Номер 38 (1034), 1.10.2010

(Продолжение.
Начало в № № 4, 5, 7, 12, 13, 28, 30, 32, 37.)

24.

Убедившись в том, что "красная" победа - всерьёз и надолго, творческая интеллигенция скорректировала условия "социального заказа", не дожидаясь его поступления сверху. И к моменту, когда он прозвучал внятно и определённо (единые Союзы художников, писателей, композиторов, архитекторов, журналистов, их дружба с чекистами), уже были созданы разнообразные, в том числе и яркие, талантливые произведения о глупых и жестоких белогвардейцах, о жадных и коварных интервентах, об их пособниках - кулаках и гнилых интеллигентах. Уже существовал задел этого направления. И граф Толстой Алексей Николаевич (по одной версии поиздержавшийся в эмиграции, по другой - выполнив чекистскую задачу, а по третьей - вообще в силу загадочности славянской своей души) привёз из белой эмиграции рукопись романа о страданиях интеллигенции под гнётом большевизма - быстро перелицовывал его под советский стандарт. Читай "Хождение по мукам".

Разумеется, во все времена жили трезвые наблюдательные наши сограждане, понимающие, что идеализация кого бы то ни было в революции и гражданской войне (а в тайной полиции - в особенности) есть чушь. И чушь небезобидная. Но очень скоро, в том числе и с помощью ЧК, атмосфера в стране исключила подобную трезвость. И всего-то через пять-семь лет, при праздновании Первомая в Старгороде - вспомним Ильфа и Петрова, переживших в Одессе эти метаморфозы, - в колонне служащих Старсобеса шагал "голубой воришка" Альхен с красным бантом на груди, задумчиво гнуся: "Но от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней..."

Тем не менее, ловить сегодня чекистов и милиционеров Одессы- 20 на контактах с преступностью, как на чём-то сенсационно- негативном, по меньшей мере, неприлично. Да-с, контакты с преступным миром санкционировались ревподпольем исключительно при острейшей необходимости. И в тех пределах, вне которых революция уже называется иначе. Но война есть война, в ней острейшая необходимость ежедневна, а этико-эстетические пределы волнообразны. И идёт в дело всё, что сулит победу. Между прочим, кто же этого не знает! Но, увы, потом, когда в миру подводятся итоги, нередко все делают, как говорится, вид... И наводится порядок, и кипит разум возмущенный. И что-то приходиться засекречивать, на чём-то не акцентировать. Откуда ни возьмись, возникают отважные тенденции разобраться, тащить и не пущать - разумеется, задним числом. В советское время моду сию, между прочим, задал Сталин, разоблачая жестокости Троцкого на гражданской через семь лет после гражданской. И развил обвинения в сталинский адрес Никита Сергеич Хрущёв, шестёрка, отважно разоблачившая пахана через три года после его смерти. На Востоке говорят: мёртвого льва куснёт даже шакал...

Интересно, что именно в относительно мирном двадцатом некто свыше решил остановиться, оглянуться. И навести порядок в чекистских и милицейских рядах. В практику стал входить большой счёт по отношению к кадрам. И всего-то недавно, под огнём гражданской, для кадровиков имелся один критерий - за или против, полезен или нет. Даже классовое происхождение часто не принималось в расчёт. Много ли в ЦК РСДРП(б), рабочей партии, было рабочих? Я уже не говорю о крестьянах. Во главе угла была революционная целесообразность. Но едва отгремело, потребовались "чистые" руки, белые - поскольку сие применимо в "красном деле" - перчатки. И вне рядов оказались многие из тех, кто в ходе борьбы считался незаменимым, исключительно своим. Или, по крайней мере, допустимым.

Началось с того, что всеукраинский чекист-председатель товарищ Манцев вдруг сделал величайшее открытие: оказывается, кое-где на местах коммунисты ещё до революции и в гражданскую были лично знакомы с представителями преступного мира. И даже использовали их грязные руки для чистого дела борьбы за освобождение труда от ига капитала. Само собой, касалось это и нашего города. Товарищ Манцев настоятельно обращал внимание ЦК партии на то, что с Одессой - давно неладно. Едва попав в Одессу, курьер "Искры" Иван Загубанский прятался на хазе у Мишки Япончика, чьи шестёрки получали в порту тираж газеты из- за границы. Смирнов-Ласточкин и Лазарев использовали подобные каналы для маневра, получения информации и связи с заключенными в тюрьму. В прошлом августе - белый десант, уйти удалось не всем. Прятались, как могли, в том числе и на воровских малинах. Хоть и в исключительных случаях, но партподпольем использовались и притоны, и дома терпимости. (Один из них был явкой-складом и курировался лично Котовским. Кстати, формально хозяином борделя числился человек, в дальнейшем служивший в бригаде, дивизии, полку и корпусе Котовского. И в должности начальника клуба соединения застреливший Григория Ивановича в Чабанке под Одессой - во всяком случае, по официальной версии).

