Номер 05 (801), 10.02.2006

К 175-летию со дня рождения Н.С. Лескова (1831-1895)

Есть книги, которых нельзя не перечитать заново, как только возьмешь их в руки. К ним принадлежит и знаменитый "Левша" Николая Лескова – "Сказ о тульском косом левше и о стальной блохе". Лесков – писатель замедленной временем судьбы. Его жизнь представляет собой непрестанную битву за право художника на свой голос, на глубинный народный язык, положенный затем в основу того своеобычного литературного стиля, который становится знаменем писателя. Лесков был настоящим ратоборцем за свой стиль, внутренне нераздельный, слитый во всех частностях с глубоким содержанием творчества.

Читателя Лесков завоевал не сразу, но гораздо раньше, чем пришло признание литературной общественностью таланта и заслуг писателя перед литературой. Лесков умер с чувством горечи от недостатка того признания, которое он заслуживал, и, однако, убежденный, что сделал для русской культуры то, к чему был призван и что время оценит его труд по достоинству. В этом он не ошибся.

Литературоведение все ярче выделяет из наследия писателя поэтических его созданий – "Тупейного художника", "Очарованного странника", "Мелочей архирейской жизни", "Левши".

Богатство и сложность лесковского стиля – виртуозность его ритмики, словесный орнамемт, подлинная народность речи, наряду с игрой и новаторскими изысками языка, дьявольская музыкальность слова, комбинация, идущая от "житий", указов и хроник, – все это неисчерпаемо по разнообразию и дает удивительный материал, чтобы говорить о "поэтике" оригинальнейшего художника слова.

Лескова любил Лев Толстой, им восторгался Горький. Это два различных подхода к одному явлению искусства. Это явление настолько многогранно, что, рассмотренное в разных ракурсах, оно никогда не покажется бедным, а будет щедро питать и мысль и чувства.

В превосходной монографии "Жизнь Николая Лескова", написанной его сыном Андреем Лесковым, автор обращает внимание на одно житейское пристрастие Лескова: он имел склонность к собирательству: то покупал древние иконы, то коллекционировал часы, камни и другие предметы. "Ценно в этой "слабости увлекаться", – пишет биограф, – было не то, сколько было собрано тех или других предметов, а то, что каждое временное увлечение давало литературные плоды".

Интересу Лескова к оружейничеству и собиранию русского оружия русская литература и обязана чудесным сказом о тульском "Левше", подковавшем английскую блоху.

Книгу эту не раз иллюстрировали художники, и среди графических воплощений лесковских героев, столь исключительных, метко выхваченных из народных былинок, красочных и глубоких, есть очень удачные, смелые, иногда потешные, часто злые и острые.

Но в издании сказа с иллюстрациями Н.В. Кузьмина мы получили выдающиеся по мастерству, можно сказать, конгениальные рисунки в красках.

С наслаждением рассматривая рисунки, дивишься тому, как точно художник ухватил и передал самый дух лесковского шедевра – это сочетание насмешливого с грустным, явного со скрытым, эту пропасть между действительностью и сказкой, а в то же время их слитное единство.

Вся эта утонченная игра Лескова, который словом и поворотом слова дает почувствовать свою любовь к "величайшему гению" с утраченным для потомства именем, и горькую свою злобу на несчастье русской народной судьбы, и язвительность по адресу всего "высокопоставленного" или "цивилизованного", – вся эта игра словом подхвачена и пересказана пером рисовальщика, красками художника.

Замечателен Платов! И главное – характер его удивительно полон движения, и он весь живет: и там, где смеется, и где плачет, сердится, злится, спит и действует, и доживает век, получив "полную пуплекцию". И как он изумительно ест глазами императора, сохраняя дистанцию, и, трепеща, мужественно рассуждая!

Оба брата, императоры Александр и Николай, отлично разгаданы, – очень разные, а вроде бы и схожи. Но Николай разработан едва ли меньше Платова: он выражает свою эпоху, "объемлет" ее собою, как сосуд. Хохот его прямо слышен, и счастлив тот, кому не приходилось ему подхохатывать.

Туляки трогательны. Образ Левши простой, не карикатурный, а добрый и проникновенный. Это – портрет народного типа, каким его мыслил Лесков: русский человек вдумчивой мысли, нежной души и, конечно, мечтатель. Чудесно сидит он на сундучке с думой: "Где наша Россия?.."

Феликс КАМЕНЕЦКИЙ.