Номер 16 (961), 30.04.2009

Особенность этого рассказа в том, что главный его герой присутствует как бы не вполне зримо. Посему особое внимание автор покорнейше просит обратить на Приложение.

Скандал во "Мраке"...

16 августа 1921 года, примерно в полдень, начальник одесского угрозыска товарищ Зайцев был срочнейше вытребован в губком партии, к секретарю. У секретаря находились зампред губчека и редактор "Одесских известий". Совещание вышло сугубо секретным, без протокола...

В тот день тираж газеты "Моряк" разошелся еще до обеда. Старые одесские разносчики, издавна оравшие дурными голосами под окнами "Хасета "Мрак"!", "Адэская хасета "Мрак"!", с утра добавляли к этому воплю еще один: "Только в нас! Запрещенная речь товарища Ленина-Ульянова за новую политику!" Ну, само собой, центр города сейчас же захлестнули слухи самого идеологически-непристойного свойства. О сокрытии, например, губпарткомом от низов партии и населения ленинской речи. И о подвиге молодых беспартийных газетчиков, опубликовавших ее без спроса в одесском "Моряке".

К середине дня, достигнув Молдаванки и Пересыпи, волна вернулась в центр невероятно шипучей пеной деталей, что ярко отразилось в секретных донесениях с мест.

В начале НЭПа

"Шабсович Семен, продавец сельтерской воды и пирожных на углу Преображенской и Большой Арнаутской, разъяснял очереди граждан, что Ленин в Москве передумал, наконец, насчет мировой революции и теперь выступает за частную собственность и свободу торговли..."

"Домохозяйки Вострова Лидия и Портная Берта Самойловна (дом №  109 по ул. Малой Арнаутской), вернувшись с "Привоза", говорили во дворе соседям, что Ленин и Троцкий приняли в Кремле заводчиков-эмигрантов. И что сахарозаводчик г-н Бродский днями возвращается в Одессу, к своему заводу на Московской улице..."

"Товарищ Барышев Дмитрий, направленный губкомом партии в гормилицию, ударил агента II разряда Бирлагу по лицу за слова о том, что ЦК перекладывает рули, и не пришлось бы вскоре рабоче-крестьянской милиции охранять капиталистов от рабочих и крестьян..."

И все это - со ссылкой на главного возмутителя спокойствия - небольшую и неофициальную газетку, название которой разносчики выкрикивали в столь мрачном варианте. И которая, ко всему прочему, печаталась на цветных листах упаковки чайных бандеролей. С "Моряком" было неладно и прежде, что также отразили секретные информации.

Явление героя

"Газета вышла под лозунгом "Пролетарии всех морей, соединяйтесь!" Губком тогда же строго указал редактору, партийцу Походкину, на недопустимость такого грубого извращения Маркса и тезисов всемирно известного Коммунистического Манифеста. Тогда же тов. Походкин жаловался на анархические настроения журналистов "Моряка" и, очевидно, терял управление редакцией".

"Из сотрудников газеты обращают на себя внимание Бабель Исаак, писатель, и поэт Дзюба-Багрицкий Эдуард, служившие при Польской компании в газете поарма 1-й конной, бывш. офицер Катаев Валентин, литераторы Семен Юшкевич и Гехт Семен, Лев Славин, Соболь Андрей, а также находившийся в Одессе при Деникине Константин Паустовский; студенты университета Подбельский (племянник наркомпочтеля), Харито и некто Благов, бывш. директор "Русского слова".

"Редакция "Моряка" стала богемным клубом, где каждый день толкутся местные художники, артисты, капитаны, штурманы, боцманы угнанных белыми судов. В газете нередко печатается под невразумительным псевдонимом "Кавторанг Ш." Георгий Шорохов, ответработник губмилиции, конфликтующий с начугрозыска товарищем Зайцевым. Не исключено участие Шорохова в ночной авантюре с губиздатом 16.08. с. г."

Так, мимолетно и между прочими мелькнул для меня удивительный этот человек - ныне всеми забытый. А тогда...

