали румыны, а только забрали всё, что было дома, - одежду, утварь и самое страшное для меня - чемоданчик с ёлочными игрушками тоже сняли со шкафа и забрали. Это было у меня самое дорогое, и мама говорила, что, увидя это, я так стала кричать, что они закрыли уши и ушли, но чемоданчик унесли с собой. И стали мы жить в оккупации.

Несмотря на свой возраст, я помню каждый день оккупации. Помню, как ели макуху (отжим, которым кормят скот), а любимое блюдо - это мамалыга. Я и сейчас её варю по праздникам, но только ем с брынзой, маслом, салом, жареным луком - это всё на столе, а посередине царственно мамалыга. Но в оккупированной Одессе мы ели её без ничего, сухую, твёрдую, как камень. Я просила у мамы кусочек хлеба, а она говорила: "Съешь мамалыгу, и тогда дам хлеба". И только на мой день рождения мама сказала: "Валя, сегодня не будешь кушать мамалыгу, сегодня у меня для тебя есть только хлеб, ведь у тебя сегодня день рождения". Я его запомнила на всю жизнь.

Ещё запомнила маленькую-маленькую рыбку, которую мама где-то доставала и жарила на воде, если б её варить, то она бы растворилась в воде, а на сковородке она превращалась в комковую массу - ком, и вкуснее её ничего для меня не было на свете.

Чем становишься старше, тем больше и чаще всплывает время детства. Помню наш двор, он мне казался таким большим. И немецкие машины, которые в него заезжали, были размером с теперешние мусоровозы, только обтянутые брезентом. Они приезжали к нам во двор, и немцы, которые казались мне великанами, спрыгивали с этих машин. Если это было днём, то мы выбегали во двор и смотрели на них, некоторые немцы, наверное, вспоминали своих детей и бросали нам на асфальт пачки конфет и печенья, на которые мы набрасывались, словно воробьи. И помню, что немцы очень громко хохотали и кричали, поэтому с тех пор я предпочитаю избегать немецкой речи. Уж очень больно вспоминать...

Пять лет назад я встретила Татьяну Кобзеву, которая меня не узнала, а когда я сказала, кто я, она сразу начала плакать и вспоминать мою маму, Федору Анатольевну, говорила, что она спасла ей жизнь. Кобзевы жили в нашем доме на втором этаже, отец был профессором, они были евреями. Мама взяла 12-летнюю Таню к нам в семью, и мы стали жить вместе. Когда приходили немцы или румыны, мама Таню сажала в тёмный угол, а меня к ней на руки, и мы молча так сидели, главное - было спрятать Таню от соседки, которая всё знала и видела, но, слава Богу, Таня выжила, стала врачом-окулистом. Жаль, что её уже нет. В последнюю нашу встречу она сказала, что моя мама должна была стать праведницей мира, но Доры Анатольевны уже нет 15 лет... Но осталась о ней светлая память, ведь у Тани остались внуки, правнуки.

Помню, как мама посылала меня за иголкой для примуса в мастерскую, которая находилась на Спиридоновской и Нежинской в подвале. И только работая во Дворце детей, я познакомилась с сестрой Яши Гордиенко и узнала, что это была партизанская явка, а я ведь носила туда ремонтировать примус, который часто ломался, так что ещё в детстве я соприкоснулась с подпольным движением осаждённой Одессы. Будучи библиотекарем, сотни раз проводила мероприятия, посвящённые Яше Гордиенко и подпольщикам Одессы.

Очень хорошо помню день освобождения Одессы. Всю ночь нас бомбили, и мама всё время кричала: "Лезь под стол!" У нас был большой дубовый стол, и ей, наверное, казалось, что этот стол не может пробить и бомба. Соседская девочка меня наставляла: "Валя, если ты слышишь вой бомбы, значит, летит мимо, а если не слышишь, значит, прямо в нас" - вот наука детей того времени. В ту ночь все бомбы выли, к счастью, пролетели мимо. И мы остались живы. Утром бомбёжка прекратилась, и очень хотелось посмотреть в окно, но мама не выпускала из-под стола. Когда рассвело, стали кричать на улицах: "Наши пришли!"

