Номер 10 (600), 01.03.2002

И. МИХАЙЛОВ

ТАЙНА ДОМА НА СОФИЕВСКОЙ

15. Шкатулка княгини Нарышкиной

Иоанн был готов к тому, чтобы предъявить доказательства. Его удивило другое: Воронцов сохранял поразительное присутствие духа, услыхав от совершенно неизвестного простолюдина сообщение о том, что бывший император жив и здоров, тогда как прошло четыре года с тех пор, как официально было объявлено о его скоропостижной смерти. "Значит, – решил про себя Иоанн, – граф знает об этой тайне царствующей династии либо догадывается о ней".

Михаил Семенович, не меняя выражения лица, смотрел на Иоанна, который в это время разворачивал шкатулку, еще вчера хранившуюся в тайнике дома на Софиевской.

Когда Воронцов увидел шкатулку, то неожиданно для Иоанна, воскликнул: "Как она у Вас оказалась?!" Взглянув на губернатора, Иоанн понял, что самообладание оставило его: глаза лихорадочно блестели, румянец покрыл бледные щеки, широкий лоб прорезали морщины, руки заметно дрожали.

Иоанну пришлось рассказать Воронцову о посещении дома-усадьбы семьи Нарышкиных и о тайнике в гроте. Михаил Семенович о причине своего волнения ничего никому не говорил. Однако мне стало известно об истории этой уникальной вещи из дневника Остен-Сакена. Запись была сделана в мае 1865 года. Дмитрий Ерофеевич вспоминает: "...прошло полвека с той поры, как русские отряды вошли в Париж победителями. Мы все были молоды и счастливы нашей викторией... Государь назначил графа Воронцова командующим русскими войсками в Париже. Всюду ликование. Тиран низвержен...

Однажды поздно вечером, во время праздничных торжеств, граф Михаил Семенович, проезжая по улице, заметил, как пьяный прусский офицер грубо ведет себя по отношению к одной особе. Командующий остановился, слез с коня и приказал арестовать обидчика. Честь юной девицы была спасена. Парижане кричали: "Vivat!"

Спасенная оказалась премиленькой курсисткой. Вскоре родители этой девицы пригласили графа в гости. Отец мадемуазель, богатый негоциант, подарил генералу Воронцову шкатулку из редкого африканского дерева, инкрустированного драгоценными камнями.

Среди офицеров поговаривали, будто командующий влюбился в эту мадемуазель... В Париж прибыл Государь, и на балу увидел спасенную графом от бесчестия девицу. Е.И.В. с нею все время танцевать изволил..."

К сожалению, в дневнике Остен-Сакена больше ни слова об этой любопытной истории. Возможно, Дмитрий Ерофеевич таким образом щадил память об императоре Александре I, не желая ворошить его не очень красивое поведение. Может быть, составитель дневника не знал всей правды и поэтому не стал пересказывать очередные салонные сплетни.

Тем не менее в одном из писем Федора Кузьмина, адресованного графу Остен-Сакену, была расшифрована развязка этого царского флирта.

Возвратимся вновь в то далекое время. Итак, тридцатитрехлетний Воронцов тяжело переживает вмешательство императора в его амурные похождения, хотя не исключено, что генерал русской армии серьезно влюбился в прекрасную француженку. Между соперниками произошло весьма нелицеприятное объяснение. Все знали страсть Александра I "отбивать" красивых женщин у их мужей, женихов, возлюбленных.

Гордый Воронцов не мог простить императору его августейшую бестактность. И вот, в 1820 году, когда отношение царя к Марии Нарышкиной стали известны всей России, граф Воронцов, бывая в столице, стал открыто ухаживать за очаровательной княгиней и на день рождения подарил ей этот очень ценный парижский сувенир. Внутри шкатулки по заказу Михаила Семеновича лучший петербургский ювелир малюсенькими золотыми буковками написал: "Верю. Надеюсь. Люблю".

