Номер 06 (751), 18.02.2005

К ГОДОВЩИНЕ СМЕРТИ А.С. ПУШКИНА

"Снег, черные прутья деревец, двое черных людей проводят третьего, под мышки, к саням – а еще один, другой, спиной отходит. Уводимый – Пушкин, отходящий – Дантес. Дантес вызвал Пушкина на дуэль, то есть заманил его на снег и там, между черных безлистых деревец, убил..." Так описывает Марина Цветаева свое детское восприятие висевшей в спальне матери картины Наумова "Дуэль"...

Пушкин смертельно ранен Дантесом около пяти часов вечера 27 января. Он проживет после ранения сорок шесть часов. Почти все это время он в сознании. Близкие видят его умирающим, он прощается с ними мужественно и просто, как жил.

Его тело находится дома, на Мойке, около полутора суток. Молва о его смерти распространяется по городу быстро. Жуковский пишет, что, "конечно, более 10000 человек приходило взглянуть" на мертвого Пушкина. Другой свидетель утверждает, что "в один день приходило на поклонение его гробу 32000 человек". Третий пишет, что "со времени смерти Пушкина и до перенесения его праха в церковь в его доме перебывало до 50000 лиц всех состояний". Четвертый говорит, что "народ туда валил толпами"; пятый – что "толпа публики стеною стояла против окон" квартиры Пушкина.

Видя происходящее, правительство вмешивается в события. Вдова Пушкина рассылает приглашения на отпевание тела покойного в соборе при Адмиралтействе 1 февраля. Полиция внезапно приказывает вынести тело в полночь с 30 на 31 января, и притом в другую – Конюшенную церковь. Вынос совершается тайком, в полной темноте. Запрещено жечь факелы. Но по соседним дворам и на улицах расставлены военные пикеты. Снуют переодетые шпионы. Целая толпа штаб— и обер-офицеров жандармерии во главе с начальником штаба корпусов жандармов наполняет дом и присутствует при выносе. К проводам допущены родные и не более десяти-двенадцати ближайших друзей Пушкина... по особому списку. "Нас оцепили, – жалуется Жуковский самому шефу жандармов, – и мы, так сказать, под стражей проводили тело до церкви".

Но полицейская хитрость плохо удается. 1 февраля среди людей, собравшихся у Адмиралтейства, спешивших туда или пришедших к дому покойного на Мойке, молниеносно разносится слух об обмане, и народ устремляется на Конюшенную площадь. Эти три точки города находятся близко друг к другу, от дома на Мойке до Конюшенной площади – два шага. Пока идет отпевание, площадь переполняется людьми. Народ стоит на улицах, ведущих к ней, и на набережных Мойки, и в домах. В церковь не пропускают. Через полицейские цепи невозможно пробраться. И все же, когда гроб переносят из церкви на соседний двор, в подвал, где покойному предназначено ожидать дальнейшей участи, и процессия на минуту показывается на площади, – преграды не выдерживают, и толпа едва не сминает несущих гроб.

Тело Пушкина стоит в подвале на Конюшенной площади двое с половиной суток. Открытого доступа к нему за это время нет. В глухую полночь с 3 на 4 февраля гроб, заколоченный в ящик, отправляют на почтовых, под охраной жандарма, прочь из Петербурга, для погребения в далеком Святогорском монастыре.

Гроб везут с подорожной, на перекладных. Это значит, что на почтовых дворах наспех перепрягают курьерских лошадей и, нимало не мешкая, мчат дальше. Друг Пушкина, назначенный царем сопровождать его тело к месту погребения, Александр Тургенев, в своих потрясающих свидетельских описаниях последнего пути поэта выражается так: "За нами прискакал и гроб в седьмом часу вечера". Или: "Повстречали тело на дороге, которое скакало, в монастырь".

Да, было так. Тело Пушкина "скакало" по петербургским и псковским снежным равнинам дальше, дальше от столицы, в глушь, без остановок и проволочек, и впереди него неслись чиновные курьеры правительства, чтобы предупредить местные власти о воле государя императора: воспретить "всякое особенное изъявление, всякую встречу, одним словом, всякую церемонию", при следовании гроба. С самим погребением спешили так, что могилу начали копать с вечера, а так как почва глубоко промерзла, рыли ночь напролет, и поутру, на рассвете 6 февраля, предали Пушкина земле.

И даже в этом уединении на далеком монастырском кладбище, и в такой ранний час, когда, казалось, все произошло украдкой и уж никто не мог видеть похорон, кроме крестьян из Михайловского, рывших могилу, да монахов, отпевавших в церкви тело, – и тогда присутствовал и следил за всем совершавшимся прибывший с гробом жандарм.

В "Отчете о действиях корпуса жандармов за 1837 год", в этом поразительном документе, принадлежащем истории, жандармерия по-солдатски точно сформулировала политику правительства в деле с похоронами Пушкина. Установив, что "Пушкин соединял в себе два единых существа: он был великий поэт и великий либерал, ненавистник всякой власти", жандармы далее пишут:

"Сообразно сим двум свойствам Пушкина, образовался и круг его приверженцев. Он состоял из литераторов и всех либералов нашего общества. И те и другие приняли живейшее, самое пламенное участие в смерти Пушкина; собрание писателей при теле было самое необыкновенное; отпевание намеревались делать торжественное, многие располагали следовать за гробом до самого места погребения в Псковской губернии; наконец, дошли слухи, что будто в самом Пскове предполагалось выпрячь лошадей и везти гроб людьми, приготовив к этому жителей Пскова. – Мудрено было решить, не относились ли все эти почести более к Пушкину-либералу, нежели к Пушкину-поэту. – В сем недоумении и имея в виду отзывы многих благомыслящих людей, что подобное, как бы народное изъявление скорби о смерти Пушкина представляет некоторым образом неприличную картину торжества либералов, – высшее наблюдение признало своей обязанностью мерами негласными устранить все почести, что и было исполнено".

Итак, дело дошло как бы до народного изъявления чувств, и тут властям уже нельзя было дремать – паническими действиями своими относительно погребения Пушкина они не ограничились. Печать оказалась натуго связанной по рукам. Цензура не пропускала никаких серьезных статей или сердечных некрологов о погибшем поэте.

Краевский напечатал о смерти Пушкина короткое траурное объявление, начинавшееся словами, которые позже стали повторяться всей Россией: "Солнце нашей поэзии закатилось!" (Текст объявления ранее считался принадлежащим А.А. Краевскому. Теперь установлено, что действительным автором его был В.Ф. Одоевский.). В объявлении было сказано, что "Пушкин скончался... в середине своего великого поприща", и поэт был назван "нашей народной славой".

Немедленно после выхода газеты попечитель С.-Петербургского учебного округа, когда-то высмеянный пушкинской эпиграммой князь Дундуков-Корсаков, пригласил к себе Краевского и от имени министра просвещения объявил ему выговор:

— "Солнце поэзии"! Помилуйте, за что такая честь? "Пушкин скончался... в середине своего великого поприща"! Какое это такое поприще? Сергей Семенович (министр Уваров) именно заметил: разве Пущкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж?! Наконец, он умер без малого сорока лет? Писать стишки не значит еще, как выразился Сергей Семенович, проходить великое поприще!..

В часы, когда Пушкин боролся со смертью и мучился от боли, светское общество атаковывало нидерландское посольство, выражая Дантесу свое удовольствие по поводу того, что он счастливо отделался от дуэли нетяжелым ранением.

Феликс КАМЕНЕЦКИЙ.