Ко всей этой белиберде начальство революционной Одессы оказалось явно не готово. Решительные товарищи, за последние пятнадцать лет выварившиеся в котлах тюрьмы, каторги и ссылки, подполья, баррикад и эмиграции, все же откровенно растерялись.

Что делать?

Не так уж трудно вообразить, как руководству хотелось - быстро и скоро - раздавить этих "акробатов пера", как клопов! Но... за что? На каком-таком революционном основании? Они ведь, подлецы, речь напечатали не Николая Второго, а Ленина. То есть - создателя и лидера партии, организацию которой в Одессе представлял именно губком. Ситуация, верно? И, однако же, Зайцева вытребовали тогда в губком не напрасно...

"Моряк", нужно заметить, нередко воспевал рейсы дряхлого херсонского дубка, возвышенно именуемого шхуной "Паванна". Документы "Дела" уточняют: сие корыто куплено торгашами Бывальченко - Павлом и Анной (отсюда - название) заради каботажа "Одесса - Херсон", с заходом в Скадовск и даже в Мариуполь. Возили, вроде бы, дрова, столь дефицитные в пору, когда даже легкая простуда укладывала не в постель, а в могилу без гроба. Любопытно: "Установлено, что плавсредство приобретено у гр. Достоевского Федора Федоровича, сына контрреволюционного писателя, не рекомендованного наркомпросом. Гр. Достоевский Ф. Ф. злоупотребляет спиртным и крупно играет в карты. Дубок продал для покрытия долгов".

"Под видом дров возят в Одессу контрабанду, а именно: коньяк, духи, презервативы, камни для зажигалок и дамское белье. Раз в два месяца матросом в эти рейсы ходит сотрудник газеты "Моряк" Подбельский. Его провожают и встречают сотрудники газеты Паустовский, Багрицкий и Лифшиц. Багрицкий воспевает эту контрабанду в стихах. Связь газеты с преступным миром налицо. Обыск в редакции даст материал для суда. Предварительно следует арестовать Шорохова ("Кавторанг Ш."), чтобы не мешал делу. Возможна и его личная связь с контрабандой..."

Соломоново решение

Операция была поручена двадцатилетнему субинспектору Соломону Генриховичу Эмма, беспартийному холостяку со средним образованием, уже отличившемуся при аресте контрабандистов Вартона на Молдаванке. И в один ненастный день, именно 10 сентября 1921 года, с разницей в полчаса была арестована команда пришвартовавшейся "Паванны" и проведен обыск в "Моряке".

Само собой, из дровяного трюма извлекли под протокол незаконно перевезенные товары. В редакции же криминала не нашли. Разве что - немыслимые вещи, как-то: упаковка благоухающих папирос "Ира" - сорок коробок, пачка бланков управления одесского градоначальника с круглыми печатями и тетрадь стихов расстрелянного в ЧК поэта Гумилева. Кроме того, в столе техредактора Иванова лежали оттиски ленинской речи на бумаге верже и сброшюрованные кустарно, вручную. "Гоп-компания" журналистов неделю давала показания. И в результате Походкина на старости лет исключили из партии, а "Моряк" попросту закрыли. Разумеется, официально это не связывалось с ночными художествами от 16.08.21, которые вообще как бы не имели места. Субинспектор Эмма отправился на учебу в Москву.

Но начальника угрозыска Зайцева все это уже не касалось, поскольку 17 сентября он и сам был арестован. И совсем по другому "Делу". Лично возглавляя обыскную группу, Зайцев присваивал отобранные у "бывш. людей" ценности. На допросах он показал, что скрывал бандитов в идеальном месте - в тюремных камерах, выпуская их на ночь. Потому ЧеКа и губугрозыск долго не могли их поймать. Из- под ареста Зайцев попросту бежал, и, хоть был ранен часовым, скрылся. А губком опять растерялся: Зайцев слишком много знал о 16-м августа. Но повседневность НЭПа залечила и эту рану. Журналистская стая улетела в Москву и довольно быстро вышла там в люди. Забавно: один из них прославился именно поэмой "Контрабандисты".