Собственно говоря, кто же об этом не знал?! Практические работники революции относились к этому, как к небольшому злу, допускаемым исключениям и явлениям, вполне подпадающим под рубрику революционной целесообразности. Считалось, что война и победа всё это спишут. Но тут вдруг на этих исключениях начальство сосредоточило вооруженное внимание.

После освобождения Одессы в двадцатом и выхода из подполья ряд товарищей, подобных И. Э. Южному-Горенюку, были направлены в милицию и ЧК. В начале 1980-х Иосиф Эммануилович на мой вопрос о подпольных контактах с криминалитетом просто пожал плечами. Он считал, что тут не о чем толковать подробно. Была борьба - не литературная, а реальная. И все, кому так или иначе выпадало по пути, имели тесные контакты.

Старый революционер, мудрый человек, тогда вдруг оживился, пихнул меня в бок: а ты, мол, веришь в дружбу коммуниста Сталина, капиталиста Рузвельта и конституционного монархиста Черчилля? Просто пришла настоящая беда, катастрофа. И несоединимые стали союзниками. На время беды. Да мне, говорил он, не раз приходилось встречаться в подполье с полпредами преступности. Бывать у них на хазах. Например, некто Захава (или Загава?) информировал меня о введении в Одесскую тюрьму стрелковой роты одного из полков гарнизона. Бесценная информация. А ведь встреча имела место на самой настоящей "малине", на Степовой.

Между прочим, и после ухода белых милиция и ЧК пользовались так называемой оперативной информацией. Наивные читатели, встречая в прессе такой оборот, уверены: речь идет об оперативности, то есть скорости получения сведений. На деле и по сей день это - информация, полученная агентурным путём. А агентами не рождаются. Ими становятся. И нередко - выходя из преступного мира. Или даже оставаясь в нём. Но иногда революция побеждает. Тогда и формально, и по сути, их дорожки расходятся. В этом, если хотите, ядовитейший парадокс, заложенный в природу вещей.

25.

На известном этапе они - попутчики и даже союзники. Потому что и политическое, и уголовное подполье всё по той же природе - против существующего строя. Одни умышленно и целенаправленно, другие невольно подрывают его. Но при перевороте их, повторюсь, дорожки расходятся. Эти оказываются у власти, ради которой, собственно, и боролись. А те... Сами понимаете. Но долги как бы остаются. Те самые, каковые красны платежом. Тем более, люди те редко бывают от природы деликатными. Попадаясь на тех или иных делах уже при новом режиме, они тут же напоминали о своих ревзаслугах и просили помочь. Бывало, и помогали. Кстати сказать, с торжествующей ныне надклассовой, общечеловеческой точки зрения, сие не так уж и аморально. Но Манцев делал категорический вывод: Одесскую губчека нужно кадрово перетряхнуть, прислать коммунистов, с ней ранее не связанных. Откуда? Из других пролетарских центров.

Увы, к этому историческому моменту пролетарские центры были уже... ну, как бы это сказать... не совсем пролетарскими. Новой власти приходилось в топку гражданской бросать железный, но горючий пролетариат. Надрывающаяся в работе для фронта промышленность не терпела вакуума. В бурную фабрично-заводскую реку стали вливаться и уездные, и волостные, и станичные, и деревенские, и хуторские ручейки. Ещё совсем робкие, тонкие, исторически почти незаметные. Между прочим, партийные, комсомольские, советские, чекистские кадры рекрутировались из формально-пролетарской среды. Ибо в идеале чекист по происхождению - не дворянин, не купец, не попович, не мещанин и не крестьянин, а чистый пролетарий.

Разумеется, новые рабочие не были носителями пролетарской психологии. Они просто убегали от призраков голода из разорённых деревень. Или спасались от красных и белых мобилизаций (промышленность давала бронь). Их всё ещё пугал и оскорблял портовый город, Содом и Гоморра улиц и площадей, неудивление прохожих автомашинам, брусчатка и асфальт тутошних просёлков. Многовековая тоска по своему клочку землицы и хате под бескрайним небом усугублялась невидимым за домами горизонтом и вонью бензина прямо в нос. В общем, в глубинах этих животрепетных душ жила надежда на конец заварухи, на возвращение в родную хату, к своему хозяйству. За то и пошли в семнадцатом за большевиками. А теперь выходит; земля-то крестьянам, а урожай - кому? Тем не менее, часть этих ребят- девчат оказались сотрудниками руководящих установ державы. Например, ЧК. Или милиции.