Марии Антоновне подарок пришелся по душе, хотя особое внимание графа к своей персоне она серьезно не воспринимала. В то же время в подаренной им шкатулке Нарышкина хранила самые дорогие для нее вещи. Так, в ней были припрятаны некоторые письма самого Александра I и кольцо с бриллиантом, которое царь приподнес своей любовнице, когда она родила ему дочь.

Еще одна интересная деталь: кольцо было изготовлено по специальному заказу императора у известного амстердамского ювелира, внутри которого была выгравированна микроскопическая надпись на древнееврейском языке из Священного Писания.

О драгоценном подарке княгине стало быстро известно в петербургском высшем свете; к тому времени пересуды относительно их отношений давно закончились, но надпись на кольце вновь вызвала интерес у престарелых великосветских дам, спрашивавших друг у друга: "Что бы это значило?"

Перед отъездом на Святую землю Мария Антоновна оставила свои реликвии на хранение в одесском доме Нарышкиных. Из дневника Остен-Сакена известно, что Александр, пребывая какое-то время в городской усадьбе Нарышкиных, уже знал о том, что Мария Антоновна спрятала его подарки в подземный тайник, Дмитрий Ерофеевич об этом так писал: "...Он был приятно удивлен, дознавшись о своих письмах. Княгиня их сохранила. В них – Его признания в любви и верности. Он считал: княгиня Мария обязательно уничтожит свидетельства Его страсти и эгоизма, любви и безразличия..."

...Когда во время продолжительных бесед с пленником, "старший" спросил, каким образом можно будет доказать членам императорской фамилии, что он действительно находится в руках греческой организации, Александр тут же вспомнил о шкатулке. Не исключено, что бывший венценосец преднамеренно указал на эти совершенно неоспоримые доказательства, хотя никаких письменных свидетельств об этом у нас не имеется. Можно лишь предположить: Александру сообщили "цепочку" связи. Это – "старший", затем – Имеракис, который сыграет ключевую роль в этом спектакле. Капитан "Спасителя" пойдет в Одессу, взяв на борт Иоанна. А раз так, по-видимому, решил Александр, – он непременно встретиться с графом Воронцовым. Уж кто-кто, а Михаил Семенович должен хорошо помнить шкатулку и все, что с ней было связано. Вот так мог рассуждать недавний монарх, хотя он был в состоянии предложить другие варианты. Например, написать письмо своему брату, Николаю I. Но это было бы опрометчиво. Вот почему почти для всех подданных империи Александр I – мертв; кроме того, всегда, при желании, можно объявить письмо искусной подделкой.

Вновь вернемся в кабинет генерал-губернатора Новороссии. Воронцов теперь не скрывал своего волнения. Он долго смотрел на шкатулку, видно, припоминая далекий 1833 год, а возможно, лишь мимолетное увлечение. Кто из мужчин не испытал такое чувство, порой оставлявшее глубокий след на всю жизнь?

"Сударь, – обратился граф к Иоанну, – правдивость Ваших слов у меня лично сомнений не вызывает. Но я вынужден арестовать Вас как сопричастного к злостному преступлению. Вы и Ваши сообщники будете содержаться под стражей вплоть до Высочайшего решения".

Через два дня из Одессы в Петербург срочно отбыл губернаторский чиновник по особым поручениям с письмом для Николая I. Посланец Воронцова прибыл в столицу 14 декабря. В приемной императора, как всегда, много посетителей. Князь Меньшиков, знавший чиновника лично, обещал помочь.

Император был занят, обсуждая с Нессельроде последние мировые события. Министр иностранных дел пришел на доклад к Николаю I с доброй вестью: Великобритания, а вслед за нею и Франция, готовы поддержать идею Его Императорского Величества, Николай повеселел; щелчок по длинному султанскому носу как раз кстати. Поучая Карла Васильевича, император в какой раз повторял: "Турция – "больной человек": вроде, и не умер, но и не жилец..."

В этот самый момент в кабинет без доклада вошел князь Меньшиков. Он приблизился к императору и тихо произнес: "От графа Воронцова, по важному делу".

(Продолжение следует.)