Ну, а Шорохов как же?

Приложение

"Я его помню сотрудником гормилиции в Одессе, в начале 20-х. Образованный, культурный работник. Скромный. Очень аккуратный, подтянутый. Увлекался чтением серьезных книг, вообще искусством. Сам, помнится, работал над какой-то большой книгой. Печатался в местной и центральной прессе, но под разными псевдонимами. Дружил с журналистами, писателями. Его знали Горький, Маяковский и Эренбург, редактор "Комсомолки" Тарас Костров - одессит Шура Мартыновский. Он был арестован, но освобожден. Из милиции ушел сам..." (Из письма Бориса Белоусова, ветерана милиции, в 21 году - субинспектора угрозыска).

"Одесский губревком не был в принципе согласен с основными положениями речи В. И. Ленина на X партийной конференции весной 21 года и его докладом на VII Московском губпартактиве "О новой экономической политике". Мы созванивались тогда с т.т. Троцким, Бухариным, др. членами П/б. Единства у них не было. Мы решили не публиковать широко эти материалы, а разослать только руководству. Авантюристы из "Моряка" украли набор в типографии губкома и напечатали в виде вкладыша. Мы оказались в сложном, противоречивом положении. И напрасно положились на нового начальника угрозыска Зайченко (так - в тексте. К. К. ): он и его заместитель Шорохов оказались замешанными. Потом я уехал в Киев и за границу, чем дело кончилось - не знаю..." (Из письма Павла Кина, наркома Внутренних дел Украины, тогда - предодесгубревкома).

"Шорохов был, я слышал, арестован в Москве в конце 30-х годов. И, к несчастью, расстрелян. Чудесный человек. В угрозыске он не служил, работал в АХЧ. Кавторанг Ш. сгорел в огне репрессий. Я об этом узнал в литобъединении старых большевиков института Марксизма-Ленинизма при ЦК КПСС, когда в 1957 году сам вернулся из холодных краев и возглавил там одесскую секцию. Но мне говорили - видели Шорохова в войну, в Магнитогорске. Наверное, ошибка..." (Из письма ответработника одесской ЧК Иосифа Южного-Горенюка).

"Я, Шорохов Юрий (Георгий) Николаевич, родился в 1890 году в Одессе. Мой отец, Шорохов Николай Борисович, потомственный военный моряк, окончил морской кадетский корпус и морское инженерное училище. Службу проходил на Дальнем Востоке и на Черноморском флоте. Капитан второго ранга. Погиб при взрыве на линкоре "Императрица Мария", куда был командирован для ревизии. Моя мать, Гернет Мария Францевна, училась музыке в Одессе, но курс не кончила. Учитель музыки. Пропала без вести при эвакуации армии Врангеля из Крыма в ноябре 1920 года..."

"Этих талантливых путаников я хорошо знал и любил еще тогда, в Одессе. Как знал, что станут большими писателями. Рисковал, когда помог добыть матрицу ленинской речи. Костя в книге "Время больших ожиданий" написал, мол, подпоили типографского сторожа-старика. Между прочим, издательство губкома охранял милицейский вооруженный наряд. Сработали не поллитровка, а мое удостоверение... Паустовский путаник и есть..."

"Ответ на ваш вопрос о странности моего лит. псевдонима. В ту эпоху они были вообще неожиданны. Зубило, Вагранка, Ким, Вилен, Вилор. Позднее детям давали их в виде имен. А мы, наименованные при царе-батюшке, придумывали их себе сами. Я, например, добивался, чтобы в советской литературе Петр Петрович Шмидт фигурировал в своем истинном чине - капитана второго ранга. Это его законное звание, в погонах кавторанга он взошел тогда на мостик "Очакова" и поднял сигнал "Командую флотом". У меня ничего не вышло. Увы. Но Кавторанг Ш. жил - хоть только в прессе, в Одессе и Москве, до самого тридцать седьмого. В тот год я перестал печататься. М. б. поэтому решили, что я репрессирован... У Паустовского: врангелевский крейсер "Кагул" летом-осенью 20-го приходил из Крыма и обстреливал советскую Одессу. Как такой знаток по касательной проскочил мимо ядовитейшего парадокса истории! Путаник и есть. Ах, знал бы Костя, что это за "Кагул" такой. Почитайте - шлю вам документы своего архива..."

