Номер 12 (757), 01.04.2005

(Рассказ печатается с сокращениями.)

Едят ли кошки мошек?
Едят ли мошки кошек?

Льюис Кэрролл.

Студенческое общежитие встретило едким запахом дуста, на всех этажах морили клопов. Дуст выедал глаза, но насекомых не трогал. Паразиты выселили меня в частный сектор. Комнату сняли вместе со студентом-москвичом Борисом Подснеговым на улице Дидрихсона. Купили керосинку, сковородку, настольную лампу и в тот же час почувствовали себя настоящими одесситами.

Город переживал послевоенный ренессанс. На Привозе торговали немецким и румынским барахлом, трофейными радиоприемниками, пластинками "Коламбия" и "Одеон" с Лещенко и Вертинским. Уже был открыт старый "Гамбринус". Пол в пивной густо посыпан опилками. Туда то и дело заглядывали оперативники в штатском, искали бандитов. На перекрестках торчали подростки в сшитых на заказ шевиотовых костюмчиках, задирали прохожих. Отмахнешься от такого шкета, рядом, словно из под земли, вырастает амбал: "по какому такому праву маленьких обижаешь?". На улицах часто стреляли. Матросы ремнями с пряжками били милицию, милиция тащила моряков в участок. И все это – под частивший гитарный перебор, под блатные мелодии одесских песен. Было от чего обалдеть. И мы балдели после сухих институтских лекций.

Зато развлекались, как могли. Мы разменивали рубль на мелочь и незаметно швыряли толпе на Дерибасовской под ноги несколько медных монет. Что тут было! Одесситы сталкивались лбами: "простите, это я уронил!", "пардон, вас тут не стояло!". Мы играли в эту игру, пока нам однажды чуть не набили морды.

Вечера проводили у домашнего очага. На нем, то есть, на керосинке, скворчала картошка в большой семейной сковородке, потом пили чай с восхитительно пушистой пеклеванной булкой. В тесте часто попадались запеченные изюминки, и это придавало нашей королевской трапезе волнительную пикантность.

Как-то после ужина послушали мы Би-би-си, комментатора Анатолия Максимовича Гольдберга, потом я сел писать домой, а Борис пошел отмывать сковородку. Вот письмо закончено, конверт надписан и заклеен, надо кинуть в почтовый ящик. Я спускаюсь с нашего второго этажа во двор, отпираю ворота и выхожу на улицу. На Дидрихсона кромешная тьма. Ни звезд, ни луны, ни красного светлячка папиросы. О фонарях нечего и говорить, они давно расстреляны из рогаток местными шкетами. Я вижу только намек на силуэт дома напротив, он еще темнее черной ночи. Тут и быть почтовому ящику, я его зрю только на ощупь. Поднимаю заслонку, хочу засунуть письмо – что-то мешает. Не лезет конверт в щель, мать его за ногу! Ага, оказывается, вот в чем дело: ящик набит до отказа. Видно, тот, кто вывозит почту, несколько дней, как болеет. А может, пьет, собака, если мужик. Lне-то, конечно, без разницы. Но я сразу смекнул, что можно извлечь из переполненного ящика. И тут же вернулся домой за столовым ножом и пинцетом. Пинцета мы не нашли, зато захватили хозяйские шпильки. Работая попеременно этими орудиями, мы вытянули с десяток конвертов и в той же кромешной тьме прокрались назад. Все было тихо.

Мы включили настольную лампу, застелили стол газетой, разожгли керосинку и приготовились к действу. Откуда-то мы знали, как, не оставляя следов, вскрывать конверты, наверное, запомнилось из книг о подвигах революционеров. Надо подержать конверт над струйкой пара, прошептать "сезам, откройся", и все в порядке. А можно не шептать про сезам. Результат будет тот же.

