Номер 48 (944), 19.12.2008

(Продолжение. Начало см. "ПФ",
№  6, 16-16, 21-23, 34- 35, 38, 40.)

XXIV.

Предыдущие главы пролистали одесский календарь зимы- весны-осени-1918. Эта пора успела вместить в себя тревожнейшую паузу между октябрьским восстанием в Питере и январским в Одессе. Провозглашение Одесской республики. Создание и первые решительные шаги правительства города - Совета народных комиссаров Одессы во главе с Петром Старостиным. Приход в Одессу австро-германский войск, соответственно, эвакуация партийных и советских органов, уход их представителей в подполье. Трагическую смерть Старостина и связанное с ней, до сих пор непонятное, исчезновение золотого запаса Одессы...

Вот тогда, напомню, часть молодых демократов из ССРМ - Союза социалистической рабочей молодёжи Одессы - последовала за старшими товарищами в двух основных направлениях эпохи - на фронт и в подполье. Сей акт и день, а не торжественный московский форум (что, конечно, ближе сердцам вчерашних аппаратчиков идеологии) и следует считать моментом рождением нашей комсомолии. По крайней мере, в этом убеждён автор.

В предыдущих главах восстановлены некоторые подробности этого рождения "в пламени, в пороховом дыму". В конце 2008 года попробуем напоследок ещё раз заглянуть туда, за 90- летний горизонт, проститься с 1918-м и его героями...

Итак, с весны в Одессе устроились "тевтоны". Их торжественно и гостеприимно приняли отцы одесской демократии, городской бомонд, интеллигенция. И листовка о недавних их призывах уничтожать немцев - вплоть до вступления в Берлин - этими передовыми гражданами признавалось обычной большевистской бестактностью. Но одесситы, не потерявшие головы, восприняли прокламацию еще и как свидетельство - не вся парторганизация эвакуировалась...

Листовка называлась газетой подполья "Голос революции". Её редактировали старые революционеры Кин и Немчин - в частных типографиях на Ланжероновской, Успенской и Гаванной. Хозяев, вообще говоря, мало интересовала идеология публикаций. Некий заказчик платил деньги и получал товар в виде тиража. Вот, собственно, и всё. Несколько напоминает наше демократическое время, не так ли?

Впрочем, на всякий случай подполье меняло название малотиражек: "Революционный голос", "Голос пролетария", "Коммунист". Меньшевистские и эсеровские газеты, при немцах и гетмане выходившие вполне легально, публиковали испепеляющие рецензии на эти выступления - делали им яркую рекламу. Именно она в конце концов привлекла нездоровое внимание местной и австро-германской администраций. И хозяева типографий, скрепя сердце, вынужденно отказали заказчикам из подполья.

Пришлось главе обкома Николаю Ласточкину раскошелиться. И в катакомбах появилась нелегальная типография, для покупки которой свернули программу подкупа должностных лиц города - правда, временно. Первые сотрудники катакомбной типографии - Г. Венгржановский, Г. Яковер, П. Питерский, Л. Бураков, М. Гарин. Последний, как и все они, прошел огонь и воду, и медные трубы. Но дожил до наших дней. И в 1970-х, на Большом Фонтане, немало поведал мне, корреспонденту "Комсомольской искры", о делах давно минувших дней. Тогда он был ещё и связным между типографией и секретарём подпольного обкома Еленой Соколовской. Она приобщила комсомольца к работе Инколлегии. О которой - позднее. А ответсекретарём и душой газеты была С. Яновская, впоследствии выдающийся учёный- математик.

Вообще говоря, вопреки обвинению в жлобстве, культурный уровень одесского подполья был довольно высок. В дальнейшем газета издавалась на немецком, а с приходом Антанты - на французском, английском, румынском, польском и греческом языках.

В начале ноября по Одессе поползли слухи о беспорядках в Германии. Подполье первым получило точную информацию. 10 или 11 ноября Голубенко читал шифровку из Москвы за подписью самого замнаркомвоена. Склянский предупреждал об эвакуации немцев и возможности в "пересменку" захвата власти контрреволюционными силами. И требовал ещё до ухода австро- германских войск легализовать аппарат Совета в Одессе. Для вдохновения сообщалось также о движении советских войск в нашем, юго-западном направлении. И об активизации повстанческого движения на Украине.