"В реестре кораблей вооруженных сил юга России в 1919- 20 годах числился легкий крейсер "Кагул" (бывш. "Очаков"), который сопровождал корабли французской эскадры, обстреливал Одессу. После бегства белых, в числе других кораблей, был угнан в Константинополь, позднее - в Бизерту. Дальнейшая судьба неизвестна" (нач. 4 отдела штаба Севастопольской базы, инженер-флагман 3 ранга Гонтарь И. П.).

"Ради победы над общим врагом флот клянется хранить братское единодушие офицеров, матросов и работников морского ополчения. Как символ такового, приказываю вернуть имена кораблям, переименованным после 1905 года. Крейсеру "Кагул" вернуть первоначальное название "Очаков". (Командующий Черноморским флотом Российской республики гражданин Колчак).

"Уважаемый тов. Шорохов! Академик Крылов в настоящий момент не работает по болезни. Но Ваше письмо его заинтересовало, и я пишу это с его слов. Алексей Николаевич вспоминает, в 1924 г. предреввоенсовета Республики направил его главой военмортехкомиссии по осмотру русских кораблей, угнанных в Бизерту. Состояние "Кагула" ("Очакова") исключало переход в Черное море. Что и определило решение продать его на слом. Адмирал Крылов готов письменно подтвердить Вашу правоту: после подавления мятежа на "Очакове" его переименовали в "Кагул", а настоящий "Кагул" назвали "Память "Меркурия". После гибели генерала Корнилова в 1918 г. "Кагул" был еще раз переименован - стал "Генералом Корниловым", что потом усложнило документальные поиски. Алексей Николаевич твердо обещает, что по выздоровлению официально подтвердит Вашу историческую правоту. По поручению Героя Социалистического труда, лауреата Сталинской премии I ст., академика, контр- адмирала А. Н. Крылова - кап. II ранга Крутин. 24 октября 1945 г."

"...С глубоким прискорбием сообщаю Вам, что академик Крылов скоропостижно скончался 26 октября 1945 года. За интересующими Вас документами Вам следует обратиться в комиссию по исследованию его научно-литературного наследства. Кавторанг Крутин".

"Это глупости, я не был ни расстрелян, ни посажен в тюрьму. В Одессе был домарест и отстранение от должности - 21-й год. В Москве - примерно то же, с 39-го меня направили в Подмосковье (Подольск), а с началом войны - на Урал. Но до сих пор я слышу о своей гибели в 37-ом. Нет, миновала меня чаша сия. А вот со Шмидтом не вышло. И мост л-та Шмидта, и переулок л-та Шмидта. Бред какой-то... Интерес к Шмидту? Да ведь он - Женькин, моего приятеля, отец. И товарищ моего отца по морскому корпусу. Они и мичманами стали разом, и женились, и по сыну родили в один год. Ильф и Петров - ребята талантливые, слов нет. Я их знал лично. Но не пойму до сих пор, какого лешего они решили так неприлично поиграться со Шмидтом и его сыном. Те ли это фигуры? Ведь Женя был с отцом на "Очакове", прыгал с горящего борта, подобран офицерами, которые били раненого отца на его глазах. И в тюрьме с ним провел целую ночь. Что тут за юмор?.. А почему не пишу книгу? Да по очень простой причине: уже написал ее. Но свет она увидит не прежде, чем я его покину. Это решено твердо. А так, пожалуйста. Душевно рад помочь, спрашивайте, отвечу" (из письма Ю. Н. Шорохова автору этой публикации. Сентябрь 1985 г.).

Он умер в октябре 1985 г. Судьба рукописи книги, которую он писал всю жизнь, мне до сих пор не известна.

Ким КАНЕВСКИЙ.