Номер 16 (709), 23.04.2004

(по данным одесских газет того периода и архивным материалам)

(Продолжение. Начало в № 15.)

Праздник Пасхи, а он пришелся тогда, в 1853 году, как раз на середину апреля, продолжался целых восемь дней. Все располагало одесситов к отдыху и веселью.

Два последних дня Страстной и всю Светлую неделю стояла удивительно теплая – в полдень даже жаркая – с неизменно ясными небесами, погода. По обочинам Михайловской площади уже во всю пробивалась первая зелень.

По-праздничному радостно пели монастырские колокола, им отвечали протяжным перезвоном все одесские храмы. Даже унылые в будни строения Карантина, а он приютился со стороны моря, смежно с площадью на развалинах бывшей крепости дерибасовских времен, не казались против обыкновения мрачными, напоминающими о страшных днях чумы в Одессе.

Развлечения и зрелища начинались на Михайловской площади с полудня во второй день пасхальной недели. Тогда каждое утро можно было наблюдать на улицах города прелюбопытные картинки: разношерстные толпы людей направлялись к Михайловской площади со всей округи. По-семейному, с чадами и домочадцами, лузгая семечки, все спешили на качели.

"Милые девицы, красавицы-сестрицы, пожалуйте к нам, а мы к вам", – хмельно горланили на все голоса зазывалы у балаганов скороморохов. Народ гоготал и валил на неизменного Ваньку-Рутютю, смеялся над забавными проделками Рыжего, смешившего до слез невзыскательных зрителей с окраин.

В ту весну монастырская площадь была особенно оживлена. Не мудрено – ведь там раскинул свой шатер заезжий цирк. Его хозяин, г-н Гверра, имел честь заранее известить через "Одесский Вестник" почтеннейшую публику, что он даст во все дни Пасхи под качелями большие представления. Они состояли из высшей верховой езды, гимнастических и акробатических упражнений на канате, а также балета и пантомимы.

К особенному восторгу ребятни цирку сопутствовал зверинец Карла Берга. Среди прочих его обитателей можно было увидеть льва и даже такую диковинку, как кенгуру; и ученый слон, показывая разные забавные штуки, был великолепен.

Здесь же, у качелей, завлекал в свой балаган эдакий тогдашний иллюзион – кинематографический театр Маркузена, состоявший из разных затейливых декораций и живых фигур.

Словом, на площади Михайловского монастыря на Пасху всем было на редкость вольготно и весело.

Взлетали высоко в небо качели, установленные на возвышенности былого бастиона крепости, оттуда открывался широкий вид на город и море. Беззаботно звенел смех одесских барышень, из одного конца площади к другому передавались новые шутки и остроты. Звучал на все голоса многоязычный говор у балаганов, будок и палаток. Из цирка доносилась музыка, ржание лошадей, взрывы бурных рукоплесканий и восторженные крики "браво!". Ревел под бичом дрессировщика, возвышаясь над толпой, танцующий слон из зверинца. Налетающий порывами с моря ветерок бодро развевал над площадью живописные флаги всех представленных тогда в Одессе консульств.

В центре площади расположены были прочие, бывшие тогда в употреблении на народных гуляниях, нехитрые аттракционы. Там на перекидках похвалялись друг перед другом своей ловкостью да удалью безусые молодцы-подмастерья. Камнеломы из Кривой Балки мерялись силой с грузчиками порта. Хмельные рыбаки с Фонтанов бились об заклад с собратьями по промыслу из пересыпских артелей. Работники с Мельниц целовались с жителями Слободки. Разговевшись, степенно толковали меж собою лавочники из красных рядов Старого базара. Не смолкали смех, говор, гам, но обходилось без обид и безобразий. За чинностью праздника кроме полиции присматривали унтер-офицерские караулы близ крепости.

