Номер 19 (662), 23.05.2003

Игорь ПОТОЦКИЙ

Рассказ

(Продолжение. Начало в № 17.)

2

Баська спит, а я пишу о ней. Под светом ночника. А за окном шумит ночная улица Розье, а Баська, как мне кажется, летит над ней, широко раскинув крылья. Ей, двадцатилетней, совсем не трудно лететь, а ее иссиня-черные волосы летят за ней, а звезды пытаются лететь за этими роскошными волосами, но у них ничего не получается. И только одна комета, сорвавшись с небесной толщи, летит вниз, но при этом выводит поверх звезд имя: БАСЬКА.

Такое начало редактору не понравится. У меня были и другие варианты, но они перегорели в моем воображении, сошли на нет, будто языки пламени, так и не пролившись на бумагу. Я вступаю в спор с редактором, будто он сидит рядом, начинаю злиться, ведь он, воображаемый, цепляется уже к первой фразе: "Баська спит, а я пишу о ней".

Мне и самому не хочется, чтобы Баська спала. Лучше я на место воображаемого редактора посажу Баську. Она спросит: "Долго я спала, а ты меня, противный, не разбудил. – Теперь в ее голосе беспокойство: – Я, наверное, плохо выгляжу" – "Ты выглядишь очаровательно, – успокаиваю я девушку. – С тобой сейчас вот такой, полуодетой, можно идти на бал-маскарад". – "Ты просто, – парирует Баська, – за свою долгую жизнь привык делать комплименты, просто так – по инерции". – "Я их делаю выборочно, – оправдываюсь я, – далеко не всем".

Мне неприятно, что она напомнила мне о том, что она могла быть моей дочерью. И я слышу в ушах осуждающую реплику редактора: "Опять тебя увело в сторону. Да и в повести не выпячивай себя – пиши исключительно только о Басе. Она мне нравится, а ты... сам знаешь".

Хорошо, что она не слышит слов Пал Палыча Кривуна. Он – сносный мужик, к тому же меня печатает, хоть и знает, что я пишу ради собственного удовольствия. А он мне за мое собственное удовольствие платит деньги, при этом постоянно твердит: "Газета приносит одни убытки". Но в Париж он меня все-таки отправил. При этом задание дал расплывчатое – написать о Баське. Будто она – пример для подрастающего поколения. В первую очередь, для дочери Пал Палыча – Елены Кривун, ей недавно, как Баське, двадцать лет исполнилось, но у нее в голове – одни буги-вуги и молодые крутые парни. Я ее как-то спросил: "Что такое крутизна в парнях?" – "Это, – ответила она мне без запинки, – когда они при баксах и авто". А Баське с крутыми парнями плохо. Она их обществу предпочитает книги – Плутарха или Монтеня.

А Баська и вправду проснулась. Заглянула в мою комнату. Осторожно подошла ко мне и спросила: "Как работается?" – "Так себе, – честно ей признаюсь. – На первой странице застрял". – "Поспал бы лучше, – участливо мне советует. – Зачем себя изводишь?" – "Мне в Одессу, – говорю, – черновик привести надо. А иначе меня Пал Палыч съест".

Она неслышно уходит. А я снова начинаю работать. Предложения на бумаге проступают медленно, неизвестно почему, ведь во мне уже, будто набат, отдается улица Розье со всеми ее запутанными зигзагами. На этой улице, знавшей много горя, даже больше, чем весь остальной Париж, вновь звучит "Кадиш" Равеля. Его играет моя бабушка Рахиль и ее тонкие, проворные пальцы мелькают по клавишам рояля, а во мне все путается, да так, что я не могу вывести на бумаге больше ни одного слова. И тут я вспоминаю поэта Клода Берне – седоволосого старца, поклонника вина и красивых женщин. Он советовал мне упиваться жизнью: "Без восхищения солнечным днем слишком быстро наступает старость". А еще, как помнится, он мне поведал одну замечательную историю.

(Продолжение следует.)

Рисунок Николая ДРОННИКОВА (Париж). 1999 г.