Я выглянула в окно и увидела людей на телегах. Уставшие. Измождённые. Грязные. Они стучали в ворота, а дворник не открывала. В последние дни оккупации румыны сбежали из города с тем, что успели наворовать, и город заняли немцы, которые издали указ, чтобы были закрыты все окна, а ворота и двери оставили открытыми. Чтобы легче было истреблять, как это случилось на Маразлиевской. Но наша дворник тётя Валя сказала: "Пусть мене вбьють, но ворота я закрыю!" И закрыла. Но когда пришли наши, она тоже не хотела открывать, якобы это переодетые немцы. Мы все вышли в подъезд и настояли, чтобы она открыла, и она под нашим натиском открыла ворота.

К нам во двор въезжали телеги с солдатами, которые засыпали прямо на ходу, всех их разбирали по квартирам, и у нас на квартире тоже были квартиранты, которым мама наварила мамалыги. А они положили на стол буханку хлеба и горсть сахара - это была неописуемая для детей радость.

Я побежала на Соборную площадь, с утра было холодно и туманно, а к обеду засияло солнце и стало очень тепло. Казалось, вся Одесса собралась: люди смеялись, обнимались, целовались, и мы, дети, нас тоже было много, бегали между этими счастливыми людьми и получали свою долю счастья. И не только... Какой-то солдат дал мне буханку хлеба, и мне пришлось бежать домой, чтобы обрадовать маму.

В сентябре я пошла в школу. Сказали, что будут давать молоко, а у нас даже не было лишней кружки, и здесь выручила дворник, которая одолжила мне кружку, а её украли в школе, за что мама меня сильно отругала. Работая в детском учреждении, я рассказала этот случай из детства, после чего мне сотрудница подарила роскошную чашку. Жаль, что я её не могу вернуть дворнику тёте Вале.

Игрушек у нас никогда не было, что-то делали из тряпок. Когда родилась дочь, я ей стала покупать немецкие куклы (15 штук), дома все смеялись: "Вот что значит не иметь в детстве игрушек!" А сыну покупала много импортных спортивных машинок. И меня никто не мог переубедить, что лучше купить себе халат или туфли, а не покупать игрушки. Им не понять, что значит украденное немцами детство.

Вот я и подошла к тому, из-за чего нахлынули воспоминания. Сейчас все муссируют в СМИ тему памятника "детям войны", который должен стоять на территории 411-й батареи, где во время войны детей никогда не было. Одесса до войны была городом, где вся жизнь протекала в центре: не было посёлка Котовского, районов Таирова и Черёмушек - это были окраины Южной Пальмиры. Дети до войны и после неё играли в центре - на Дерибасовской, Соборной площади, Приморском бульваре, в Горсаду - это были любимые места отдыха детей, кроме моря.

И я думаю: "Зачем тратить баснословные деньги на памятник "детям войны", когда он уже скромно стоит возле Воронцовского дворца и ждёт, когда его увидят в качестве памятника детям войны?!" К 50-летию освобождения Одессы одесский скульптур Михаил Рева стал автором мраморного колодца, в который из чаши (поддерживаемой греческими богинями) капала вода в колодец. К сожалению, недолго капала...

Памятник называется "Время". Он изумителен и по смыслу, и по исполнению. Стоит он на территории детства, где с 1936 года работает городской Дворец детского и юношеского творчества. Лучшего места и памятника не подобрать. Это нам, детям войны, богини капали воду в вёдра, чтобы мы могли выжить. Нужно только облагородить территорию и сделать табличку, к примеру, с надписью: "Греческие богини - одесским детям!" У войны многонациональное лицо, и Одесса - толерантный южный город - яркое тому подтверждение. Уважаемые чиновники, зачем тратить деньги и строить что-то страшное из бетона и камня, когда есть прекрасный мрамор, латунь и чудесное воплощение этого памятника?!

Надеюсь, что меня поддержат многие дети того времени, оккупированной Одессы, мы сможем здесь собираться, любоваться морем с колоннадой, и радоваться, что мы выжили в том аду, в который попали в детстве. Лучшего памятника детям войны и не нужно...

Валентина ГОНЧАРОВА,
библиотекарь Воронцовского дворца.

На фото:
памятник М. Ревы "Время".