Между прочим, эти военные операции наркомвоен Республики Труда засекретил строжайше. Официально о движении советских частей в сторону суверенной Украины (СССР ведь ещё не было) вообще ничего не говорилось. Просто приказом Троцкого от 17 ноября образовался Реввоенсовет... Курского стратегического направления. Командующий - Антонов-Овсеенко, члены РВС Сталин и Затонский. Их соединение официально называлось так: особая армия Курского направления.

XXV.

Даже одессит начала XXI столетия, уже утрачивающий способность удивляться, всё же согласится: в такой круговерти, которая началась после ноябрьской революции в Германии, у кого хочешь голова циркулем пойдет. А тут еще и Антанта обрадовалась: окончательно запутала дело, подарив десанты черноморским портам. 23 ноября англичане и французы появились на новороссийском рейде, 25 высадились в Севастополе. Наконец, 27 числа - в родной нашей Одессе. Восторг местной публики при виде европейских воинов (в числе которых были смуглые греки и даже почему-то чернокожие сенегальцы) прекрасно схвачен нашим земляком Львом Славиным в знаменитой "Интервенции".

Само собой, в популярной пьесе действуют вымышленные герои. К сожалению, куда менее популярны реальные личности, связанные в тот период с нашим городом. Само собой, не прозвучали имена эти и при недавних торжествах 90-летия комсомола.

Жаль, незнаком я с теми, кто сегодня живёт-поживает в одесском доме №  14 по Купальному переулку (бывш. дом №  12 по переулку Стурдзовскому). А между тем, это - исторические координаты. И кто знает, может быть, хоть кого-нибудь из них заинтересует информация: 90 лет назад проживала там некая девица по имени Дора. И по фамилии Камергородская. На мемориальной доске (Преображенская улица, фасад Одесского городского управления ГУМВД), эта фамилия не указана. Потому что по "Процессу семнадцати" получила её носительница не петлю, а восемь лет каторги. Обратите внимание, там, после пофамильного списка казнённых комсомольцев, сказано: "Остальные восемь товарищей приговорены к вечной каторге". Это - ошибка, ребята получили разные сроки. И вскоре были освобождены конниками Котовского.

Но это всё потом, зимой 1920-го. А тогда... В предыдущих главах я уже докладывал Вам об уходе в восемнадцатом группы членов мирного культурно-просветительского и общедемократического ССРМ (Союза Социалистической Рабочей Молодёжи Одессы) в подполье. Для создания союза коммунистического. Ещё не будучи мастерами конспирации, они хранили нелегальную литературу у Камергородской дома, по указанному адресу. А получали опасный сей товар тогда, поздней осенью и в предзимье 1918-го, на Торговой улице, под стеклянной крышей Нового рынка. Там, среди лавок и магазинчиков, имелась точка "Табак". И хозяином числился некто по фамилии Зелёный. За прилавком и у кассы восседали две прелестницы-одесситки: обе - Сони. Невестка господина Зелёного Софья Котляр и ее подружка Софья Кравцова. В рыночных кругах они считались приличными и высококультурными девушками. Во всяком случае, прохожим ухарям тут быстро объясняли - мол, нечего ловить. Но даже и господин Зелёный толком не знал, что первые комсомолки Одессы, они - по паролю - выдавали и принимали нелегальную литературу.

XXVI.

Прежде всего, газету "Коммунист", орган Одесского губкома. И разнообразные - по тому или иному поводу - обращения к солдатам и матросам интервентов. Между прочим, на французском, немецком и английском языках. И даже... марксов "Коммунистический манифест" в одесском издании. Всё это получалось девушками лично - на Пересыпи, в доме №  51-53 по Московской улице. Номер квартиры автору установить не удалось. Но знаю точно: она находилась на первом этаже. А семья, в которой в 1907 году родился мой отец, проживала на втором. Может быть, и сей случайный факт определил пожизненный интерес автора к теме-идее.

