Номер 17 (762), 06.05.2005

ЗАПИСКИ ФОТОРЕПОРТЁРА

МИХАИЛ РЫБАК

Огромные железные буквы венчают железные же ворота. Надпись, конечно же, на немецком, на языке "сверхчеловеков".

Главные ворота возвели в Освенциме в 1940 году, когда по приказу Гиммлера юго-восточнее древней польской столицы Кракова оборудовали концлагерь на площади более 500 гектаров. С немецкой педантичностью в образцовом порядке расположили на этой территории 520 длинных деревянных бараков. Даже в середине 60-х оставшиеся бараки и двухрядный забор из колючей проволоки, через которую пропускали ток до 6 тысяч вольт, наводили ужас.

В те жестокие военные годы сразу за воротами ранним утром оркестр узников исполнял бравурные марши для тех, кого гнали на работу, а вечером тот же оркестр встречал изможденных узников весёлыми мелодиями. У главного входа сохранилось кирпичное здание солдатской казармы, перед которой выстраивали заключенных в любую погоду, и по команде "аппель" они должны были стоять навытяжку без головных у6оров. 0днажды "аппель" длился 20 часов без перерыва.

В блоке № 12 (блоке смерти) доктор Клаузер успешно испытывал газ "циклон В", а рядом с этим блоком у каменной стены дни и ночи звучали выстрелы – там расстреливали узников, таким образом навсегда освобождая их от работы и мученического существования. 0днако большинство попадало в газовые камеры, куда людей буквально заталкивали и трамбовали так, что стояли они, прижавшись друг к другу по 40 человек в маленькой клетушке. После того, конечно, как согласно "немецкому порядку" у каждого было изъято всё, что может пригодиться Германии и её народу.

В послевоенные годы несколько бараков были превращены в своеобразный музей с весьма уникальными экспонатами. В одном бараке сохранились многоэтажные нары, в других – оформлены витрины с самыми разными предметами быта и не только... Так, в длинном, стоящем вдоль стены ящике навалом набросаны женские волосы – длинные пряди и заплетенные косы, чёрные и рыжие, каштановые и цвета соломы, белокурые и совсем седые. В общем, 4 тонны волос (это те, что не успели отправить в "фатерланд"), срезанных у 140 тысяч женщин разных возрастов, стран, национальностей. Лагерное начальство продавало женские волосы предприятиям для набивки матрасов по цене всего-то 50 пфеннигов за один килограмм.

В следующих витринах под стёклами – всевозможные очки, пенсне и даже монокли (у кого что было – брали всё, и всё годилось), далее – золотые коронки и целые челюсти (их не успели из-за стремительного наступления советских войск отправить на переплавку), следущая витрина – детские туфельки, босоножки, ботиночки разных цветов, размеров, в том числе и самых маленьких. Далее витрина, где собраны всевозможные щётки – платяные и сапожные, даже кисточки для бритья.

Но это ещё не всё. В отдельном отсеке барака – оригинальные (а точнее, страшные) изделия (поделки) палачей. Вот настольная лампа с абажуром из человеческой кожи – даже татуировка сохранена для конкретизации (а впрочем, возможно, благодаря татуировке кто-нибудь из посетителей музея может узнать жертву – кого-нибудь из близких, знакомых). А вот ещё одна "настольная лампа" – голова совсем малого ребёнка с выколотыми глазами, раскрытым ртом, с вмонтированной внутри лампочкой, от патрона которой через горлышко протянут электрошнур с вилкой. На этом же столе – пепельница из человеческого (судя по размерам, детского) черепа. А вот и плётка, сплетённая из полос человеческой кожи.

Ещё одна группа экспонатов – медные трубы духового оркестра, местами тронутые зеленью, несколько барабанов, на одном из которых натянута дублёная женская кожа, которая, как считали палачи-умельцы, придавала ударному инструменту особое звучание.

Особое место в этом страшном музее занимает крематорий, труба которого в те трагические годы постоянно дымила. Чёрной пастью зияет открытое жерло печи, перед которой застыла навеки тележка, отвозившая трупы в печь. По мере приближения к Освенциму советских войск всё интенсивнее заметали следы своего варварства палачи. Тем не менее остались вдоль забора из колючей проволоки холмы над братскими могилами, и палачам оставалось лишь досадовать на недостаточную производительность печи крематория.

Мы видели помещение псарни, где собаки, которых натравливали на людей, жили в лучших условиях, чем их жертвы. В кирпичном здании, в котором размещалось лагерное начальство, развернули экспозицию рисунков узников-варшавян Шивека и Брандкубера, которые в реалистичных рисунках, сделанных карандашом и углём, сумели передать те страшные эпизоды из жизни узников, которые здравомыслящему человеку трудно себе представить. Правда, со временем обнаружили и немало документальных фотографий, авторами которых были сами палачи, и фотосъёмку они вели исключительно ради удовольствия.

Познакомился я тогда с одним из сотрудников страшного музея, бывшим узником Освенцима Брониславом Бернадским, который показал оставшийся навсегда "сувенир" – выжженный лагерный номер на руке, ибо имён узников лишали в первый же день.

Почти одновременно с нами посетила необычный музей большая группа молодых немцев из ФРГ (в то время было две Германии). Так вот, эти юноши и девушки приехали из Германии Западной. Кто-то из наших, владевший немецким, спросил у этих ребят, каково их впечатление.

— Это коммунистическая пропаганда, – услышали мы в ответ. – Наши отцы и деды такого делать не могли, – и все дружно, не стесняясь даже стоявших рядом двух бывших узников, расхохотались.

Четверть века спустя, будучи в Иерусалиме, я посетил всемирно известный музей Катастрофы. Там среди экспонатов особое место занимает Освенцим, где было уничтожено 4 миллиона человек. Экспонируются там и фотографии, сделанные фашистскими палачами в своё удовольствие. Пожалуй, самая "безобидная" – фотография, на которой изображён немецкий офицер, прижавший дуло пистолета к виску пожилой женщины. На втором плане – трое хохочущих его приятелей: все в форме, с боевыми крестами-наградами. Рядом – увеличенная почти до метра в ширину фотография, от которой всех бросает в дрожь. Главное действующее лицо (герой, если хотите), конечно же, молодой немецкий офицер при погонах и всех регалиях. Ухватив за ножку грудного младенца, он намеревается ударить его головкой о кирпичную стену. Композицию палача дополняет застывшее в ужасе женское лицо (очевидно, матери ребёнка), а на втором плане – опять-таки группа "поддержки" героя. Ещё страшнее подумать, что подобные "фотосувениры" с оккупированных территорий солдаты и офицеры фюрера отправляли домой, видимо и жёнам своим, и матерям.

На чёрной, мраморной плите золотятся буквы на иврите. Наш сопровождающий прочитал, а я затем под диктовку записал в блокнот: "Веникойен, домом лой никойен", что в переводе означает: "Всё прощается, пролившим невинную кровь не простится никогда". А позднее прочитал изречение Адольфа Гитлера: "Совесть – это еврейская выдумка".

На снимке автора: бывший узник Бронислав Бернадский.