Вокруг аттракционов стояли на площади во множестве непокрытые будки. В них бойко торговали куличами, или по-народному, пасхами, яйцами-крашенками, апельсинами, яблоками, калеными орехами, сладостями, семечками, пряниками и прочим съестным, конечно, и водкой. Торговцы не без успеха конкурировали с артистами-балаганщиками: "Сам бы ел, да хозяин не велел, деньги нужны", – выкрикивали они направо и налево. Потому рядом толпился, угощаясь и христосуясь с престранным для иностранцев троекратным лобызанием, оголодавший после Великого поста православный народ. В первые дни Светлого праздника все на площади спешили разговеться, кто пищей скоромною, а кто и горячительным питием.

Веселая круговерть из каруселей, перекидок, качелей, гудящие от людского шума балаганы, обилие праздничных лобызаний и праздничного "согревательного" – все это было по душе одесским обывателям на Пасху.

Лучи солнца жарко грели к полудню, а потому отдохнуть и освежиться прохладительным питьем люди заходили в стоящие длинными рядами палатки. Между ними была оставлена свободная дорога для движения экипажей и всадников. Ведь поглядеть из карет на живые сцены народного гульбища все время подъезжали даже снобы из высшего одесского общества.

Вот бывало, видением давнишних выездов графа Воронцова, проносились рысью мимо площади блестящие кавалькады всадников. На резвых лошадках – молодые дамы одесского света в длинных амазонках, шляпах, украшенных воздушными шлейфами; рядом, статно восседая на чистокровных жеребцах, доморощенные джентльмены, по-англицкой моде в цилиндрах, коротких сюртуках и бриджах, заправленных в длинные сапоги. Все они направлялись на природу, к великолепной даче графини Ланжерон.

Среди городских обывателей всех наций и сословий уже заметны были не в малом числе российские и иностранные путешественники. Бродили по площади, щедро ото всюду угощаемые солдаты гарнизона. По случаю Пасхи они получили увольнение от службы. Шатались там и сям подвыпившие матросы с иностранных кораблей, шныряли мелкие воришки в толпе. Дивились на яркие балаганы заезжие чумаки, и вовсе уж терялись вконец ошалевшие от шума, гама и суеты провинциальные гости Одессы.

Словом, на Михайловской площади на Пасху все было на редкость вольготно и весело, хватало и хлеба, и зрелищ, да и южный темперамент одесситов создавал особенное, приподнятое настроение.

Разумеется, на свой манер праздничная жизнь выплескивалась к вечеру и на улицы одесских окраин. Места в переполненных трактирах брались с бою. Бывало, в общей зале уже дышать было нечем от табачного дыма, сивушного духа и испарений сотен людей. Хохот, брань, свист висят в донельзя спертом воздухе. Повсюду хмельные, разгоряченные лица, средь которых немало и женских. У всех в ушах стоит оглушающий шум. А тут еще все это кабацкое столпотворение покрывает своими воистину чудовищными звуками вконец заезженная машина, без устали барабанящая одни и те же ходульные мотивы. Но эти мелкие неудобства в пьянственном угаре застолья никто не замечает. Веселье бьет ключом в питейных заведениях Молдаванки и Пересыпи.

Иной раз на Пасху случалось, что давнишняя ссора или обида нет-нет да и омрачали потасовками обычно добрососедские отношения между греческой и еврейской молодежью. Но в тот год при всем обилии горячительного питья и закуси, да при всей известной живости одесской натуры в городе обошлось без каких-либо сумятиц или драк.

Отменный порядок, а об этом крепко позаботились власти, к счастью, отличал эти дни и по всей Одессе, в том числе и забулдыжную Матросскую слободку в долине Карантинной башни.

Да иначе и быть не могло! В тогдашних одесситах жило святое чувство к Великому празднику Православной церкви, большая терпимость к другим вероисповеданиям, уважение к народам, населявшим этот многонациональный город.

Виктор ФАЙТЕЛЬБЕРГ-БЛАНК, академик; Олег АНДРЕЙКО.