Пока грелся чайник, я сказал для очистки совести:

— Истинные джентльмены не читают чужих писем. – Меня слегка передернуло от собственной фальши, видимо, не был я, отродясь, истинным джентльменом. Борис успокоил:

— Кто сказал, что мы будем читать? Мы будем писать и вписывать!

И мы поднесли первый конверт к струйке пара. Письмо было адресовано заводу художественного литья с просьбой "выделить новый шнековый вал к бытовой мясорубке МБК-47 – взамен утраченного". И подпись: "Заслуженный деятель культуры Б. Зюкин."

— Что значит – "взамен утраченного"? Увели, что ли? Или наскочил на крупную кость?

— Не издевайся, – сказал Борис. – Не видишь, у человека несчастье. Надо ему, заслуженному затейнику, ответить в лучших традициях канцелярской отписки. Обязательно с экскурсом в царскую Россию.

"Уважаемый тов. Зюкин Б. – сочиняли мы, давясь от смеха. - До Великой Октябрьской революции машинная обработка мяса носила кустарный, отсталый характер. Раздробленность животноводства, распыленность скоторесурсов не позволяли приступить к массовому выпуску такой высокопроизводительной мясорубки, как МБК-47. В настоящее время наш завод осваивает новый мясорубильный агрегат МБКА-49. В связи с полной загрузкой производственных мощностей отгрузить шнековал к МБК-47 не представляется возможным. Главный инженер В. Шкандыбин." А я от себя добавил: "Если ты такой вумный и заслуженный, намотай на шнековал свой х..й. С прибором. К сему Иван Жуткин, слесарь-водопроводчик". Получилось грубо, не интеллигентно. Что и требовалось.

Отведя душу, принялись за следующий конверт. Девушка писала родным в деревню под Калугой о том, как рада, что выучилась на маляра-штукатура, что теперь получила койку в общежитии, что ходит в кино, недавно смотрела "Партийный билет", кино старое, но хорошее, артисты хорошо играют. Вскорости соберет посылочку домой, там будут сушки, немного подушечек-конфет, осьмушка g n. Это письмо мы, не тронув, заклеили, как было. Так же поступили и с третьим, оно дышало любовью, и автору было все равно, который год на дворе и в какую эпоху он проживает.

Но вот письмо в "Пионерскую правду". "Дорогая редакция! Пишет тибе Калачёва Оля, ученица 4б класса одеской неполной средней школы. Учусь я хорошо, на 4 и 5. Но наше пионерское звено не носит ни чьего имени. И школа тоже не носит. Мы все очень хочим, что бы носило. Дорогая редакция, присвой, пожалуйста, высокое звание Зои Космодемьянской нашему пионерскому звену. Она Героиня Великой Отечественной Войны. Или какое другое имя, лучше одеское. А то Зоя Космодемьянская настоящая героиня, но не одеситка. Есть одеские герои Великой Октябрьской революции, но они одни евреи. А мы все хочим, что бы как Павлик Морозов..." В общем, дальше понятно. Мы подчеркнули грамматические ошибки и дописали необходимый комментарий.

Споры вызвало напоминание вернуть книги не позже указанного срока. Адрес отправителя – библиотека медицинского института, получатель – неизвестный нам студент с Канатной улицы Виль Дорофеев. В списке зажиленных книг значились "Пороки органов желудочно-кишечного тракта" и "И. В. Сталин. Краткая биография". Проблема состояла в том, чтобы не подставить под возможный удар сотрудниц библиотеки. Поспорив и посовещавшись, мы впаяли в конверт такой текст: "Известный хвостист Дорофеев! "Пороки органов" ты вернешь. И не позже указанного срока. Употреби биографию Сталина на подтирку желудочно-кишечного тракта. С приветом, честные люди России." Мы не претендовали на остроумие. Просто пользовались случаем выплеснуть стихийную злость. Полуграмотно и почти вслепую. Разве мальчики – студенты могли противостоять закоснелым марксистским догмам и государственному вранью?

(Окончание следует.)

Эдгар ЭЛЬЯШЕВ.