Номер 28 (618), 05.07.2002

Игорь ПОТОЦКИЙ

ШЕСТЬ РАССКАЗИКОВ О ПАРИЖЕ

РАССКАЗ № 4

На самой вершине Монмартра меня окликнул мужской, хорошо поставленный голос: "Игорь!" И когда я не отреагировал на этот зов, голос вновь внятно протрубил: "Потоцкий". Я оглянулся и увидел спешащего ко мне Витю Ласкевича.

Ласкевич совсем недавно был актером нашего ТЮЗа. Потом он поехал с театром-студией на какой-то немецкий театральный фестивальчик. И познакомился с француженкой. И у них начался краткосрочный, как все сначала думали, роман, но она, эта француженка, к краткосрочным романам не была готова... Так Ласкевич оказался в Париже. Ему было проще, чем мне: он знал, что осел в этом чудесном городе навсегда, к тому же, он в совершенстве знал французский язык. Он его выучил, чтобы читать в подлиннике Рембо и Аполлинера, но потом оказалось, что благодаря знанию этого языка можно выехать в город, куда попасть мечтают большинство одесситов. Даже на два-три дня... Ласкевич меня спросил: "Как там у вас, в Одессе? – Он все еще не мог поверить, что это я стою рядом с ним. – ТЮЗ еще не закрыли?" – "Действует, – сообщил я. – Все в порядке и на перекурах рассказывают о тебе разные небылицы". – "Заливаешь? – спросил меня Виктор. – За три года все должны были успокоиться". "Слишком мало времени прошло, – я продолжал настаивать на своем. – К тому же такие сказочные истории обычно происходят только на сцене ТЮЗа, а не за ее пределами". – "Такая уж сказочная? – В голосе Ласкевича прозвучали нотки самодовольства. – Вот сказанул!"

Он задал мне сто вопросов и торопил с ответами: он работал гидом в конторе своей жены, и сейчас его ждала группа из двух десятков новозеландцев, которым он показывал Париж. Новозеландцы смотрели на нас злыми глазами: все минуты у них в Париже были расписаны... "Ладно, – сказал мне Ласкевич и протянул свою визитку, – не пропадай". "Постараюсь, – пообещал я. "Приготовь самовар". "Приготовлю, – взволнованным голосом сообщил он мне, словно открыл некую государственную тайну и повторил: "Только не пропадай". Тут он присоединился к своим новозеландцам, а они, показывая, что прощают меня, приветливо помахали мне руками. Женщины улыбнулись, словно предлагали посетить Новую Зеландию. А я им прокричал: "Виват Новой Зеландии!" И все они растворились в густой нелюбопытной толпе.

Я рассказал об этой встрече Баське, Селин Маларже, Сержу Канторовичу и Николаю Дронникову. "Ты был рад встрече, – спросил меня Канторович нетерпеливо. – Не позавидовал Ласкевичу?" "Ничего в Одессе не изменилось без него, – мне не хотелось впрямую ответить на вопрос Канторовича. – Только вот электричество стали иногда отключать". Канторович продолжал меня сверлить своим взглядом, говорящим: так ли ты хотел мне ответить? Я, сделав равнодушным выражение лица, передергиваю плечами, что должно означать: понимай, как знаешь.

Теперь я вспоминаю, что Баська посмотрела на меня глазами затравленного зверька, но потом, пересилив свое настроение, взмахнула, будто дирижер, тонкими руками и выдохнула: "На нас сейчас смотрит Париж".

На самом-то деле Парижу не было никакого до нас дела. А Баська достала из сумки коробку с шоколадными конфетами и принялась меня угощать. Я ей сказал, что конфеты и пирожные очень любил поэт Осип Мандельштам. И объяснил, каким замечательным он был поэтом. Но она, хитрая, это и без меня знала. И повела меня на улочку Сорбонны, где жил Мандельштам еще до революции. И на этом доме удачным пятном красовалась мемориальная доска с надписью, что здесь жил русский поэт Мандельштам.

Я уже знал, что эту доску сотворил бывший киевлянин, потом питерец, а затем парижанин Борис Лежен. Этот Лежен учился в Питере в одно время с Сашей Токаревым, прославленным нашим скульптором. Одессу украсили его Пушкин, Утесов, атаман Головатый. И для Парижа он готов сделать статую Мандельштама, но из мэрии пока заказа не поступило.

Тут я закрыл глаза и увидел, как Лежен и Токарев прогуливаются по Питеру и до хрипоты спорят о предназначении искусства в нашем суетном мире, но каждый остается при своем мнении. Оба они гривасты, лобасты и упрямы, как быки. Но это пока друг от друга скрывают.

Рисунок Николая ДРОННИКОВА (Париж).