Видите, как давно закладывалась традиция - спасать Одессу от одесситов! Строго говоря, на гражданской, при НЭПе и даже вплоть до Великой Отечественной одесское руководство - хоть КП(б)У, хоть ЛКСМУ, хоть Советы и профсоюзы, хоть армия и флот, хоть милиция и ЧК, комплектовались почти исключительно местным человеческим материалом. Считалось, что Одесса - достаточно большой и культурный город, к тому же - исконный центр Юго- Запада, "кузница революционных кадров" ещё с декабристов и 1905 года, для того, чтобы обеспечить себя идейными и руководящими кадрами. И даже помочь ими другим населённым пунктам. Главное же, главнейшее, требует подробной оговорки. И тут автор, помолясь коленопреклоненно, решается на оговорку или отступление, которое, по сути, исторический экскурс.

Не забудем: в Октябрьской революции рабоче-крестьянский (то есть городской - сельский) паритет существовал лишь формально. На деле невооруженным глазом просматривался пролетарский приоритет, вождизм рабочего города. А с июля-18, с вооруженной схватки двух правящих советских партий - эсеров (село) и большевиков (город), поражения первых, взятия безраздельно власти вторыми - крестьянство на долгие годы осталось лишь формальным союзником, классом без партии и подозрительным элементом.

Пролетарская революция - по идее дело жесткое и определённое. И единственным до конца революционным классом - согласно Марксу - провозглашался пролетариат, фабрично- заводской, то есть городской, промышленный рабочий. А крестьянин, даже бедный, всё же считался хозяином. Ибо хоть что- нибудь, да имел. В отличие от пролетария, продающего на рынке труда только свою мускульную силу.

Натравливая (пардон, поднимая в атаку) рабочего, а заодно и бедного селянина и середняка, на кулака-мироеда, Ленин подчёркивал двойственную природу крестьянина. С одного бока - хозяйчик, с другого - работник, почти пролетарий. Опытное ухо левых коммунистов (Бухарин и Ко, и иже с ними - числом легион) воспринимали формулу в обратном порядке. То есть, оно-то так, советская власть рабочая и крестьянская тоже, крестьянин - работник, почти пролетарий. Но с другого боку он - хозяйчик до мозга костей. Как говорил Горький, зоологический собственник. Это мировосприятие правящего класса и его авангарда (кстати, по мнению автора и как показало дальнейшее, оно не так уж далеко от истины) десятки лет прочно отделяли село от города, а селян - от командных высот. Даже там, в уездах и волостях. Вспомним хотя бы знаменитых в тридцатые годы двадцатипятитысячников - для развития колхозного движения пришлось отрывать "крепких партийцев" с Краснопутиловского и Невского судостроительного - как говорится, с Лениным в башке и с наганом в руке они загоняли братьев-крестьян на светлый путь. Реакция крестьянства - это указание партии (сначала - неохота, после - саботаж посевной и хлебосдачи, далее - вооруженное сопротивление) ещё более углубили пропасть между городом и деревней. И на известной партконференции Сталин назвал Бухарина липовым марксистом, потому что тот сочувствовал крестьянам. "А ведь они всего только наши союзники, не более того!". И никто не напомнил новоиспечённому вождю о том, как РКП(б) в начале восемнадцатого года трубила про нерушимый союз рабочих и крестьян.

Не принято уже было толковать и о том, что победившая в гражданской войне Красная Армия на 80 % состояла из крестьян. А конница, основной род войск манёвренной той войны - на все 90 %. Гигантские зигзаги эпохи фракционной борьбы и конца 1930-х открыли зияющие вакансии в городских кадрах. Их заполнили новые советские люди, в том числе и выходцы из села.

Многое изменила Великая Отечественная. Хоть и с крупными, и даже крупнейшими индустриальными вкраплениями, страна всё ещё была во многом аграрной. Тотальная мобилизация не могла решить своих задач только за счёт городского населения. Огромное крестьянское пополнение влилось в армию и при освобождении занятых фашистами территорий, пошло с ней на Запад и обратно. Отнюдь не все горели желанием вернуться в разорённые деревни и опять поднимать колхозы. У человека с ружьём нередко меняется психология. Да и полученные ранения, чины, ордена-медали имели вес при трудоустройстве. Словом, городской свой путь в середине и конце 1940-х начали некоторые коренные сельчане, ставшие горожанами в первом колене.

Существенным образом тогда сие не повлияло на дух Одессы - уж больно он был своеобразным и прочным. Да и подавляющее большинство населения всё же составляли коренные одесситы, вернувшиеся с фронтов, из эвакуации, пережившие оккупацию. Хотя 73 дня и столько же ночей одесской обороны сильно повыбили местные кадры. Но всё ещё силён был городской шовинизм, всё ещё посмеивался мещанин над "дерёвней". Всё ещё торопились назад, домой сельские люди, продавшие привезенное на рынке. А некоторое количество иногородних и деревенских людей, поднявшихся здесь к власти в районе, городе, области, по закону большинства-меньшинства тяготели к местной ауре. Тем более, их во многом воспитали армия и война.

(Продолжение следует.)

Ким КАНЕВСКИЙ.