Из письма Доры Камергородской: "Корзинка, которая Вас так заинтересовала, на деле, была самой обыкновенной. И не было в ней никакого двойного дна. Была у меня тогда подруга Маруся Ювко. В списке одесской подпольной организации молодёжи наши фамилии значились рядом. Я - под номером семь, она восьмая. Отлично помню, когда встал вопрос о таре для переноса литературы, я и Маруся купили две совершенно одинаковые корзинки. В них мы возили нелегальщину и по Одессе, и в Херсон, Николаев, Елисаветград. Вы, конечно, представляете, сколько всего было с тех пор. Вот и Маруси нет. Да почти никого из старых товарищей не осталось. А одна из наших корзинок сохранилась. Правда, без ручки и крышки. В пятьдесят седьмом, когда мы после двадцати лет разлуки вновь оказались в Москве, меня посетил сотрудник Одесского краеведческого музея. И я отдала ему эту революционную реликвию. Корзинку я лично видела в шестьдесят восьмом, когда Одесский обком комсомола пригласил нас, организаторов городской комсомольской организации, на встречу в связи с полувековым юбилеем ВЛКСМ. Она находилась в музейной экспозиции, посвященной периоду гражданской войны и интервенции, как исполнительница опаснейших поручений революции".

В прежних главах я поминал чаще других имя И.Э. Южного- Горенюка. Начальник Одесской подпольной партийной контрразведки в гражданскую, один из первых одесских чекистов, он в дальнейшем по праву считался великим знатоком этого исторического сектора. И соответственно, главным консультантом подобных материалов. Предмет особой моей гордости - хорошее с ним знакомство, личное общение и переписка.

Само собой, Южный - его псевдоним. И достался ему ровно девяносто лет назад. При первой же личной встрече, зная - о чём говорить, но не зная - с чего начать, я попросил объяснить историю подпольной этой клички. И. Э. Горенюк еще с лета 1918 года возглавлял разведку подполья. Коренной одессит, пересыпьчанин, он знал город, как свои пять пальцев. И был авторитетом у соцмоловцев, в организации которых был заметен еще год назад, летом 1917-го.

Оно, конечно, оставлять в руководстве подполья известного молодого большевика - штука, по меньшей мере, странная. Но не забудем: между Январским восстанием, давшим в Одессе власть советам, и мартовским приходом немцев, времени-опыта - всего ничего. Впопыхах сделано было много чепухи.

Сотрудников разведки он подбирал исключительно из левого крыла ССРМ, уже ушедших в подпол (уход из дома, из семьи, иногда - и с проклятиями последней) с липовыми "ксивами" и самыми неопределёнными перспективами. Городская разведка подчинялась областной. На конспиративной встрече её руководитель, хорошо знакомый Горенюку еще по штабу одесской Красной гвардии, представился, как Северный. "Ну, что же, в таком случае я - Южный!" - вспоминал с улыбкой мой собеседник. Так мимолётно, при случайных обстоятельствах, родилась вторая часть его фамилии, вошедшей в историю партии и комсомола.

Город был разбит на районы, в каждом действовала пятёрка Южного. Конспирация, вспоминал он, была жесточайшая, каждый из пятерых знал только командира. Глава подполья Николай Голубенко купил на Ришельевской и вручил Южному роскошный, золотом тисненый альбом "План Одессы" с восьмью цветными картами на ткани. На них появились некие туристские пометки... Элегантный молодой человек, "инженер-механик", Южный снимал приличную квартиру на Дерибасовской, над знаменитой фотостудией Бернарди. Сам Бернарди и его лояльная к немцам супруга мадам Якоби были довольны влиянием Южного на их сыночка. Где им было знать, что этот малый, пасынок Бернарди - агент Южного Юзеф, командир пятёрки.

Сведения о гарнизоне, дислокации частей и их реальной боеспособности приходили из разных источников. Немецкие офицеры кануна революции в Германии были не так уж замкнуты, высокомерны и аккуратны: агенты Южного - официанты ресторанов и кафе приносили исчерпывающие материалы. Комсомольцы посещали полицейские участки и тюрьму - в виде родственников случайно арестованных одесситов. И разведка к зиме имела данные о репрессивном аппарате города. Рабочий маслобойного завода Илья Тартаковский возглавил "Паспортный отдел" - там готовили липовые документы. Подпольный обком имел солидный запас соответствующих бланков.

Оно, конечно, не обошлось без контактов с дореволюционными "специалистами" с Молдаванки. Но грех этот считался пустяшным. "Голубенко смеялся - мол, отмолим его после победы!", - вспоминал И. Э. Южный-Горенюк. Паспортники располагали и комплектами печатей-штампов, и специальными красителям. Люди Тартаковского увлеклись этим делом. Сам он даже собирался - по выходе из подполья - заняться этим официально и профессионально. Не вышло. Повесили его. И еще троих - на Ярмарочной площади.

(Окончание в следующем номере.)

Ким КАНЕВСКИЙ.